В США, Евросоюзе и России три разных кризиса

Андрей Илларионов, ч. 1

— Герман Греф заявил, что основной проблемой мировой экономики является боязнь принятия решений. И некоторые, в том числе и французские, журналисты цитируют слова Грефа, приводя в пример, в частности, французские финансовые ведомства. Как вы считаете, люди, которые в России отвечают за экономику, всегда четко и правильно принимают решения?

Конечно, данный комментарий не соответствует действительности. Возможность и невозможность принятия решений связаны с проведением экономической политики, а не с самой экономикой.

Что касается того, в какой ситуации сейчас находится пусть не вся мировая экономика, но по крайней мере два ее центра — Европа и Соединенные Штаты Америки, — то там есть кризисные явления. Но они связаны, если говорить о Европе, прежде всего с институциональной структурой Евросоюза. Точнее, с институциональным устройством денежной политики, которая создала и чуть более десятилетия поддерживает евро.

Дело в том, что проведение совместной денежной политики, которое воспринималось и воспринимается в качестве одного из главных достижений Евросоюза, не может быть успешным в долгосрочной перспективе, если совместная денежная политика не подкреплена совместной бюджетной политикой. Это азбука экономики.

Эту азбуку экономики познали российские граждане, которые стали жертвой проведения в течение четырех лет (с 1995 по 1998 год) политики так называемого «валютного коридора» при безответственной бюджетной политике, когда так называемый «валютный коридор» поддерживался при сохранении очень большого бюджетного дефицита. В конечном итоге это привело к кризису августа 1998 года с соответствующими последствиями.

Аналогичная политика проводилась также в Мексике, Индонезии, Таиланде, Бразилии, Аргентине и некоторых других странах мира и всегда оканчивалась одним и тем же — экономическим кризисом.

Нечто подобное сейчас происходит в Европе, где в условиях колоссального бюджетного дефицита и накапливания государственного долга в ряде стран еврозоны совместная денежная политика не сопровождается единой бюджетной политикой.

ЕС сейчас стоит перед дилеммой (собственно, это было ясно и десять лет назад, но тогда это было ясно теоретически, а практически ЕС сталкивается с этим последние два года). Первый вариант: переход к единой бюджетной политике и в конечном счете к формированию в том или ином виде единого бюджета, может быть, не полномасштабного, но в основных параметрах. А это означает передачу значительной части эмоционального суверенитета на уровень Брюсселя и, соответственно, принятие решений о налогообложении и о государственных расходах не национальными властями, а брюссельской бюрократией.

Второй вариант: потеря наиболее слабых членов еврозоны — Греции, Италии и некоторых других стран — для спасения того, что можно спасти. Вот такая дилемма.

Поэтому причина кризиса в Европе связана с институциональным устройством еврозоны. Сможет ли еврозона, смогут ли евробюрократы принять одно либо другое решение? Оба решения болезненные. Оба решения тяжелые. Оба решения сопряжены с серьезными экономическими и репутационными издержками для европроекта.

Тем не менее за последние шесть десятилетий мы неоднократно видели, что, несмотря на все сложности, европейцы способны принимать очень непростые, очень нетривиальные решения — в том случае, если они считают это необходимым и достигают консенсуса. Если они не достигнут консенсуса, значит, не достигнут. По крайней мере полностью исключить, что они смогут прийти к какому-то решению, нельзя.

Другая ситуация — это Соединенные Штаты Америки. В Соединенных Штатах нынешней администрацией господина Обамы проводится на редкость левая, на редкость популистская, можно даже сказать марксистская экономическая политика, какой за более чем 200 лет существования США не проводила ни одна администрация. При Обаме Соединенные Штаты в своей экономической политике настолько качнулись влево, в сторону социализма, что в предшествующие годы этого и представить было невозможно.

Поэтому либо Соединенные Штаты вернутся на традиционный путь развития американской экономики, американского общества, американской политической системы, либо это отклонение приобретет такую институциональную жесткость, что США пойдут по пути, по которому несколько десятилетий назад пошла Европа.

Что же касается России, то здесь кризис связан, прежде всего, с политической системой, и основные экономические проблемы вызваны как раз неспособностью российской политической системы принимать решения. Поэтому мне кажется, что если высказывание Грефа и справедливо, то именно по отношению к России и российским властям.

Неспособность принимать решения у нас наблюдается по крайней мере с 2003—2004 годов. Я имею в виду нормальные и разумные решения. Способность принимать неразумные решения наши власти демонстрировали неоднократно и продолжают демонстрировать.

Поэтому важна не только способность принимать решения, но и характер соответствующих решений. А опыт показывает, что наши власти способны не просто принимать неправильные решения, но и настаивать на них.

Достаточно посмотреть на ситуацию с дворцом в Прасковеевке. Хватило и воли, и желания, и решений. И никто никоим образом эти решения не поменял.

— Изменений в системе российской власти не намечается. Значит ли это, что нашу экономику тоже ждет крах?

Крах не крах, но стагнация — это вполне вероятное развитие событий. В последние полгода российская экономика находится в состоянии стагнации. После кризиса 2008—2009 годов, во второй половине 2009 года, российская экономика переживала настоящий бум. Темпы экономического роста были достаточно высокими. Они были вторыми по скорости развития за последние 20 лет.

Но далее наши власти не смогли принять те самые решения, о которых мы говорили, добиться их осуществления. В результате российская экономика перешла в стадию стагнации, в которой сейчас и находится.

Если этот пакет решений сохранится, мы останемся в состоянии стагнации, а если будут приняты другие решения, мы можем перейти в состояние кризиса. Это не исключено.