Жизнь заключенных

Роман Попков вместе со своими товарищами был осужден на два года три месяца колонии общего режима. Почти все это время он провел в Бутырской тюрьме. Поэтому дневники Сергея Магнитского он читал, в отличие от нас с вами хорошо зная описанные в посмертном документе места. Вывод Романа: Магнитский не преувеличил и никого не обманул.

Директор Федеральной службы исполнения наказаний Александр Реймер заявил, что не может ни подтвердить, ни опровергнуть сведения, изложенные в тюремных дневниках покойного юриста инвестфонда Hermitage Capital Сергея Магнитского. Потому что «документация», проясняющая обстоятельства содержания Сергея Магнитского в следственном изоляторе, у господина Реймера «отсутствует».

Следовательно, пока на столе у директора ФСИН не окажется пачки формальных отчетов, записки Магнитского остаются хоть и трагическим, хоть и убедительным, но все-таки сугубо художественным произведением. Хотя Александр Реймер, учитывая его должность и профессию, должен был читать дневник погибшего арестанта, словно карту. Я уверен, что каждый коридор, по которому проводили Сергея Магнитского, и каждая камера, в которой его запирали, представлялись директору ФСИН столь же отчетливо, как и мне сейчас. Тем не менее в чем-то Александр Реймер сомневается. Наверное, он никак не может поверить или публично признаться, что в СИЗО №2 «Бутырка» действительно есть камеры и даже целые тюремные блоки с нечеловеческими условиями содержания.

Не знает, наверное, господин Реймер, что тюрьма — всего лишь оболочка, скрывающая от посторонних глаз достаточно сложную, грамотно выстроенную структуру, больше всего похожую на миниатюрную модель государства. И в этом каменном государстве тоже есть своя — внутренняя тюрьма. Это вовсе не карцер, то есть место отбытия дисциплинарных наказаний. Это «желудок» пеницитарного заведения, способный переварить практически каждого, особенно неопытного человека. «Думаешь, что в тюрьме сидишь? Да ты настоящей тюрьмы даже не видел», — так звучит классическая фраза из лексикона любого оперативника. И это не пустая угроза.

Согласно дневнику, за время нахождения в СИЗО № 2 Магнитского несколько раз переводили из камеры в камеру. Он побывал в камерах №№ 267, 59, 61, 35. Камеры были маленькими: на каждого заключенного приходилось примерно по два квадратных метра площади — жуткие антисанитарные условия. Часто прорывало канализацию, окна в некоторых камерах не застеклены, горячая вода отсутствует. На жалобы администрация или не реагировала, или переводила жалобщика в камеру с еще худшими условиями содержания — чтобы почувствовал разницу.

Весь период предварительного и судебного следствия по «Таганскому делу» я провел на Бутырке. Большую часть — на том же «продоле», то есть коридоре, где позднее сидел Магнитский и откуда его, уже в агонии, повезли в «Матросскую Тишину». Камеры 35, 59 и 61 — это второй корпус тюрьмы, или, как его неофициально называют сотрудники ФСИН и сами арестанты, «малый спец». Не думаю, что со времени моего освобождения там что-то изменилось.

Второй корпус — особое место с очень суровыми условиями. Само название «спец» подразумевает, что корпус предназначен для определенного «спецконтингента». То есть для людей, которых администрация СИЗО записывает в категорию «опасных». На «малый спец» часто отправляют членов ОПГ и блатных авторитетов. В последние годы частыми гостями «продола» оказывались политзаключенные нацболы. Также причиной, обеспечившей арестанту попадание на «малый спец», может послужить товарищеская просьба следствия к администрации: прессаните нашего «клиента», а то уж очень он неразговорчивый. Или обычная месть тюремного начальства за независимое поведение и систематические жалобы.

Но конечная цель этих посадок всегда одна: необходимость ослабить заключенного и морально, и физически. Подорвать его здоровье, уничтожить волю к сопротивлению, поселить в душе чувство тоски, бессилия и отчаяния.

«Спец» называется «малым», потому что камер во втором корпусе менее сорока. А есть еще и «большой спец»: огромная пристройка к основному зданию тюрьмы на полторы сотни четырехместных камер. На «большом спецу» условия немного мягче: более-менее свежий ремонт, санузлы в камерах отгорожены кабинками. Именно там, в камере №267, и сидел Сергей Магнитский, прежде чем «загреметь» на «малый спец».

«Малый спец» — это первый этаж, почти полуподвал. Зимой он превращается в морозильную камеру, летом — в душное и вонючее пекло. Почти под самими окнами расположена тюремная свалка. Камеры маленькие, часть из них рассчитана на четыре места, часть на шесть, но даже двум арестантам в них тесно. В отличие от «большого спеца» камеры в ужасном состоянии. Зэки шутили, что второй корпус последний раз ремонтировался еще при императоре Николае Павловиче.

От туалета один шаг расстояния до кроватей — шконок. До стола и продуктового шкафчика — два шага. Отделяется отхожее место простыней-занавеской. Сотрудники ФСИН постоянно срывают занавески во время обысков, утверждая, что «лишние тряпки» заключенным не нужны.

Обыски на «малом спецу» происходят постоянно. Многие арестанты уверены, что главной задачей тюремщиков является не столько изъятие неких запрещенных предметов, сколько постоянное издевательство над населением второго корпуса. Сотрудники ФСИН вышвыривают на «продол» все имущество арестантов, включая посуду и постельное белье, и топчутся по вещам ногами в ботинках. После их визита камера выглядит так, будто в нее попал снаряд. На наведение порядка уходит весь день. Обыскивать камеры могут и четыре, и пять раз в неделю.

Важно заметить, что жизнь второго корпуса серьезно отличается от жизни всей остальной Бутырки. В «общих корпусах», с их большими, двадцатиместными камерами, уже нет той чудовищной переполненности, которой славился Централ в 90-е годы. В камерах сделан косметический ремонт, установлены душевые кабинки. И даже «большой спец», как уже говорилось, обустроен сносно. Это касается не только сугубо бытовых вопросов, но и установленного режима.

Но «малый спец» остается помесью Лефортова и средневековых казематов. Сырые стены камер буквально высасывают из человека остатки здоровья. Затхлый воздух губит легкие и сердце. Даже молодые и крепкие люди через несколько месяцев пребывания на «малом спецу» способны удивить остальных арестантов своей бледностью.

Матерые бутырские завсегдатаи из блатных или нацболы-идеалисты держатся за счет железной воли. Но для человека, не привычного к подобным испытаниям, нахождение на втором корпусе — тяжелейшая ежедневная пытка. Особенно если этот человек уже не молод и не обладает отменным здоровьем.

Магнитский написал много нелестных слов об организации медицинского обслуживания заключенных Бутырки. Каждое его слово я могу подтвердить, опираясь на личный опыт; на основе примеров, которые наблюдал своими собственными глазами.

Бомбардировать медчасть письменными просьбами о помощи можно ежедневно на протяжении нескольких недель. И все это время идеально оформленные жалобы могут просто игнорироваться. Большая удача, если придет в конце концов одетая в белый халат старушка с усталым и брезгливым лицом. Она померяет температуру и даст горсть таблеток аспирина.

Если заболевший арестант сумеет добиться разрешения на стационарное лечение, то это удача уже фантастическая. Но все равно еще не победа. Нужно ждать конвоя, который будет сопровождать человека в главный тюремный лазарет Москвы — он расположен в СИЗО №1 «Матросская Тишина».

Своя больница в Бутырке есть. Это маленький белый домик в центре внутреннего тюремного двора. Сорок коек, если не изменяет память. На крупнейшую столичную тюрьму, на тысячи заключенных…

Допустим, у кого-то аритмия. Изможденный человек лежит в затхлой камере. У него нет сил даже на короткую прогулку, продышаться. Поэтому он просто лежит и ждет «этапа» на «Матроску». Так может пройти и день, и два, и неделя. Конвой едет, когда-то будет. Нужно просто еще немного подождать.

Магнитский ждал.

Значительное место в его дневниках уделено описанию перевозки арестантов из СИЗО в суды. Мимо ресторанов и сверкающих витрин бутиков, по улицам богатого, расцвеченного неоном, кипящего от развлечений города ползут в общем потоке машин невзрачные серые фургоны. Москвичи не обращают на них внимания. Они не знают, и дай им Бог никогда не узнать, что железные коробки автозаков переполнены концентрированной болью. В набитой до отказа клетке, в абсолютной темноте — задыхаются, хрипят, преют от едкого пота люди, чья вина еще даже не доказана.

О многих страшных вещах поведали дневники умершего арестанта Сергея Магнитского. И тысячи людей, прошедших российскую пенитенциарную систему, могут поставить свои подписи под его дневниками. «Со всей выразительностью протокола, ответственностью, отчетливостью документа».

Документа, на отсутствие которого столь выразительно жалуется директор ФСИН Александр Реймер.