Российская власть подобна хамелеону: сегодня «левая», завтра «правая», послезавтра «оранжевая»

Чем оппозиция отличается от власти?

Flash version 9,0 or greater is required

You have no flash plugin installed

Click here to download latest version

Лев Гулько: Здравствуйте. Сегодня у нас в гостях писатель Захар Прилепин. Здравствуйте, Захар.

Захар Прилепин: Здравствуйте.

ЛГ: Тему нашей сегодняшней беседы я бы определил с помощью цитаты из Юрия Шевчука: «Что же будет с Родиной и с нами?» Она глобальна. Понятно, что все это мы не проговорим, но тем не менее. Как всегда, у нас три части. И первая часть будет посвящена оппозиции. Если позволите, я возьму за основу интервью господина Чичваркина, который сейчас находится в Лондоне. Вроде он тоже оппозиционер. В интервью еженедельнику «Собеседник» он много чего рассказывает — как вывез деньги, как положил в пакет и вывез. Меня привлекло его высказывание: «У российской оппозиции нет идеологии, которую она могла бы противопоставить нынешней». Поэтому они все и проигрывают (это я заканчиваю за господином Чичваркиным). Как вы считаете? Действительно, как говорят многие эксперты, что оппозиция может противопоставить? Лозунги те же, что и у власти.

ЗП: Понятно. Но эта ситуация давняя. Она начала складываться с приходом к власти Владимира Владимировича Путина, когда вдруг неожиданно выяснилось, что в нужные моменты власть приобретает выгодные для себя окрасы. Когда власти необходимо, она может быть правой. Когда ей нужно, она будет левой. Когда ей нужно, она будет, не знаю, либеральной. И оранжевой может стать. Оппонировать власти в наше время действительно сложно. Ленину было достаточно просто оппонировать. Потому что там было… Монархия — она и есть монархия…

ЛГ: Прямо противоположные лозунги.

ЗП: Да. А здесь совершенно невозможно, потому что они немедленно воруют. Чем занимаются Владислав Юрьевич Сурков и все его молодежные организации? Они просто тупо воруют все то, чем занималась национал-большевистская партия в 90-е годы. То, чем мы сегодня уже не занимаемся, они у нас тырят и выдают за свой креатив. Поэтому, безусловно, заниматься политикой сложно, но я в подходе Чичваркина все-таки вижу некое чистоплюйство. Потому что, безусловно, идеология есть. И у, скажем так, лево-патриотической оппозиции, и у либеральной оппозиции идеология есть, и идеологии этой просто ешь не хочу. Что сформулировано в газете «Завтра» о слиянии белой и красной идеи и что формулируется, условно говоря, в «Новой газете» и на «Эхе Москвы», — там все разложено по полочкам.

ЛГ: Захар, вы только что сказали, что власть тут же подхватывает эти лозунги. Параллельно.

ЗП: Получается, что власть просто ворует.

ЛГ: Да. Но оппозиция на то и оппозиция. Она должна быть готова к этой ситуации.

ЗП: Она должна чем-то отличаться от власти и что-то придумывать.

ЛГ: Как тогда я как обыватель должен реагировать? И те говорят, что тебе будет лучше, и эти говорят, что будет лучше. Но у этих, я имею в виду власть, вроде возможностей больше. А те еще не пришли никуда.

ЗП: Таким образом граждане и будут рассуждать до тех пор, пока не сорвет крышку у чайника и у нас не начнется маленький Египет или что-то в этом роде.

ЛГ: Эксперты говорят, что у нас не сорвет крышку.

ЗП: Ну как не сорвет?!

ЛГ: А почему ее должно сорвать?

ЗП: Если говорить о реальных предпосылках для подобных буйств, то их, безусловно, нет. И я так для себя определил: для того чтобы в России, не дай Бог, произошло что-то подобное, нужна череда катастроф экономических, геополитических, террористических — по принципу фишек домино. Когда это все начнет щелкать, когда Кущевская и Домодедово будут происходить уже повсеместно, вот это может тронуть.

ЛГ: Каждого тронет.

ЗП: Каждого пятого. Тем не менее я думаю, что 80 процентов населения страны прекрасно понимают, что у власти риторика одна, а практика другая. И все прекрасно понимают, что это разные вещи.

ЛГ: Нам не привыкать. Знаете, почему некоторые эксперты говорят, что у нас не будет так, как в Египте? Потому что мы страна в общем немолодая. У нас населения от 25 до 35 лет значительно меньше, чем за 40. А они уже совершенно не бунтари. И это понятно. Их жизнь уже в другую сторону идет. Поэтому не хочется никакого бунта. Хочется нормальной, спокойной жизни. В этом еще одна из проблем.

ЗП: Для этого надо не так много людей. Сто тысяч человек. В Москве сколько, десять миллионов? Да? Это же один сотый!

ЛГ: В Москве вместе с приезжими миллионов тринадцать, наверное.

ЗП: Тем более. А для событий, подобных египетским, нужно 3—5 процентов населения. У нас молодежь еще, слава Богу, не вся вымерла. Поэтому я бы не стал говорить, что проблема в том, что страна тотально старая. Нет. Проблема пока не в этом. Проблема в том, что пока еще каждого не торкнуло. Хотя, повторю, уровень самосознания и понимания происходящего в стране, безусловно, очень высок.

ЛГ: Конечно. Нам же не привыкать. Мы и в советское время, если кто помнит, жили точно так же. Власть говорила одно, делала другое. А человек делал третье.

ЗП: Не буду вступать с вами в спор, потому что он не касается нынешнего момента. Я думаю, что сейчас ситуация еще более неприятная. Потому что…

ЛГ: Потому что нет правил игры.

ЗП: Да.

ЛГ: Тогда были правила игры, которые соблюдались и теми и другими. Мы знаем, что вы знаете, что мы знаем... А сейчас ничего нет. Поэтому последний вопрос по этой теме. Какая задача должна быть у оппозиции? Раскачать лодку по египетскому сценарию, как говорят многие? Или такая просветительская функция?

ЗП: Мы не очень хорошо понимаем, что произошло в Египте. Я не о нас с вами говорю, о том, как интерпретируются египетские события. Я в этой стране был. Со многими корреспондентами переписываюсь. Мы представляем себе египетские события как веселье, которое срежиссировано и спрограммировано кем-то — то ли братьями-мусульманами, то ли американцами. На самом деле это, безусловно, не так. К мусульманам, которыми нас пугают, они вообще не имеют ни малейшего отношения. Братья-мусульмане до сих пор не смогли и, видимо, уже не смогут возглавить все это буйство.

ЛГ: Сейчас их официально признали. Все нормально.

ЗП: Отвечая на ваш вопрос, я хочу сказать, что единственная задача — это формирование если не власти ленинского типа, то политической элиты, которая будет готова взять власть в тот момент, когда власть самоустранится от власти. Простите за тройную тавтологию. Понятно, о чем речь?

ЛГ: Да.

ЗП: Формирование элиты, которая в случае египетских или каких-либо иных событий будет готова совмещать риторику и практику в этом государстве.

ЛГ: То есть оппозиции нужно сначала между собой договориться.

ЗП: Между собой договориться. Но я думаю, что на этом направлении уже есть кое-какие успехи. По крайней мере, придя в уличную политику лет десять назад, я и представить себе не мог, что спустя десять лет мои основные возможные оппоненты, в том числе и вы, станут в каком-то смысле моими товарищами. У нас гораздо шире поле для договоренностей, чем раньше. Это сделала власть. Она нам, конечно, помогла в каком-то смысле.

ЛГ: Ну и, естественно, хочется, чтобы переход власти из одних рук в другие был мирным. На этом давайте мы закончим первую часть нашей передачи. И во второй части поговорим о том самом человеке, который выходит — не выходит, голосует — не голосует. Что его раздражает? Там есть одни момент, на который надо обратить внимание.