Подоплека войны Следственного комитета и Генпрокуратуры

Александр Хинштейн, подоплека войны Следственного комитета и Генпрокуратуры, ч. 2

Сегодня, чтобы я ни написал про Александра Ивановича Бастрыкина и его подручных, с них что с гуся вода. И мы понимаем, почему это происходит. История с бастрыкинским чешским бизнесом вообще ни в какие ворота не лезет.

Я не хочу здесь сравнивать Чайку и Бастрыкина и разбираться в том, кто прав, кто виноват. Но что сегодня предъявляется Чайке? Чайке предъявляется, что его сын якобы мог иметь причастность к незаконному функционированию казино на территории Московской области. А в случае с Бастрыкиным все однозначно. Там не его сын мог якобы иметь какую-то причастность к чему-то. Там, я по-прежнему настаиваю на своем, конкретные материалы.

Есть документально подтвержденные доказательства того, что по состоянию на 2008 год господин Бастрыкин вместе с женой являлся учредителем коммерческой структуры, зарегистрированной в республике Чехия. Кстати, очень интересно, что затем, уже через год, подавая декларацию, господин Бастрыкин указал, что его супруга, также соучредитель фирмы Law Bohemia, является собственником 1/2 квартиры в городе Праге, республика Чехия. А поскольку за фирмой Law Bohemia, где они учредители, числилась квартира как раз в 80 с лишним метров, у меня есть большое сомнение, что два этих факта между собой связаны напрямую.

Тем не менее, на все мои обращения в адрес президента, генерального прокурора, директора ФСБ никакой реакции не последовало. Более того, не было даже проведено формальной проверки. Прокуратура мне ответила, что она не может проверять господина Бастрыкина, поскольку он имеет особый правовой статус. Сам Бастрыкин себя проверять не стал. По имеющейся информации, он написал объяснение руководителю администрации президента Сергею Евгеньевичу Нарышкину, где указал, что он действительно был в свое время соучредителем этой фирмы, но только для того, чтобы приобрести недвижимость в Праге.

Так это или не так, мы не знаем. Но когда это все остается без реагирования, когда без реагирования остается скандал с его заместителем господином Соболевским, который, по материалам испанских правоохранителей, официально представленным российской стороне, оказался причастен к деятельности организованной преступной группы — группы Петрова, задержанной в Испании несколько лет тому назад в результате операции «Тройка». После этого Соболевского тихо увольняют. И никакой реакции.

Последний скандал с Пипченковым и его бригадой. И таких примеров огромное количество. Три года добивались того, чтобы освободили от должности начальника Хабаровского управления СКП Фатеева, в отношении которого были прямые материалы — о хищении квартиры, о том, как были сфальсифицированы материалы по совершенному ДТП. Были прямые материалы, сводки записей телефонных переговоров Фатеева, начальника следственного управления по Хабаровскому краю, со смотрящим, то есть с уголовником, представляющим воровской мир, где уголовник дает ему прямые команды и еще возмущается, если тот его неправильно понимает. Три года! Туда выезжали четыре бригады генпрокуратуры, подтвердившие эти факты. Мой коллега Борис Резник, депутат от Хабаровского края, долго занимался этой темой — можете его спросить. В конце концов Фатеева уволили, но дела уголовного как не было, так и нет.

И все это сходит с рук. За это никто не несет ответственности. Об этом все молчат. Это само собой разумеющееся. И таких примеров, к сожалению, огромное количество. Если бы генеральный прокурор влился в эту единую вертикаль (это при том, что у нас не самый конфликтный и не самый жесткий в отстаивании своей позиции генеральный прокурор, хочу заметить), если бы он окончательно лег под них, не было бы никакого скандала. Все было бы хорошо. Он был бы всем хорош и полезен. Так же, как сегодня всем хорош Александр Иванович Бастрыкин, способный выполнить любое, даже самое беспредельное указание любыми, даже самыми беспредельными способами. В том числе профнепригодными.

Сегодня следствие, я это говорю с полной ответственностью, находится в тяжелейшем состоянии. Кадры ушли. Люди бегут. Средний следователь сегодня имеет опыт работы до пяти лет. В центральном аппарате, где раньше работали зубры, имевшие не менее 10—15 практического стажа следственной работы, работает молодняк, приехавший с территорий, который за смотровой ордер на квартиру выполнит вам все что угодно.

Вот сейчас я занимаюсь очень интересным делом, связанным с резонансным преступлением — убийством на территории Ростовской области сотрудника милиции, командира отделения Нижегородского ОМОНа, майора милиции Чудакова, его жены и двоих маленьких детей — шестилетнего мальчика и одиннадцатилетней девочки. Мне это важно вдвойне, потому что я депутат от Нижегородской области. По тем материалам, которые мне сегодня представлены, у меня складывается четкое ощущение, что человек, которого Следственный комитет обвиняет в организации этого преступления, не имеет к нему отношения.

Мы живем сегодня в репрессивном государстве. Мы живем в государстве, где любой человек вне зависимости от его ранга, правового статуса, состояния, а самое главное — личной порядочности, может в одночасье оказаться преступником. Потому что никаких проблем возбудить уголовное дело нет.

Дело подмосковных прокуроров, при всей его очевидности для общества, имеет в себе негативную составляющую. Это не первое дело из этого разряда, хотя, может быть, самое масштабное. Речь идет о том, что сегодня следствие в России доказывает взятки в отсутствие доказательной базы.

Понимаете, какая вещь, если я приду и напишу заявление о том, что три года назад вы мне дали взятку, то вас вряд ли за это арестуют. Потому что мне скажут: Александр Евсеевич, а какие у вас есть тому подтверждения? Всегда, всю жизнь подтверждением взятки могли быть только два обстоятельства — это либо непосредственно задержание с поличным, когда крупным планом светятся нанесенные спецсредства, тушь, зеленые буковки «взятка», либо наличие так называемых оперативных материалов, то есть аудио- или видеозаписи разговоров и, возможно, передачи денег. Да, тогда вопросов нет. Но когда возбуждают дела и арестовывают людей на основании показаний, что какое-то время назад им передавались деньги, а при этом нет ни денег, ни подтверждения, это произвол.

Эта схема работает не первый день. Она работала и раньше. По такой же схеме упекли на девять лет бывшего начальника Главного следственного управления Дмитрия Довгия. Причем, я настаиваю, упекли его только потому, что я сумел убедить Довгия дать мне интервью и открыто рассказать о том, что происходило в Следственном комитете, как Бастрыкин лично приказывал ему возбуждать дела в отсутствие доказательств. Ну и, конечно, не простили ему пражской истории, потому что они считали и считают, что именно Довгий рассказал мне о наличии у Бастрыкина этой самой чешской недвижимости.

Довгию дали девять лет, хотя преданных ему денег никто не обнаружил и ни одного доказательства передачи этих денег нет. Нет просто ничего — кроме показаний свидетеля, потерпевшего, который, правда, надо заметить, до этого был не потерпевшим, а обвиняемым. Работал конвейер.

Нужно кого-то закрыть — например, меня. Я не сомневаюсь, что Александр Иванович Бастрыкин и его друзья из Большого дома об этом уже давно думают. И даже не стесняются говорить об этом в открытую. Единственное, что их останавливает, это, конечно, публичный скандал и мой правовой статус как депутата.

Так вот, что делается. Задерживается человек по реальным основаниям. Дальше этому человеку предлагается сделка. Ему говорят: «Значит так. Ты дай показания на этого, на этого и на этого. Мы с тобой заключаем так называемое досудебное соглашение, ты признаешь свою вину, раскаиваешься, рассказываешь обо всем, что знаешь, о более серьезной коррупции, получаешь минимальный срок, а с главными злодеями разговор уже будет короткий». И человек, задержанный по реальным основаниям, человек, который должен идти под суд, оказывается главным и единственным свидетелем, по чьим показаниям привлекают к ответственности других людей.

Причем в законе написано очень хитро. Вину человека, заключившего досудебное соглашение, не нужно доказывать. Это означает, что, если меня задержали и я согласился на досудебное соглашение и сказал, да, я грешен, я виноват, я убил президента Кеннеди, ограбил ирландский банк в 1977 году, и землетрясение в Чили — тоже моих рук дело, ни следствие, ни суд не должны проверять достоверность моих заявлений. Если есть досудебное соглашение, то, как у Вышинского, признание вины — «царица доказательств». Если человек, заключивший досудебное соглашение, признал свою вину, то это не требует проверки в суде.

И дальше все очень красиво. Зафиксировали в приговоре, что он получил взятку или передал эти деньги дальше — Ивану Ивановичу, Петру Петровичу, Сергею Сергеевичу, Александру Алексеевичу, Александру Ивановичу или кому-то еще. И готово. У нас с вами есть официальный приговор. Есть от чего плясать.

По такой схеме у нас уже осудили довольно много людей. И продолжают осуждать. А учитывая, что судебная система сегодня работает абсолютно субъективно, это конвейер, это часть правоохранительной машины. И количество обвинительных приговоров тому свидетельство. При таком отвратительнейшем качестве следствия проводить 98 процентов дел с обвинительным приговором просто невозможно. Если с конвейера автозавода сходят бракованные машины, как после этого сервисный центр при заводе может рапортовать о том, что ни одной рекламации не было?! Два процента рекламации! Если у вас на конвейере машины ломаются, как же может быть два процента рекламации?! Это может быть только тогда, когда все воедино, когда сервис и производитель в одном флаконе.

Поэтому меня нет ни малейшего оптимизма относительно нашей правоохранительной системы. Я считаю, что в области правоохраны будет еще хуже. И рассчитывать нашим гражданам на какую-то защиту своих прав просто не приходится. Более того, если в прокуратуре произойдут кадровые изменения, на что надеется господни Бастрыкин и его друзья и подельники, уровень правозащиты упадет еще ниже. Сегодня, по крайней мере, можно пойти к прокурору, которого мы и так лишили последних остатков его прав, потому что прокурорский надзор сегодня — это в значительной степени фикция. Прокурорский надзор не подкреплен конкретными инструментами. А завтра вообще некуда будет идти. И жаловаться можно будет только следователям — руководителям на их подчиненных. Ну пойдите пожалуйтесь на меня моему начальнику. Это письмо придет ко мне. Все.

Но я твердо знаю, что Александру Ивановичу Бастрыкину все равно придется отвечать за все, что он сделал, — если не на этом суде, то на том, на Страшном. И то, что Александр Иванович Бастрыкин будет гореть в геенне огненной, я вам говорю с полной ответственностью. Одно жаль — я не смогу на это посмотреть собственными глазами.

Материал подготовили: Мария Пономарева, Сергей Лихарев, Виктория Романова, Ольга Азаревич, Лидия Галкина, Александр Газов