«У нас теперь будет другая стратегия, о ней Путин намекал, она теперь будет реализовываться новым президентом. Это стратегия научно-технического волка, который не бежит по следу, а который видит точку, куда бежит его зайчик, и самым кратчайшим путем, в один прыжок, он настигает зайца», — рассказал Рогозин. В этом образном замечании сложно отыскать даже малейший намек на то, что будет изменено.
Первые комментарии заявления вице-премьера тоже не касаются содержания будущего документа, что справедливо — говорить пока не о чем. Эксперты просто пытаются понять, чем вызвано намерение изменить документ, принятый всего два года назад. Потому что за прошедшее время в России не сменился ни политический строй, ни лидеры, мы не совершили прорыва в науке, Москва не обрела новых партнеров и не обзавелась новыми врагами.
Наверное, поэтому первая реакция на слова Рогозина примерно такая: все это не более чем пиар самого вице-премьера. В противном случае, считают некоторые эксперты, кроме общих слов он должен был бы объяснить цели изменения документа.
Причем он мог это сделать очень легко, упомянув только лишь одно ПРО. Ведь, по сути, окончательный срыв переговоров по противоракетной обороне между Россией и НАТО — это и есть та самая перемена, требующая корректировки военной доктрины.
Вообще, история нашей военной доктрины полна парадоксов. Самая первая называлась «Об основах военной доктрины РФ» и была подписана Борисом Ельциным в 1993 году. В ней упор делался на разоружение — прежде всего, стратегическое — и создание военной организации полицейского типа. В преамбуле подчеркивалось, что внешних врагов у России нет, существует лишь некая потенциальная внешняя военная опасность. Но главные угрозы безопасности лежат внутри страны. Это политическая нестабильность, социальная дестабилизация, массовые протестные настроения. Армии официально ставилась задача — решать внутренние проблемы. Что она и сделала в октябре 1993 года, расстреляв парламент.
Военная доктрина 2000 года была уже другой. В ней в качестве источников военных угроз указывались НАТО, антироссийская политика некоторых государств, наращивание военных потенциалов. Кроме того, Россия официально заявляла, что может первой применить ядерное оружие для сдерживания широкомасштабной агрессии, угрожающей существованию российского государства.
Спустя 10 лет поменяли и этот документ. В феврале 2010 года Дмитрий Медведев подписал новую версию, в которой среди основных внешних угроз были выделены стремление наделить НАТО глобальными функциями, желание приблизить военную инфраструктуру стран — членов Альянса к границам РФ, развертывание систем противоракетной обороны, милитаризация космического пространства.
Главным в ней был упреждающий ядерный удар по агрессору, который разрешалось нанести не только в крупномасштабной, но и в региональной и даже локальной войне. Понятно, что именно этот пункт вызвал дикое раздражение Запада, но приветствовался внутри страны.
Но нельзя забывать, что доктрина — всего лишь бумажный документ, а дела российских властей порой прямо противоположны задекларированному. Типичный пример — закрытие двух ключевых военных баз: Камрань во Вьетнаме и Лурдес на Кубе. Решение о таком подарке НАТО принимал лично Владимир Путин, до сих пор ни разу публично не объяснивший мотивов столь странного с точки зрения обороны поступка.
Если говорить о медведевской доктрине, то нужно напомнить, что именно в период его президентства была проведена спорная военная реформа. По мнению специалистов, в ней есть свои плюсы, но минусов несоизмеримо больше. Прежде всего, реформа началась без всякой научной проработки, чем и объясняется значительное ослабление Вооруженных сил РФ.
Специалисты недоумевают, на каком основании была принята за основу концепция, что крупномасштабных войн в мире не предвидится. А ведь именно из-за этого утверждения, например, в ВС РФ перешли от дивизий к бригадам. Таких ошибок при реформе было сделано немало, считают эксперты.
Тем не менее дело сделано, реформа проведена. И именно обновленной армии нужно было бы воплощать доктрину. Но ее зачем-то решили поменять. Хотя менять нужно не документ, а в целом российскую армию.
Комментирует Александр Храмчихин, эксперт Института политического и военного анализа
Доктрина должна быть более конкретной. Из нынешней очень трудно извлечь что-то реальное. Но тогда возникает вопрос: насколько такая военная доктрина может быть открытым документом?
В первую очередь речь должна идти о конкретных угрозах, опасностях и методах их отражения. В этом суть доктрины и есть. Все остальное — структура Вооруженных Сил, структура управления, вооружения, техника, способ комплектования — это производное от определенной угрозы и программы ее парирования.
В классическом военном смысле единственной угрозой я считаю Китай. К числу опасностей отношу тот же терроризм. Отмечу, что понятия «угроза» и «опасность» не случайно разделены. Это разные уровни: попросту говоря, «угроза» хуже, чем «опасность».
Сейчас в сфере безопасности появилось много опасностей невоенного характера, к отражению которых также привлекаются вооруженные силы. И на самом деле терроризм — проблема спецслужб, а не Вооруженных Сил. Вооруженные Силы должны ориентироваться на отражение агрессии со стороны иностранных государств. В борьбе с терроризмом они могут носить вспомогательную роль, если спецслужбы не в состоянии справиться своими силами.
Материал подготовили: Мария Пономарева, Владимир Титов, Александр Газов
Комментарии