Заметно поседевший с момента его последнего появления на публике на втором процессе Ходорковского — Лебедева Владимир Переверзин, казалось, до сих пор не мог поверить в реальность произошедшего с ним за последние семь лет. Он неоднократно называл перипетии своего уголовного преследования и отсидки «бредом и сумасшествием», а свое освобождение — «чудом». Он подробно рассказал, чего стоила попытка освободиться условно-досрочно и насколько мстительна была система к случайно попавшему в ее жернова человеку, который отказался заключать с ней сделки и идти на компромисс с собственной совестью.
Говорит Владимир Переверзин:
— Три года я провел в колонии строгого режима в поселке Мелихово Владимирской области. Туда я прибыл с настроем работать и добиваться УДО, мне не было никаких послаблений и поблажек. Мне сразу сказали, что я иду по политическому делу и поэтому могу рассчитывать только на тяжелый физический труд — никакого «легкого» труда типа в библиотеке или школе. В этой колонии по крайней мере все «было честно». Все знали, что я иду по делу Ходорковского, которого, кстати, я ни разу не видел.
После принятия первых поправок в 2010 году мне сбросили полтора года. Также был изменен режим содержания со строгого на общий, и неожиданно наступил срок УДО. Меня перевели в другую колонию, ФБУ ИК-5 общего режима во Владимире. Я туда приехал с блестящей характеристикой, выстраданной за три года пребывания в прежней колонии, и мне казалось, что ничто не препятствовало УДО. Мой адвокат сразу же приехал и подал ходатайство об УДО в Октябрьский райсуд города Владимира. Спустя три дня меня вызвал начальник отряда и потребовал расписаться в ведомости о взыскании (что сделало бы невозможным условно-досрочное освобождение. — Ред.).
Я читаю материалы взыскания и понимаю, что это бред, этого не было вообще. Я сказал, что я с этим не согласен и буду оспаривать это в суде. Мы с адвокатом написали заявление в прокуратуру и в суд, после чего началось давление со стороны администрации. Мне угрожали и меня увещевали, это делалось и через сотрудников колонии, и через заключенных. Также мне наложили еще одно взыскание накануне суда. В этот же период меня неоднократно посещали должностные лица администрации колонии и угрожали, говорили, что им звонят из Москвы, чтобы я давал нужные показания, отзывал свои жалобы и признавал свою вину.
Ситуация сгущалась, и я понимал, что что-то должно произойти. Понимал: что-то надо делать, иначе придется отзывать жалобу, чего очень не хотелось. В противном случае со мной расправятся. Выходом казалось, что надо покинуть эту колонию, и тогда я запланировал следующее: я решил вскрыть себе брюшную полость, чтобы вылезли кишки и чтобы меня вывезли «на больничку». Я разобрал станок и на утренней проверке начал себе резать живот. На меня набросились заключенные, скрутили, отнесли в санчасть, залепили пластырем и обмазали зеленкой. Фактически медицинская помощь оказана не была. Тогда я был вынужден отозвать свои жалобы, в прямом смысле обливаясь кровью. Эти факты даже не были зафиксированы в медкарте.
Первое, что я сделал после освобождения, — прошел медицинское освидетельствование, у меня есть соответствующее заключение экспертов. Сегодня же я планирую подать заявление в Следственный комитет о возбуждении уголовного дела в отношении администрации колонии и сотрудников УФСИН по Владимирской области, которые препятствовали моему условно-досрочному освобождению.
Но ситуация с УДО и с условиями отбывания наказания не является сколь-либо значимой по сравнению с правовым беспределом, который творился во время следствия и суда и теми сроками, которые мы получили. Как нас нагло и цинично осудили и в качестве доказательств предъявляли официальные документы ЮКОСа о финансово-хозяйственной деятельности, как в качестве доказательств моей якобы преступной деятельности была представлена моя трудовая книжка. Это был бред и какое-то сумасшествие. И лишение меня УДО, и другие проблемы, которые сопровождали меня в течение этих семи лет, — это все было лишь следствием беззакония, которое сопровождало наш процесс с самого первого дня. И если бы я сидел за обычное уголовное убийство, я спокойно работал бы в библиотеке все эти годы и давно освободился бы по УДО. А причастность к политически мотивированному делу создавала определенные проблемы. То остервенение, с которым администрация колонии препятствовала моему УДО, заставляла меня задумываться, а выпустят ли меня вообще.
Фабула предъявленного мне обвинения была абсолютно универсальной и применимой к любому сотруднику ЮКОСа. В обвинительном заключении есть замечательная фраза, что я «способствовал созданию благоприятной обстановки для хищений», под которую подходят все кто угодно: водитель, дворник. Формально на момент совершения преступления в 2002 году собственником компании являлся Ходорковский, и в фабуле обвинения выходило, что я, пусть и не зная Ходорковского, его же грабил.
Бред! Следствие поступило нагло и цинично, взяв материал налоговых проверок, по которым были вынесены решения арбитражных судов, на основании которых компания была фактически конфискована у него, и те же самые события они истолковали как момент хищения нефти. То есть отняли компанию у Ходорковского, поменялся собственник, и уже от имени нового собственника, задним числом предъявили обвинения, что Ходорковский сам же себя и грабил. Я не понимал первые месяцы своего пребывания в тюрьме, чего же от меня хотят, в чем суть обвинений, о каких хищениях и о чем вообще идет речь. Все же официально фиксировалось, все было в отчетности. Я думал, что это какой-то бред.
Давление на меня оказывалось с первого дня. В первую же ночь непонятно какие люди приходили, показывали какие-то удостоверения и говорили: «Да ты нам не нужен, дай показания на первых лиц». Я не понимал, что происходит, за что меня могут арестовать и дать какой-либо срок. Мне угрожали, что дадут 12 лет и от меня откажутся родные и близкие. Я непонятно где содержался после задержания Генпрокуратурой, меня повезли в неизвестное отделение милиции, и только через 12 часов я официально «материализовался» в ИВС.
Материал подготовили: Елена Боровская, Мария Пономарева
Комментарии