Особое видео: RESET.ПЕРЕЗАГРУЗКА

В регионах поднимается волна акций протеста

ПШ: Акции протеста. Сейчас мы о них поговорим. Калининград, Пикалево, Тольятти, Байкальск — со всеми остановками. Наш гость упомянул об акциях протеста в Хабаровском и в Ханты-Мансийском краях. Вообще, когда это все кончится? Или это только начало чего-то большого и чего-то неприятного для России?

АГ: Уже обсуждали, что народ крайне недоволен тем, что приходят варяги в лице губернаторов. Что губернаторы не соответствуют их ожиданиям и чаяниям. И казалось бы, власти надо искать способы, как выпустить пар. Может быть, это было бы действительно избрание губернаторов, но президент сказал, что этого уже никогда не будет. Что вообще должны делать власти? И есть ли у них вообще способы держать ситуацию, кроме силовых?

АК: Власть боится любого протеста. И реагирует на него незамедлительно. У нас нет большего для власти страха, чем когда люди выходят на улицу и начинают возмущаться. Они реагируют мгновенно. Поэтому делается все, чтобы этих протестов не было.

На самом деле я думаю, что перемены будут, и тот объем сигналов, которые мы наблюдаем в последние месяцы, их очень много… Это и Калининград, и Пикалево, и Байкальск, и масса других гораздо менее известных точек. Это акция и в Ханты-Мансийске против увольнения губернатора. Это целая кампания, связанная с правоохранительными органами. Это и откровение бывших сотрудников милиции. Это и скандальные истории про московский ОМОН. Таких примеров очень много.

ПШ: А власти страшно становится? Или ей все равно?

АК: Власть тоже очень разная. Когда мы говорим «власть», мы кого имеем в виду? Там тоже очень много разных людей.

ПШ: Тех, кто принимают решения.

АК: Решения принимаются сложным путем. Кремль — он многобашенный и многоподъездный. Поэтому, конечно, изменение среды приведет к тому, что часть — может быть, наиболее чуткая, наиболее умная, которой тоже не очень все нравится у властной элиты, — тоже соберется на это реагировать. И тоже примеров много. Доклад ИНСОРа, к примеру. Ведь в ИНСОР входит целый ряд людей, которые и занимали и занимают достаточно важные посты. Там бывшие министры и нынешние советники и так далее.

Поэтому, я думаю, среда вокруг меняется. И общее ощущение того, что она меняется очень быстро, есть у многих. Оно есть у экспертов. Оно есть и у журналистов. Оно есть у самих чиновников. Есть попытка разных частей власти на это по-разному реагировать. Пока какой-то общий тренд реагирования не выработан.

Но ощущение того, что земля из-под ног уходит и что мир уже вокруг не такой, как вчера, оно присутствует. Скандал между «Справедливой Россией» и «Единой Россией». Абсолютно неадекватные решения, которые последовали в ответ. Очень много примеров того, что мир, в котором мы живем сегодня, и страна, в которой мы живем сегодня, она совсем не такая, какая была вчера.

Что будет завтра? Я думаю, что так устроена жизнь, что будущее не всегда предсказуемо. Вы знаете, если бы все можно было бы просчитать, то истории бы не было. Была бы компьютерная игра, в которой строили бы правила игры. Но главный парадокс, главная их ошибка, что в жизни всегда есть место объективной реальности. Не могут люди все предвосхитить. Если бы миром правили политтехнологи, не было бы никогда никаких революций. Для технологов любой митинг — это кто-то кому-то что-то проплатил и заказал. Иногда люди выходят на улицы просто потому, что настала такая жизнь.

АГ: По поводу того, что выходят на улицы. Выходят на улицы все больше как-то в регионах, но не в Москве. Потому что в Москве акции малочисленные, они не привлекают к себе особого внимания. Да и милиция действует гораздо жестче. А вот в Калининграде вышло 15 тыс. человек.

ПШ: Я как раз хотел об этом сказать. Вы говорите, что страшно им. А в то же время как в Москве выйдет 300 человек, их скручивают за две минуты. В Калининграде вышли, а милиция вела себя корректно. 15 тыс. человек. Ничто не побито, никакие витрины. Все тихо. Все чинно.

АК: Что касается разгонов антиправительственных митингов в Москве и иных акций так называемой антисистемной оппозиции — такие были и в Самаре, и в Петербурге, — это как раз следствие того страха, который существует. Потому что таким образом власть пытается реагировать на протестную активность.

С одной стороны, я уже сказал, что она страшно боится любой несанкционированной активности. Когда выходят незапланированные пенсионеры или пассажиры, которые вдруг узнали, что у них повысились тарифы на транспорт, — на это реагируют мгновенно, а со всеми остальными пытаются работать через обезглавливание. То есть когда мы видим достаточно жесткие меры в отношении многочисленных митингов в Москве — это попытка бороться против тех, кто уже находится в списке потенциальных организаторов недовольства.

ПШ: А В Калининграде что было?

АК: В Калининграде… Вот в том-то все и дело, что Калининград для них был неожиданным событием. Они не ожидали этой массовости. Шок Калининграда именно в том, что он не был запланирован. Они не думали, что там будет столько людей. Так что в этом смысле власть пытается точечно работать против организаторов. Власть пытается, с одной стороны, жестко работать против организаторов, с другой стороны, очень боится активности. И на самом деле готова отыгрывать назад тогда, когда она видит внезапную, незапланированную и спонтанную активность.

АГ: Можно ли надеяться — или не надеяться, я не знаю, хорошо это или плохо, — что волна протестов из регионов накроет в конце концов Москву и заставит что-то поменять?

АК: Москву она не накроет. Я думаю, что в Москве больших акций мы не увидим, потому что Москва — специфический город. И здесь есть связь с суперзанятостью. Что касается Москвы как символа — дойдет ли эта волна недовольства до изменений правил игры, до демократизации системы… Не просто модернизации, когда купили новый локомотив, а когда действительно начнут правила игры менять? Я думаю, что дойдет. Потому что нет другого пути.

ПШ: Как скоро?

АК: Я вам не отвечу на вопрос. Никто не ответит.

ПШ: Два года или двести лет?

АК: Никто не ответит на этот вопрос. Если реального изменения правил игры не будет, то кончится это деградацией и разрухой. А если все-таки сигналы будут услышаны, тогда есть шанс на некую реальную модернизацию. Потому что без нее конец.