Особое видео: RESET.ПЕРЕЗАГРУЗКА

Нужны ли Китаю революции в Центральной Азии

Александр Газов: События в Киргизии остаются одной из главных тем. И большинство СМИ заняты поиском той руки, которая повлияла на эти события и стала источником очередной цветной революции. В том числе и Wall Street Journal, американское издание, коснулось этой темы. Оно призналось, что по большому счету никакой руки и нет, но подчеркнуло, что Россия с радостью восприняла эти события. И оно это легко объяснило: потому что в последнее время Киргизия слишком активно заигралась с Китаем и США. Самое удивительное, что Китай в этих событиях упоминается как-то вскользь. Поскольку страны соседствуют и Китай не может не проводить свою политику в Центральной Азии. Чья же это рука?

Всеволод Овчинников: Кто уж меньше всего был заинтересован в дестабилизации обстановки, в том, что действительно произошло в Киргизии, — Китай и Россия. Конечно, Китай заинтересован в активных отношениях. И торгово-экономических. И в региональном сотрудничестве со странами Центральной Азии. Так же как и Россия. Но провоцировать цветные революции, осуществлять вмешательства, рисковать стабильностью в стране, порождать возможность каких-то конфликтов — абсолютно нелогично.

Павел Шипилин: А боится ли Китай революции вообще?

ВО: У себя?

ПШ: И у себя.

АГ: У соседей.

ВО: Во всяком случае, я считаю, что это нежелательно для Китая — то, что произошло. И считать Китай инициатором или хотя бы причастным совершенно лишено основания.

ПШ: У Китая есть свои проблемы. В том числе и региональные. И Тибет…

ВО: Китай этнически очень монолитная страна. Это миллиард триста миллионов человек. И всего 120 или 130 миллионов не китайцев. То есть меньше десяти процентов. В этом смысле это преимущество для Пекина. Но все-таки национальная окраина находится на северо-западе, ближе к районам Центральной Азии. Но потом, это все зона Великого шелкового пути. И старые связи. Конечно, естественно желание Китая, так же как и желание России, со странами Центральной Азии развивать и укреплять всяческие отношения.

ПШ: И тем не менее, когда-то вы говорили, что Китай — это не страна, это планета...

ВО: Это континент, конечно. Даже тот факт, что китайцы все по-разному говорят. Почему еще до сих пор сохраняется иероглифическая письменность? Потому что это средство общения людей, говорящих на разных диалектах.

АГ: В одной стране.

ВО: И когда поезд «Пекин — Шанхай» останавливается, пассажиры выходят и спрашивают проводника: «А сколько будет стоять поезд?» Он говорит: «Сы». Но в Шанхае это значит десять, а в Пекине «сы» — это четыре. И поэтому проводник пальцем пишет воображаемые иероглифы.

ПШ: А иероглифы одинаковые?

ВО: Да. Конечно, в таких странах, как Сингапур, Тайвань, с развитием телевидения, с развитием образования происходит унификация произношения. В Китае сейчас узаконено северное произношение. И телевидение как-то его помаленьку внедряет. Но еще все-таки, особенно на селе, спрашивают: «Говорите вы по-шанхайски или по-северному?» (говорит по-китайски) — то есть где-то можно угадать. Как польский или украинский для нас. Даже еще непонятнее.

ПШ: На разных стоят полюсах, получается.

ВО: Даже в языковом смысле Китай, конечно, не страна, а континент. Это, во всяком случае, регион. Это огромная общность. И можно понять этот интерес к соседним регионам. Особенно к Центральной Азии. Но еще раз повторяю, что Китай гораздо больше заинтересован в стабильности в этих странах, чем в принудительной смене политических режимов.

АГ: Возвращаясь к Киргизии, Wall Street Journal упоминает, что Россия была недовольна отношениями Киргизии и Китая. Тем, как они развивались. А каковы эти отношения? Что связывает Киргизию и Китай?

ПШ: Не только Киргизию. Может быть, еще и Казахстан.

ВО: Я думаю, что сейчас есть здоровое соперничество. То бишь конкуренция соответствующих направлений. Но все-таки наши, так сказать, главные фишки, главные козыри Китая не совпадают или не совсем совпадают. Так что нормальное соперничество, которое существует у стран с рыночной экономикой, за рынки и за влияние.