Некоммерческие организации

Игорь Каляпин — о финансировании НКО, ч. 4

ПШ: Исходя из вашего богатого опыта, как по вашим ощущениям, кого у нас больше: ментов или милиционеров?

ИК: В частях, в процентах?

ПШ: В ощущениях.

ИК: В ощущениях.

ПШ: Есть люди в милиции, с кем вам приятно иметь дело?

ИК: Да, конечно. Они есть, их много. Я боюсь уже сказать, что их большинство. Может быть, уже даже и не большинство. Страшно другое. Сколько, в каких частях — вопрос на самом деле второй. Главный вопрос — какая тенденция существует. Тенденция в МВД, я могу это совершенно уверенно сказать, такова, что хороших, добросовестных сотрудников остается все меньше, а плохих становится все больше. То есть система, к сожалению, работает вот так. И это на самом деле страшно.

ПШ: Вы знаете, я думаю, как бы нам с вами закончить все-таки оптимистично.

ИК: К сожалению, не получится.

ПШ: И даже «дело Евсюкова» тенденцию не изменило? И даже эти страшные…

ИК: Беда понимаете, в чем? Любые реформы, вообще любые резкие меры, попытка найти некую если не панацею, то по крайней мере радикальное лекарство — они все заведомо обречены на провал.

ПШ: Почему?

ИК: Это абсолютно точно. Потому что…

ПШ: Не то меняют?

ИК: Абсолютно точно. Не то меняют. Я уж не буду говорить о конкретных предложениях, которые собираются реализовать в ходе реформы. Что такое сократить штат МВД на 20 процентов? Если бы в МВД была структура, которая бы называлась «недобросовестные сотрудники милиции» и ее можно было бы сократить, то, наверное…

ПШ: На сто процентов тогда ее можно было бы сократить.

ИК: Совершенно верно. Беда вся в том, что в МВД работают разные люди. Это вроде все понимают. И это вроде все говорят. Там есть и такие, и такие. Есть добросовестные, а есть недобросовестные. А еще больше есть людей, которые в каких-то ситуациях себя так ведут, а в каких-то — по-другому. И очень важно, чтобы система правильно на эти их разные поступки реагировала.

А вот проблема заключается в том, что нарушать закон, превышать должностные полномочия в МВД можно. Заниматься поборами и взятками в МВД можно. Но соблюдать нужно определенные правила. И наказывают там, к сожалению, не за то, что человек нарушает закон, а за то, что он не соответствует неким понятиям. Это не правило. Это именно криминальный жаргон. Я именно на этот криминальный жаргон и хочу сослаться. Внутри МВД созданы некие криминальные правила. Незаконные, противозаконные, по которым нужно жить, по которым нужно служить для того, чтобы быть успешным. И это, к сожалению, правда. К сожалению, никакой реформы, насколько я по крайней мере вижу… Следовательно, будут продолжать работать. Я даже больше скажу: я боюсь, что в ходе сокращения этих процентов прежде всего от самых порядочных избавятся.

ПШ: Конечно.

ИК: Пока не будет эффективного надзора и контроля за МВД, ситуация не изменится. А его сейчас нет ни со стороны общества, ни со стороны государства. Прокуратура не работает, гражданских структур, которые бы могли, были бы способны эффективно контролировать МВД, тоже нет. И вдруг они не появятся.

ПШ: Но вы понимаете, что если вдруг произойдет та реформа, о которой мы все мечтаем, у вас останется меньше работы. Вы отдаете в этом отчет?

ИК: Вы знаете, мне этот вопрос задавали еще лет десять назад. Вы тут посадите несколько милиционеров, которые пытками занимаются, а что вы делать будете? Вам деньги перестанут давать.

Вы знаете, я точно могу сказать, что на мой век хватит. Я совершенно по этому поводу не беспокоюсь, к сожалению. И дай Бог, чтобы нам удалось на нашем веку хотя бы тенденцию сломать. Потому что, к сожалению, то чем занимаюсь я, то, чем занимается Комитет против пыток, — это штучная работа. Мы не можем сломать хребет явлению. Мы занимаемся этой штучной работой. Мы вытаскиваем, затаскиваем за шиворот дела пыточные до суда. Добиваемся осуждения сотрудников только для того, чтобы показать руководству правоохранительных органов, может быть, каким-то людям, которые могут на что-то повлиять, чиновникам: «Господа, посмотрите, проблема есть».

И дело даже не в том, что конкретный милиционер Иванов занимался пытками, нося погоны. А в том, что прежде чем это дело дотащили до суда, прокуратура на протяжении нескольких лет его всячески защищала и прикрывала, вместо того чтобы расследовать это дело. Его начальник его всячески защищал и прикрывал. Его коллеги всячески защищали и прикрывали, а потом еще пришли в суд и целую акцию поддержки устроили, прямо на судебном заседании. Вот в чем проблема. То есть он получил в конце концов срок. Он осужден, он уехал отбывать срок в колонию, но климат моральный не изменился. То есть его коллеги продолжают героем считать. Его непосредственное начальство считает, что злобные правозащитники, существующие на западные деньги, вырвали верного бойца из милицейских рядов.

ПШ: То есть нет атмосферы осуждения.

ИК: Есть механизм воспроизводства. То есть я очень четко, к сожалению, вижу, что на смену одному негодяю, которого мы с такими усилиями и за такие немалые средства дотащили до суда, приходит нисколько не лучше.

ПШ: И тем не менее. Хотелось бы пожелать, чтобы у вас было меньше работы. Как-то не хочется таким уж пессимистом быть.

ИК: Дай Бог, я бы тоже этого хотел. Я бы хотел, чтобы когда-нибудь настали такие времена, когда мы долго и вдумчиво сможем работать с каждой жалобой, а не с каждой десятой, как это происходит сейчас.

ПШ: И вам бы помогали в милиции и в прокуратуре.

ИК: Да, вы знаете, иногда, между прочим, и помогают. Иногда помогают. То есть у нас сторонники-то есть. Сочувствующие есть и в милиции, и в прокуратуре. И опять же, все исподтишка они это делают.

ПШ: Будем надеяться, что все изменится.