Северный Кавказ

Игорь Каляпин — о встрече с Дмитрием Медведевым и ситуации в Чечне, ч. 4

Что я хотел сказать и что мне казалось очень важным. Многие организации говорили о том, что на Северном Кавказе в частности, и в особенности в Чеченской Республике, продолжается практика похищения людей. Продолжается практика внесудебных казней, или, как президент выразился, внесудебных репрессий. И притом почему-то ни разу не прозвучало слово «прокуратура», при этом ни разу не прозвучало слово «суд». Такое впечатление, что в государстве нет органа, нет института, который со всем этим должен разбираться.

Там звучали странные рассуждения о том, что внесудебные репрессии не эффективны. Что их, наверное, не имеет смысла применять. Что от них эффекта нет. На мой взгляд, эти рассуждения в стране, где существует Конституция, где все четко прописано, достаточно странные. Если бы это мы тысячу лет назад, учреждая какое-нибудь Московское княжество, рассуждали, применять в Московском княжестве внесудебные репрессии, я бы еще понял. Но в стране, где есть Конституция, где четко прописано, что это преступление, с жалобами на внесудебные казни и похищения нужно разбираться не с точки зрения, эффективно это или нет, а с точки зрения, кому и сколько за это давать, в смысле лет тюрьмы. И заниматься этим должны не правозащитники в диалоге с президентом, а прокурор в диалоге с судьей.

Проблема, на мой взгляд, в том, если говорить о Чеченской Республике (я именно об этом собирался докладывать с документами и папками в руках), что в Чеченской Республике такого рода преступления не расследуются. Я это говорю не потому, что приговоров нет, а потому, что наши юристы участвуют в нескольких делах, официально участвуют со стороны потерпевших в делах, возбужденных по факту похищения людей. И я ответственно могу сказать, что расследования не проводятся. То есть следователи либо отказываются выполнять следственные действия совершенно откровенно, либо, если они пытаются их выполнить, то им бьют по рукам совершенно откровенно те самые сотрудники правоохранительных органов. Элементарно на допросы не приходят. При этом следователь, это же уму непостижимо, следователь по особо важным делам республиканской прокуратуры говорит, что «я не буду вызывать этого рядового сотрудника патрульно-постовой службы на допрос. Потому что он, во-первых, не придет, во-вторых, меня изобьют после этого».

Это некий осуществившийся в республике конституционный переворот. Это не правозащитник милиционера пытается допросить, это сотрудник прокуратуры, следователь по особо важным делам рядового сотрудника ППС боится вызвать на допрос. Следователь по особо важным делам направляет поручение, так называемое дельное поручение, которое предусмотрено прямо законом, Уголовно-процессуальным кодексом. Направляет дельное поручение в орган внутренних дел. В районный отдел внутренних дел, в частности, Октябрьского района. Его не только не исполняют — ему не отвечают. Он посылает второе, третье — ответа нет. Он представление пишет на имя начальника этого РОВД, что «вы закон нарушаете, будьте добры, какие вы меры приняли. Исполните мое поручение». Ему не отвечают. Мы говорим: «А что? Надо переписываться обязательно?» Он говорит: «Мне закон четко дает полномочия делать, то я и делаю. И хорошо, если за это со мной ничего не случится и если меня никто не изобьет и так далее».