Экономический кризис

Сергей Алексашенко, ч. 2

ПШ: Но тем не менее появилась информация, что кризис-то приближается. Что все-таки это произойдет. Дело в том, что приближается срок триллионных кредитов. И вот здесь рассказывается, что 2,6 триллиона приходится на Европу. А на Штаты — полтора почти. Это действительно серьезная проблема для банков?

СА: Это серьезная проблема. Она серьезная проблема не только для банков. Она серьезная проблема для всей мировой экономики. Потому что считается (собственно, все же эксперты с этим согласны), что одна из причин кризиса — это была высокая степень закредитованности. То есть кредит был дешевым, кредит был доступным. И банки, и предприятия нефинансового сектора много брали в долг и развивались за счет долговой нагрузки. Теперь кредиты надо гасить. Сегодня хорошие заемщики могут привлечь деньги. Высококлассные заемщики могут выйти на рынок и привлечь деньги.

Проблема со средними, со слабыми. Вот что будет с ними? А их количество большое. В любой экономике. И в российской, и в европейской, и в американской. Поэтому мне кажется, что эта проблема — снижение долговой нагрузки в принципе на экономику — она, конечно, еще будет решаться несколько лет. Но вот говорить, что это неизбежно вызовет какие-то потрясения, что мир накроет новая волна, я бы не стал.

Ведь по большому счету самая большая фаза кризиса 2008 года была связана с банкротством банка Lehman Brothers, после чего финансовые рынки практически остановились. То есть банки перестали давать кредит друг другу, не говоря о том, что давать кредит заемщикам. И это вызвало резкое сжатие мировой торговли, которая зависит от кредита. Это вызвало резкую остановку производств, которые зависят от заемных денег. Вот автомобильная промышленность. В западном мире, в Европе, в Америке основная масса машин продается в кредит. А без кредита не покупаем машины.

Вот такого, мне кажется, события больше не будет. Потому что пока позиция финансовых регуляторов во многих странах такова, что нельзя допускать банкротства таких крупных финансовых институтов ни в одной стране. Потому что последствия могут быть очень тяжелые. Цена вопроса спасения Lehman Brothers, условно, была 300 миллиардов долларов. Можно было все закрыть. По тем временам это были огромные деньги. Сегодня, оглядываясь назад, когда Федеральная резервная система США только ипотечных облигаций выкупила полтора триллиона и еще чего-то там на полтора триллиона, в Европе многомиллиардные вливания… То, в принципе, кажется, что дешевле было этот Lehman Brothers выкупить сейчас. Это не означает, что кризиса бы не было. Спад бы все равно был. Потому что мировая экономика начала входить в состояние спада.

ПШ: Можно было бы регулировать.

СА: Самым тяжелым потрясением для всей мировой экономики явилось закрытие финансовых рынков. Мне кажется, что такой угрозы на сегодня не существует.

ПШ: Несколько сот лет была эта модель, современная модель экономическая, связанная с развитием кредита. И она, такое ощущение, не то что заканчивается, а человечество приобретает некий опыт, что кредит, который был движущей силой прогресса, научных развитий, экономик… А сейчас понятно, что это опасная достаточно штука. Мир может рухнуть условно.

Вот с вашей точки зрения, если сейчас оглянуться назад и посмотреть вперед, а что же должно быть теперь? Благодаря приобретению этого опыта, который вот только что пережили.

СА: Да ничего. Точно так же будем развиваться. Вы знаете, это для России все впервые. Мы первый раз сталкиваемся с такой проблемой. Все в новинку. На чужой опыт мы не смотрим. Ведь на самом деле проблема избыточной закредитованности встречается от кризиса к кризису. Чем ближе кризис, тем активнее неграмотные заемщики занимают. Если вы посмотрите на балансы крупнейших европейский и американских компаний перед кризисом, вы увидите, что у всех них были огромные запасы наличных денег. Потому что они уже понимали, что вот этот цикл быстрого роста всегда завершается неким спадом. Не всегда может быть падение, но будет спад. Они понимали, что цена активов… Для чего нужны деньги? Чтобы покупать какие-то активы. Что активы стоят очень дорого. И что их нерационально покупать.

Вот россияне всего этого не знали и покупали сталелитейные заводы, нефтяные скважины, бензозаправки, химические предприятия. Все покупали за огромные деньги. В результате крупные западные корпорации к кризису пришли с деньгами, а российские крупные корпорации пришли с долгами. С предприятиями, которые даже работают в ноль. Упал спрос на их продукцию — понятно, что они стали в убытках. И плюс ко всему на упавшем рынке, на упавших ценах даже окупить покупку предприятия, которое стоило два–четыре миллиарда долларов, практически невозможно. А по долгам расплачиваться надо. По кредитам платить надо. Дай Бог, чтобы российские бизнесмены этому научились.

ПШ: А кризис 20—30-х годов имел ту же природу, что и нынешний? Или там иначе все было?

СА: Там не то чтобы сильно много чего было по-другому. Но были какие-то общие факторы. То же самое — была тяжелейшая ситуация на финансовом рынке, который закрылся.

ПШ: То есть это не новый кризис?

СА: Ничто не вечно под луной. Все новое — это хорошо забытое старое. Это как ваша жизнь похожа на жизнь ваших родителей. В чем-то она похожа, в чем-то не очень. Но в целом и общем, да: родился, женился, родил детей, умер. Вот в такой концепции вроде как похожа. А вот если посмотреть по деталям, то вроде по-другому.

Так и у кризиса. Всегда можно найти что-то общее, а что-то различное. И в этом, наверное, и состоит задача аналитиков, бизнесменов — смотреть на опыт предыдущих поколений и не делать тех шибок. Как минимум не совершать тех ошибок, которые ты уже один раз совершил.

ПШ: Будем надеяться, что аналитики и эксперты достаточно уже имеют материала для анализа и мир все-таки хоть и родился, как вы говорите, но все-таки не умрет.

СА: Мир не может умереть. Мир — это великая экономика. А она вечна.