Образование

Любовь Духанина, ч. 3

АГ: Почему я коснулся этих вопросов. Дело в том, что недопонимание рождает некую психологическую напряженность. И последняя информация СМИ, действительно, шокирующая. Случаи суицидов, когда дети из-за ЕГЭ… Хотя, может быть, накопились проблемы, но последней причиной стало ЕГЭ. Почему так происходит? Почему ЕГЭ выводит детей из равновесия?

ЛД: Я считаю, что в ситуации такого психологического накала виноваты взрослые. Излишняя значимость придается результатам ЕГЭ. Всегда были дети, которые учились чуть лучше, чуть хуже, но и одни, и вторые были прекрасными детьми и достойными гражданами России.

Почему взрослые сейчас этот критерий — «Какая у тебя оценка за ЕГЭ» — ставят наравне с уровнем «Я люблю тебя или не люблю» по отношению к ребенку?

Это серьезнейший вопрос. Я считаю, что это из области неграмотного родительства. То есть это родители не расставляют правильные акценты и не учат этому ребенка. Родители, в какой бы ситуации ребенок ни оказался: сегодня с ЕГЭ, завтра мальчик расстался с девочкой, а для него этот стресс не меньший, — что должны делать? Поддержать своего ребенка, помочь выйти из нее достойно. Достойно реагировать публично на возникшие трудности. И при этом выстраивать свою личную жизнь.

Мы же превратили ЕГЭ в пугало для наших детей. Дети этого, кстати, не понимают. Дети говорят: «Нам взрослые просто мешают. Мы все знаем, мы придем и напишем. Зачем нас дергают? Зачем нас столько вызывают, зачем нам столько читают нотации?» И я думаю, что нужно взрослым немножко успокоиться самим. Свою позицию по отношению к ЕГЭ сделать более адекватной. Иначе проблема «отцов и детей», которая и так все время существует, происходит еще в подростковом возрасте.

Фактически сегодня уже девятые классы начинают писать почти в формате ЕГЭ. Многие, где идет эксперимент, уже пишут в присутствии преподавателей из других школ. Стандартизируется процедура. И родители настолько переживают... В этом нет смысла. Здравого смысла. Даже если ребенок сегодня по какой-то причине не написал, во-первых, нужно точно сходить на апелляцию и посмотреть, в чем там проблема. Может оказаться очень банальная вещь: попутали листы, не так отсканировал компьютер. Может произойти все что угодно. И это должны взрослые, имея свой жизненный опыт, говорить детям. А не говорить: «Ты в списках такой, значит, ходить с тобой — позориться». Это неправильная жизненная установка родителей. И она отражается на детях.

АГ: Это к вопросу о нашей правовой культуре. Мы не привыкли отстаивать свои права. И боимся, что вышестоящая инстанция нас за это пожурит.

ЛД: Поэтому, когда звонят дети на горячую линию, я им стараюсь подсказать все действия, которые они могут совершить. Причем старюсь дать все подсказки таким образом, чтобы им не приходилось даже вовлекать в помощь взрослых.

АГ: Но в целом, как мне представляется, вы положительно оцениваете опыт ЕГЭ?

ЛД: В целом я положительно оцениваю опыт ЕГЭ. Потому что именно ЕГЭ решило кроме задач, которые мы с вами обсуждали, еще и задачу выравнивания содержания образования. Мы помним, что многие годы мы существовали в ситуации, когда, условно, школа учила одному, а для того чтобы поступить где-то в вуз, нужно было получить содержание другого объема. И эта проблема была очень серьезная.

Сейчас благодаря стандартизованному содержанию, благодаря тому, что на его базе строятся все варианты, проблема ушла. Не нужно для одного вуза один блок изучать дополнительно, для другого вуза — другой. То есть это резко облегчило ситуацию — и преподавателям школ, и семьям.

АГ: А вузы сами довольны ситуацией?

ЛД: Вузы тоже реагируют по-разному. Подавляющее большинство довольны. Большой объем вступительных экзаменов, которые нужно было организовывать — оставлять сотрудников, проводить все эти экзамены, — фактически ушел в ЕГЭ. То есть этот объем работы делать сегодня вузу уже не надо.

АГ: Они жалуются, что с наступлением ЕГЭ дети стали все менее и менее образованные к ним приходить.

ЛД: Я думаю, что когда мы какой-то тезис озвучиваем, мы, взрослые, должны профессионально его осмысливать. Да, вузы сейчас утверждают, что дети сегодня приходят все более и более слабые. Но давайте возьмем статистику: в прошлом году в высшие учебные заведения зачислено на первые курсы студентов больше, чем выпускников 11 классов. А если мы возьмем ситуацию двадцатилетней давности, о которой помнят преподаватели вузов, то количество поступавших было 20—25 процентов от общего числа оканчивающих школу детей. И эти 20—25 процентов, конечно же, были дети, которые показывали наивысший академический результат.

Сейчас в вузы берут, в силу демографической ямы, детей с абсолютными школьными тройками, которые выставили учителя. И они считают, что, если учитель ставит тройку, а они его берут, он будет сразу показывать высокие результаты.

Я думаю, что нужно доверять мнению учителя средней школы и соотносить, насколько дети с такими результатами в состоянии осваивать программу высшего учебного заведения. Легче всего сказать, что плохие дети. Важно любой тезис уметь профессионально анализировать.

АГ: Как только тема ЕГЭ стала снова актуальной, заговорили о том, что надо отказываться от этой системы. Причем в качестве доводов приводятся все те тезисы, которые мы только что с вами упомянули. И то, что якобы мировое сообщество (я, правда, не проверял эту информацию) отказывается от стандартизированных форм приема и сдачи экзаменов. Действительно ли мировое сообщество отказывается?

ЛД: Вы знаете, и у нас в стране, например, есть два университета, которые получили право иметь дополнительные экзамены.

АГ: МГУ.

ЛД: Да, МГУ и Санкт-Петербургский университет. То есть нельзя любую вещь рассматривать одинаково. Нельзя сказать, что мы начинаем развивать нанотехнологии, и поэтому все дети должны учиться в технических вузах и по всей стране нужно убрать гуманитарные вузы — убрать экономику, убрать медицинские вузы и убрать геологию. И все должны пойти в физтехи. Нужно понимать, что образование всегда должно иметь большое количество разнообразных образовательных программ. Причем образовательные программы должны быть как программами среднего уровня, а какая-то часть программ должна быть программами насыщенного, опережающего образования.

Они должны быть разнопрофильными с точки зрения использования труда выпускников в разных сферах. Допустим, кинорежиссеру нужна одна образовательная система, фотомастеру, будущему великому танцору балета — другая система обучения, а экономисту — третья. И нужно понимать, что и системы диагностики, и системы контроля должны быть разные. И системы вступительных испытаний должны быть разными. Нельзя все делать под одну гребенку.

Но есть вещи, связанные с базовым уровнем. Базовый уровень, который связан с умением читать, умением понимать информацию, умением на каком-то уровне изъясняться, должен присутствовать у артиста балета, у великого будущего кинорежиссера и у экономиста, учителя, врача.

АГ: От ЕГЭ мы отказываться не должны и продолжаем развивать этот эксперимент?

ЛД: Продолжаем развивать, совершенствовать. При этом могут по разным экзаменам получиться разные содержания, разные типы заданий. Где-то может оказаться большее личностное участие педагога, где-то меньшее. Над этим нужно работать.

АГ: Мы будем работать и надеемся, что наши школьники успешно сдадут следующий экзамен.

ЛД: Да. Мы пожелаем школьникам спокойно прийти, спокойно писать и показать высокие результаты, а родителям — как можно меньше волноваться. Дети их достойны того, чтобы родители им доверяли. В том числе и в отношении ЕГЭ.