Жесткий приговор Ходорковскому. Парламент станет шестипартийным. Инновационный человек

Очередные слухи о грядущей парламентской реформе

ЛГ: Вторая часть нашей сегодняшней беседы посвящена партийному строительству, а в общем-то тоже народу — народу, который занимается построением партий. «Госдума после декабрьских выборов может стать пяти- или даже шестипартийной, прогнозируют близкие к Кремлю эксперты, — пишет газета «Ведомости». — В этом заинтересована и «Единая Россия». Доклад со сценариями федеральных выборов-2011 подготовили Дмитрий Орлов и Дмитрий Коняев из Агентства политических и экономических коммуникаций». В общем, принцип будет такой: «три+два» или «три+три». Три полноценные фракции и две-три микрофракции, включающие в себя одного-двух депутатов из партий с результатом от пяти до семи процентов. Там дальше еще много цифр и вообще много чего любопытного. Вот такая вот «математика власти» (так озаглавлена публикация).

ИП: Это точка зрения «Единой России», ее представление о том, как должны пройти выборы. Дмитрий Орлов является своего рода придворным политологом «Единой России» и озвучивает позицию Бориса Вячеславовича.

ЛГ: Смотрите, что еще они пишут: тогда «будет очевидно, что новация Дмитрия Медведева заработала, система избавляется от раскритикованного им застоя, а в парламенте наконец появится либеральное крыло».

ИП: Нет, на самом деле это прямо противоположный сценарий. Бывает демократия, а бывает — суверенная демократия. И здесь ровно то же самое. «Единая Россия» заинтересована в том, чтобы в Госдуме были «Единая Россия», ЛДПР и КПРФ. КПРФ — это декорация, которая ни на что не влияет. С ЛДПР всегда можно договориться. Все остальные (условно говоря, значок присутствия «Справедливой России», всяких там либералов, «Яблока», «Правого дела», «Патриотов России») ни на что в этой ситуации не влияют. Потому что голосов никаких нет. От того, что один или два представителя этих партий периодически будут выходить на трибуну, погода не изменится. Как и многие политические инициативы Медведева, это символические жесты. То есть у нас политика сигналов, а не политика действий.

ЛГ: Тогда зачем мы вообще обо всем этом говорим, когда нужно создавать другую структуру власти? Мы все всё понимаем. Кто-то влияет, кто-то не влияет. Давайте монархию, грубо говоря. И будет всем хорошо.

ИП: Кто-то говорит, кто-то пытается сформировать другую структуру власти.

ЛГ: Будет такая совсем толстая монархическая вертикаль. И никаких выборов.

ИП: На самом деле это не монархия. Монархия в нашей ситуации была бы честнее. Потому что монарх на то и монарх, что ему не надо подтверждать свои полномочия. И если бы, условно говоря, Путин был монархом...

ЛГ: ...или Дмитрий Анатольевич Медведев.

ИП: ...или Дмитрий Анатольевич Медведев, или какой-нибудь великий князь, или принц Майкл Кенский, или кто-то другой. Если бы у нас был монарх, это была бы более честная система, чем сейчас. В этой ситуации не надо было бы устраивать цирк с переназначением, с тандемами, с распределением полномочий и так далее. Потому что власть монарха непререкаема. В конституционной монархии она определена конституцией, в монархии абсолютной она вообще ничем не ограничена, но в любом случае она незыблема. Это помазанник Божий. И не надо тогда устраивать цирк с выборами. Это более честно.

ЛГ: То есть вы за монархию?

ИП: Я не за монархию. Если честно, я выступаю за прямую демократию. Я считаю, что с нынешним ростом высоких технологий любая демократическая система, российская или американская, латиноамериканская или африканская, в конечном итоге придет к прямой демократии.

ЛГ: Что такое прямая демократия? Выбираем от участкового до…

ИП: Прямая демократия — это когда граждане могут принимать решения без посредников. Когда они могут принимать непосредственные решения. Это власть по принципу постоянных микрореферендумов.

ЛГ: Это сумасшедший дом.

ИП: Это не сумасшедший дом. На самом деле на муниципальном уровне такие примеры в мире есть. И из этого родилось довольно большое социальное движение — в частности, в Латинской Америке. Примеры есть. Но это достаточно долгий разговор.

ЛГ: И другая тема.

ИП: Но по мере развития технологий мы к этому идем. Более того, есть пример Швейцарии, где любой значимый вопрос выносится на референдум.

ЛГ: То есть все эти разговоры, что мы катимся в пропасть, что все пропало, все эти рассуждения о застое и новом издании Советского Союза не имеют под собой почвы?

ИП: Советский Союз был гораздо демократичнее, чем мы сейчас. Китай сегодня является гораздо более демократической страной, чем Российская Федерация.

ЛГ: Там была видимость демократии.

ИП: Была видимость демократии. Но власть выражала интересы широких масс, а сейчас она выражает интересы одного процента населения. И в этом смысле Советский Союз был, безусловно, более демократической страной, чем нынешняя Российская Федерация.

ЛГ: В газете «Известия» появилась публикация, где обсуждаются различные партии, в том числе «Справедливая Россия», и то, как они будут бороться на выборах 2012 года, какие методы использовать. В частности, «Справедливая Россия» считает, что «нужно выходить на улицу». Она (цитирую) «как раз готова делать ставку на проведение уличных акций, причем протестных». «Роль пикетов и митингов возрастает в условиях информационной блокады». Это сказал руководитель фракции «Справедливая Россия» Николай Левичев.

ИП: Я полностью согласен с руководителем фракции в том, что роль митингов, безусловно, возрастает. Как вы знаете, я пришел в «Справедливую Россию» из КПРФ и вообще из движения «Левый фронт».

ЛГ: Создателем которого вы являетесь.

ИП: Одним из. Поэтому я всегда считал, что политика делается на улице. И продолжаю так считать и сейчас. Другое дело, что образ «Справедливой России», в соответствии с которым мы до сих пор действовали, был несколько иным. Мы всегда себя позиционировали как фракцию в Государственной думе, которая умеет думать. И соответствует тому, ради чего мы там собрались.

ЛГ: «Справедливая Россия» — это социальная справедливость. Вот видите, тут написано: «Борьба за социальную справедливость является основной темой, которую партия проводит в жизнь с момента своего образования». Это опять Николай Левичев. Это будет главным на выборах?

ИП: Безусловно.

ЛГ: В мире нет справедливости. Как достичь социальной справедливости?

ИП: Есть стремление.

ЛГ: Стремление есть. Это утопии такие.

ИП: Почему? Стремление — это не утопия.

ЛГ: Стремление — нет. А социальная справедливость — это утопия.

ИП: Каждое общество пытается сделать шаг к тому, чтобы стать более справедливым. Ни в одном обществе нет тотального равенства. Однако есть приближение к равенству возможностей. Опять-таки Советский Союз был обществом, в котором было гораздо большее равенство возможностей, чем сейчас.

ЛГ: Что надо делать? Перечислите несколько пунктов. Вот ситуация, в которой мы живем. Как выйти из нее и сделать наше общество более социально справедливым?

ИП: Самый важный, на мой взгляд, вопрос — это вопрос легитимации собственности, поставленный Ходорковским. Приватизация, которая прошла в стране, была несправедливой. И до тех пор, пока большинство наших сограждан не скажут, что распределение собственности в стране отвечает хоть какому-то общественному компромиссу, хоть какому-то представлению о справедливости, у нас будут и путины, и все другие проблемы, связанные с демократией. Ибо они возникли не потому, что пришел какой-то злой и черный человек из КГБ, который решил, что надо так, а потому, что такой общественно-политический строй наилучшим образом решает задачу сохранения и легитимации украденной у людей собственности.

ЛГ: И это главное.

ИП: И это главное. Поэтому в 1993 году, после событий у Белого дома, был выстроен такой режим. Путин четко исполняет Конституцию, которая была принята в тех, прямо скажу, очень сомнительных обстоятельствах. И пока мы не решим вопрос о собственности, не будет решено никаких других вопросов.

ЛГ: А все эти вопросы модернизации и инноваций — они вкладываются в эту социальную справедливость?

ИП: Безусловно.

ЛГ: Тогда мы о них поговорим в третьей части нашей передачи.