В общих чертах следственный процесс можно обрисовать следующим образом: после совершения преступления сотрудники милиции (так называемые опера) выискивают какие-то доказательства. Затем собранный материал они передают следователю, который определенным образом его обрабатывает, приводя в процессуальный вид. Представленные операми улики систематизируются, и следователь формирует дело. Цель следователя — обосновать вину подозреваемого на основе имеющихся доказательств.
Так должна выглядеть система следствия в теории. А теперь — практика.
Представьте себе вот такую ситуацию: приходит девушка в отделение милиции с заявлением об изнасиловании. Ее спрашивают: «А какие у вас есть доказательства?» Она отвечает: «Вот смотрите — у меня на блузке пуговица оторвана». Обрадованный оперативник отправляет ее к следователю. Тот принимает заявление, регистрирует пуговицу как вещественное доказательство и формирует дело.
Вызванный к следователю подозреваемый вину отрицает. Он клянется и божится, что никого не насиловал, уверяя, что девушка сама к нему лезла и этому факту даже есть свидетели. Но его никто не слушает, и он залетает на 3 или 5 лет лишения свободы.
То есть, вот она пуговица, вот история потерпевшей, вот заявление. Все.
А потом выясняется, что на самом деле никакого преступления не было: девушка просто поздно пришла домой, родители стали ее ругать и она в качестве «оправдания» возьми и ляпни, что ее изнасиловали.
Но все это неважно, потому что человек уже в тюрьме.
Теперь противоположный пример. Тоже поступает заявление об изнасиловании. Девушка была у врача, тот ей вколол лекарство, и пока она была в полубессознательном состоянии, совершил акт полового насилия. «Я все понимала, все чувствовала — говорит потерпевшая, — но ничего поделать не могла. Как только очухалась, вскочила и убежала». При этом, убегая, девушка прихватила неопровержимое доказательство вины врача — полотенце — на котором остались следы… сами знаете чего.
Полоумный следователь говорит: «Все, мы врача сажаем». Дело отправляется в суд. Но на суде хитрый адвокат все переворачивает с ног на голову. Он признает, что половой акт между доктором и потерпевшей был, а изнасилования нет — якобы девушка сама этого хотела. И дело разваливается.
К чему я все это рассказываю. Нужно понимать такую вещь: следователь, работая с делом, должен руководствоваться не только установленными законом нормами, но и собственным опытом, интеллектом и профессионализмом. Он должен понимать, какие нужно собирать доказательства, как их использовать, чтобы в полном объеме доказать вину подозреваемого и одновременно обрубить те возможные негативные для следствия действия со стороны адвоката, который будет выдумывать всяческие способы защиты. Иначе говоря, следователь должен сформировать дело так, чтобы оно было проходимо в суде.
При этом улики должны быть основательными. В юридическом мире доказательство вины состоит из четырех позиций — вменяемость, умысел, само событие и сами действия. Если не доказывается ни одна из этих четырех позиций, то преступление и вина человека признается не доказанными. И дело отправляют на доследование.
А у нас получается, что заявления девушки, у которой оторвалась пуговица, бывает вполне достаточно, чтобы упрятать подозреваемого в тюрьму. В итоге он сидит фактически ни за что. Или, наоборот, из-за непрофессионализма следователя реальные, как говорится, железобетонные улики с легкостью опровергаются умным адвокатом, и насильник оказывается на свободе. Просто потому, что следственные органы не смогли обеспечить проходимость дела в суде.
Почему так происходит? Не только потому, что профессионализм некоторых следователей не соответствует должному уровню. Большие претензии имеются к оперативным органам.
В своей работе следователь, прежде всего, должен устанавливать истину. А истина устанавливается определенными процессуальными формами, которые прописаны в законе. Ни влево, ни вправо не сдвинешься.
Вот мы смотрим кино: там следователь ходит к потерпевшим, подозреваемым и свидетелям, вынюхивает что-то, рыщет и так далее. На самом деле все иначе. Следователь официальное лицо, которое работает с официальными доказательствами. Улики он не разыскивает, ему их оперативники приносят. По крайней мере, должны приносить.
Но российские оперативники работают недостаточно качественно. А если быть честными — вообще не работают. Зайдите в любое отделение милиции, посмотрите — там молодые ребята, у которых год, в лучшем случае полтора-два, практики. Не больше. У них элементарно нет даже осведомителей.
Вот обижаются милиционеры на слово «мусор». А что значит «мусор»? Это Московский Уголовный Сыск. Когда-то слово «мусор» было почетным. Сейчас принимается за оскорбление. То есть нынешние оперативники даже корней, истории своей не знают.
Отсюда и качество собираемых ими доказательств.
Совершено правонарушение. Пострадавший пишет заявление и следователь видит, что состав преступления есть. Он, забегая вперед, возбуждает уголовное дело и начинает его раскручивать. Но доказательств нет. Милиция сработала некачественно, не принесла улик, не нашла их, не наковыряла. Что в этой ситуации делать следователю? Прекратить следственный процесс он не может — делу уже дан номер, колесики завертелись, начальство ждет результата. Поэтому он вынужден вокруг всего этого накручивать, чтобы хоть что-то получилось. В общем, лепит дело из того материала, который есть. Неудивительно, что потом в суде вся доказательная база разваливается. Поэтому громкие высказывания адвокатов, что представленные следствием дела необоснованны, шиты белыми нитками, часто бывают очень даже справедливыми.
В этом смысле весьма характерен судебный процесс по делу Политковской. По большому счету это дело — позор для следствия. Что требовалось от присяжных заседателей? Они должны были добросовестно вникнуть в дело и понять, что происходит. И на основании этого сделать вывод: виновен или не виновен.
Но присяжные поняли совсем другое. Они поняли, что все, что выдается следствием за доказательства, на самом деле туфта. Об этом же говорил и сын Политковской. Я, честно говоря, в шоке. Как так могло работать следствие? Если даже простые люди, не юристы смогли понять всю слабость доказательной базы. А вернее — ее отсутствие.
Следователи очень зависимы от качества работы оперативников. Эта такая зависимость снизу. Но есть она и сверху.
Если вы зайдете в какой-нибудь суд 8 марта, то увидите там следователей, поздравляющих дам-судей с праздником. Я могу вас в этом уверить. Спрашивается: это нормально? Что они там, собственно, делают?
Я не берусь, конечно, утверждать, что следственная и судебная системы действуют в одной упряжке. Но вопрос остается.
По закону следователь — человек процессуально самостоятельный. Он подчиняется только генеральному прокурору, и никто не имеет права давить на следователя в плане ведения им дела. На деле он зависим, он слушает указания, потому что заинтересован в сохранении должности. Следователь вынужден находить контакт с вышестоящим руководством. Он не может отказать начальнику в проведении какого-нибудь следственного действия, не может не согласовывать своих решений.
У нас очень часто говорят о том, что судьи зависимы от вышестоящего руководства. На самом деле все несколько иначе — в зависимом положении находится следствие.
Я достаточно высокого мнения о судьях — в своей практике им приходится принимать очень сложные и важные решения, которые касаются судьбы человека. Они не могут просто вот так вынести вердикт, потому что кто-то им сказал так сделать. Если судья нагло и безграмотно лоббирует чьи-либо интересы, пусть даже следствия, то любой мало-мальски нормальный адвокат это увидит. Поэтому судья выносит только такие решения, которые обоснованы и доказательны. В ином случае вышестоящая инстанция его отменит, а у судьи будут большие проблемы.
Другой вопрос, если дело политическое. Я про такие дела ничего сказать не могу. Много субъективных моментов – журналисты, телекамеры и все такое прочее. Кроме того, решения судьи легко оценить лишь в тех процессах, где в деле всего 2-3 или 5 томов. А у того же Ходорковского их около двухсот. Попробуй тут это все сведи в одно. Докажи, что судья не прав.
А вообще, сейчас, на мой взгляд, судьи стали гораздо более самостоятельными, чем раньше. Теперь у них высокая зарплата, уважаемая должность, нет парторганизации и профсоюза. Судью не так просто уволить, как раньше. Условно, из 20 судей, которые находятся в районном суде, наверняка есть один-два, которые работают под начальством. Но в целом они стали более независимыми.
Чего как раз не скажешь о следователях. Они зажаты со всех сторон. Оперативники не предоставляют нормальных доказательств, начальство требует результатов, судьям нужны проходимые дела. Отсюда и фальсификации, и белые нитки, и так далее.
Возникает извечный вопрос: что делать? Как повысить эффективность и профессионализм следственных органов? Прежде всего, необходимо решить кадровую проблему. Сейчас следователи работают не больше года, потом уходят, не успев ничего толком сделать. У тех, кто остался, мало опыта. По-хорошему нужно удержать следователя хотя бы лет на пять. Но это уже к разговору о материальных стимулах.
Во-вторых, давно пора наладить нормальное техническое обеспечение. Чтобы при работе с доказательствами у следователя было все необходимое.
В-третьих, нужно устранить разрыв между законодательной базой и практикой.
Ну и, в-четвертых, необходимо обеспечить полную самостоятельность, независимость следователей. Чтобы в своих действиях они руководствовались исключительно духом закона и ничем иным. И это как раз самое сложное.
Комментарии