Особый взгляд

Никита Михалков, ч. 2

ПШ: Вы человек православный. Естественно, это чувствуется в ваших работах. Вы этого не скрываете. И вдруг православное кино снимает Павел Лунгин. Он снимает кино, демонстрируя, что он разбирается в этом. Вам не приходило в голову снять православное кино? Или вы считаете, что каждая ваша работа с элементом религии, которая проходит ниточкой…

НМ: Я считаю, что и без ниточки — это православное кино. Разве «Пять вечеров» не православное кино? Разве обязательно кресты и клобуки, чтобы было православное кино? Я, например, не считаю картину, где много крестов и клобуков, — «Царь» — православным кино. А «Остров» считаю православным кино.

Знаете, бывает так, что крестов много, а Бога нет. Совершенно не обязательно, чтобы были вокруг аксессуары православия, чтобы это было православным кино.

ПШ: Но тем не менее церковь часть вашей жизни?

НМ: Конечно. Как надеюсь — хотелось бы, — что для любого русского.

ПШ: Вы говорили о том, что против того, чтобы взрывать мечети, — вы считаете важным строительство храмов. Эта мысль видна. Вы отдаете дань участия мусульман в нашем родном Отечестве. Эта мысль о том, как уживаются православные с мусульманами, — насколько она вам близка, насколько вы хотели бы ее развить? Имеется в виду в России. Не вообще в мире. Сейчас в мире очень напряженные отношения с исламом. Но Россия тем не менее демонстрирует, что это возможно.

НМ: Россия это демонстрирует тысячу лет.

ПШ: С переменным успехом.

НМ: Что значит с переменным успехом? Понимаете, татары жгли церкви, но не разрушали веры. В отличие от большевиков, которые и церкви жгли, и веру истребляли — что, собственно, самое главное. У Дмитрия Донского в войске были татары. И огромное количество цвета русской интеллигенции оттуда.

ПШ: У Мамая были белорусы.

НМ: Как сказал Тютчев: поскреби русского — увидишь татарина. Это все мощнейшие Гончаровы. Тот же Тютчев, тот же Юсупов, Аракчеев — это все из татарских, это все оттуда.

Поэтому сплав степи и леса — он очень мощный. Вообще я считаю, что Россия — это единственный мост между Востоком и Западом. Реальный мост — больше нет таких. Потому что и восточные ветры, и западная культура — они легко, как в котле, перевариваются в России. Просто котел византийский. Как в Америке — только это другой котел. А наш — византийский.

ПШ: Ну и последний, наверное, вопрос. Как, по-вашему, вертикаль власти (я не имею в виду Россию, а вашу группу) — вы выстроили ее? Вы разумный менеджер, правитель всего, что происходит в вашей съемочной группе? Или авторитарный?

НМ: Во-первых, об этом надо спрашивать не у меня, а у моей группы. Это было бы правильно, потому что я могу сказать все что угодно: что я авторитарный или не авторитарный. Мне может казаться что-то. Поэтому я считаю, конечно, что это вопрос не ко мне, какой я.

Другой разговор, что я считаю, что без вертикали власти России вообще не будет. Просто не будет. Для меня это как образ: вот крест есть православный, и он олицетворяет для меня вертикаль власти и горизонталь культуры и экономики. И тогда это тот самый крест, которым является Россия. Без вертикали власти в России последствия абсолютно непредсказуемы.

И мало того, я вам скажу, что вообще последствия безвластия в России намного более страшны и кровавы, нежели последствия любой власти — самой жестокой, самой кровавой. Сталин, Иван Грозный… Намного страшнее результаты безвластия в России. Потому что когда есть власть и она страшна — ты знаешь, кто это. А когда ужас разливается по огромной стране из-за безвластия — ты не знаешь, откуда это. Ты сам поддаешься этому хаосу. И это трагедия не только России — это трагедия космического масштаба.