Громкое дело

Светлана Бахмина: Мать и тюрьма, ч. 2

Разбирательство шло на протяжении двух лет, возвращалось, потом заново начиналось. И здесь, конечно, позиция суда довольно неоднозначна. То есть, с одной стороны, притом что прокуратура запрашивала семь лет лишения свободы, суд все-таки решил снизить это наказание, дав только три года лишения свободы, то есть ниже низшего предела, смягчив таким образом участь Юли. Но, с другой стороны, суд не удовлетворил ходатайство защиты самой Юли о назначении условного наказания и не назначил отсрочку исполнения приговора по достижении ребенком 14 лет. Это все законные способы освобождения человека от исполнения наказания.

Я сейчас, к сожалению, не могу дать однозначный ответ, насколько Юля виновна или не виновна. Это, наверное, вторая задача для адвоката Юли, для ее родных и ее самой. Для меня важно в данном случае, что суд проигнорировал требование закона. И были все основания дать Юле условный срок или назначить отсрочку исполнения приговора. Но суд, как в известном случае, цинично сказал, что папа есть и, в общем, четверо детей и будущий пятый вполне могут находиться на попечении 57-летнего папы, находящегося на инвалидности. Такая история.

Прокуратура тоже изначально занимала жесткую позицию — просила семь лет лишения свободы. Но все-таки благодаря тому общественному резонансу, который пошел в СМИ, прокуратура смягчила свою позицию. Сейчас уже не настаивают на реальном исполнении приговора и говорят о возможности применения условного срока либо назначения отсрочки исполнения приговора.

Еще важный момент: судья занимает, на мой взгляд, не человеческую позицию. Она всячески игнорировала, даже не допускала рассмотрение ходатайства защиты о назначении отсрочки, руководствуясь принципом о том, что у нее нет прямой нормы закона, по которой она должна это рассматривать. То есть, в принципе, тот конституционный постулат, который у нас существует, — что не запрещено, то разрешено — для этой конкретной судьи пустой звук. Она действует по принципу «Нет у меня нормы, и не могу я так поступить». Очень долго пытались забрать у нее дело, чтобы оно было направлено в конституционную инстанцию. Только буквально вот два дня назад, и опять-таки под давлением общественности, судья отпустила из своих рук данное дело, и оно пошло в Самару.

И теперь мы считаем дни и недели, потому что времени реально нет. Юле сейчас важно просто дожить и дождаться решения конституционной инстанции. Мы все очень надеемся, что конституционная инстанция все-таки если не оправдает Юлю, на что мы тоже надеемся, то по крайней мере назначит ей либо условный срок, либо отсрочку исполнения приговора.

Да, я изначально, когда посмотрела на это дело, поняла, что речь идет о чем… Я, наверное, не позволила бы себе встать на защиту даже такой многодетной матери, если бы она убила бы кого-то, цинично бы обворовала пенсионеров, был бы случай черных риелторов или что-то такое. Но здесь мы имеем совершено другое дело — это спор между работодателем и бывшим работником. Это спор хозяйственный. Было там это хищение, не было этого хищения — сложно сказать. Потерпевшие говорят о неком ущербе. Этот ущерб вполне может быть взыскан в гражданско-правовом порядке. Точно так же как сейчас в уголовном деле Юле присужден этот иск. И она должна будет выплачивать эти деньги, если приговор останется в силе. Зачем при этом еще изолировать человека от общества?

Этот человек хорошо известен в Тольятти. Она занимается и общественной деятельностью, помимо того, что она воспитывает своих детей. Сейчас это гражданский подвиг — иметь столько детей, нормально их воспитывать и заниматься ими. Я, как только это поняла, написала письмо так называемой стороне потерпевших. Это так называемая страховая компания «Оранта». Я написала им письмо. Писала письмо в их вышестоящую, можно так сказать, организацию. Это международная финансово-страховая группа, которая базируется в Голландии. Отправила им так же письмо с простым посылом, опять-таки, не обсуждая вопрос виновности Юли.

Я говорю о том, что, наверное, неправильно проявлять такую позицию немилосердную — оставлять этих детей без матери. Компании заявляют о своей социальной ответственности, о том, что это один из их основных корпоративных принципов работы. Они даже выделяют какие-то деньги для работы с трудными подростками, с неблагополучными семьями на территории России. И при этом проявлять такую кровожадность...

Я оговорюсь, что до последнего времени в конституционной жалобе сторона потерпевших — а ее представляет новый руководитель филиала этой страховой компании госпожа Ветрова (женщина, к слову сказать, настаивает на том, что три года это очень мало — нужно семь лет назначить Юле)... Вот такая первобытная кровожадность — она, на мой взгляд, как минимум не соответствует корпоративным принципам социальной справедливости. К сожалению, до настоящего времени мои письма остались без внимания. Поэтому, вероятно, требуется тоже поддержка общественная, общественный резонанс для воздействия на сторону потерпевших. Это неправильно. Так мы вообще дойдем до людей без морали, без нравственности, если у нас перед глазами будут только деньги, только прибыль. Мне кажется, возвращаясь к началу, даже если считать, что этот ущерб был причинен, его можно взыскивать в более гуманном порядке.

Эта их последовательная направленность на такую жесткость меня заставляет поверить в ту версию, которую представляет защита, сама Юля, — о том, что в недавнем прошлом страховую компанию «Оранта» ее владельцы продали международной группе, и якобы при продаже выяснились некие долги, причем по многим филиалам этой страховой компании на территории России. Но если по остальным филиалам все заявления компании остались без внимания, правоохранительные органы смогли разобраться и не дать ход таким уголовным делам, то ситуация в Тольятти привела к таким плачевным последствиям. То есть, на мой взгляд, это только подтверждает, что была какая-то нечистоплотность со стороны руководства, скажем так, этой компании. И они таким образом отчасти свои грехи где-то покрывают. Не могу это стопроцентно утверждать, но все дальше и дальше нахожу этому подтверждение. Потому что такая позиция просто необъяснима.

В последнее время нам принесли еще одну историю. Это история Анны Шавенковой из Иркутска*. Если сравнить эти две истории, то могу сказать, что история Анны тоже не типична. Формально, может быть, по закону может быть предоставлена такая отсрочка до исполнения ребенком 14 лет. Вроде бы все соблюдено. Но могу сказать, что на практике я не встречала в своей жизни ни одной женщины с подобного рода преступлением, с подобного рода последствиями, которой была бы предоставлена эта самая отсрочка. Конечно, отсрочки предоставляются, но по менее тяжким преступлениям: какое-то мелкое воровство, хранение наркотиков, может быть, в незначительном объеме, что-то еще в этом духе. Но не по серьезным экономическим преступлениям, не по преступлениям, в результате которых человек погиб. Я таких историй не встречала. Поэтому заставляет задуматься об избирательности судебной системы в данном случае и почему такое решение принято. И, конечно, если считать правомерным приговор по Ане Шавенковой, тогда приговор по Юле Кругловой вообще выходит за рамки всего.

Еще хотелось бы заострить внимание на таком моменте. Мы все чаще смотрим в сторону Запада, западного опыта, обращаемся к практике Европейского суда. Многие наши политики говорят о том, что на Западе законодательная власть на самом деле более жесткая и за экономические преступления можно получить гораздо более серьезные сроки, исчисляемые десятками лет.

Да, можно было бы согласиться с этой позицией, но давайте вспомним, в каких условиях, в какой судебной системе мы существуем. Тот уровень правосознания судей и та правоприменительная практика, которую мы наблюдаем, заставляют не верить этой системе. И не верить, что там может быть вынесен справедливый приговор. А как говорится, лучше освободить несколько виновных, чем убить или наказать одного невиновного. Поэтому, конечно, с одной стороны, жесткость наказания на Западе более серьезная, но там практически исключены случаи недобросовестного привлечения к ответственности, осуждения невиновных, в отличие от того, что происходит у нас. Поэтому мы должны сейчас исходить из того, чтобы больше проявлять милосердия и гуманизма, особенно если мы говорим о женщинах с детьми. Особенно если эта женщина, осуждаемая за экономические преступления.

Какие же пути выхода, и нужно ли принимать новые законы, для того чтобы ситуацию решить? К сожалению, законы-то у нас, может, и не самые плохие. Может, они и не требуют корректировки. Речь идет о том, что у нас сами судьи, сама система такова, что вынесение справедливого приговора — это скорее исключение из правил. И здесь, конечно, нужно менять отношение самих судей. Конечно же, они сами по себе не поменяются. Они же ведь рекрутируются из нашего общества, с одной стороны, а с другой стороны, они все ориентируются на то, что они видят, или даже то, что им говорят сверху. Поэтому пока не изменится установка, что называется, сверху, эта система и будет продолжать существовать в нынешнем виде.

________________________

*Анна Шавенкова — консультант аппарата фракции «Единая Россия» в Законодательном собрании Иркутской области, дочь председателя избирательной комиссии региона. В декабре прошлого года в Иркутске, перепутав педали тормоза и газа, она выехала на тротуар и сбила двух девушек. Одна из них погибла, вторая осталась инвалидом.

Всех поразило, что виновница аварии, выйдя из автомобиля, не подошла к пострадавшим, а начала осматривать повреждения своей Toyota Corolla. Скорую вызвали очевидцы.

Анна Шавенкова приговорена к трем годам лишения свободы в колонии-поселении с отсрочкой отбывания наказания на 14 лет. Отсрочка связана с тем, что у Анны недавно родился ребенок, и наказание отложено до достижения им 14-летнего возраста.