Рублево-долларовые коллизии. Кризис еврозоны. Чего ждать от правительства замминистров?

Рублево-долларовые коллизии — что происходит с курсом рубля

Лев Гулько: Здравствуйте. Наш сегодняшний гость — Сергей Жаворонков, старший эксперт Института экономической политики им. Гайдара. Здравствуйте, Сергей.

Сергей Жаворонков: Добрый день.

ЛГ: Сегодня мы хотим поговорить большей частью о кризисе, который подошел — или не подошел? — к нашим границам. Вот вы нам сейчас и объясните, что это такое. В первой части передачи мы будем говорить о кризисе и России: как он на нас влияет, как не влияет. Тем более что совсем недавно были всяческие рублево-долларовые коллизии. Давайте с этого и начнем. Подошел к нам кризис?

СЖ: Я бы назвал это не кризисом, а коррекцией. Смотрите сами: цена на нефть упала на 17 процентов по отношению к пику, который был в начале марта. И курс рубля по отношению к доллару упал на 12 процентов. Учитывая то, что доходы российского бюджета примерно на 60 процентов зависят от экспорта углеводородов — не на 100, а на 60, — соответственно, и курс рубля упал чуть меньше, чем цена на нефть. На мой взгляд, эту коррекцию стоило ожидать, поскольку весь минувший год был очень выгоден для России по субъективным обстоятельствам — благодаря исчезновению с европейского нефтяного рынка Ливии, где шла гражданская война.

Сейчас новые власти Ливии восстановили добычу до предвоенного уровня. Причем это наши прямые конкуренты: они поставляют нефть в Европу, а не куда-нибудь еще. И я лично примерно такой коррекции и ожидал. Собственно, ничего трагического не произошло. Если не брать странные поправки, которые были приняты буквально на днях (обычно они готовятся за месяц до этого и на момент принятия могут устареть), то изначальный вариант бюджета при цене на нефть порядка 95 долларов оказывается близким к сбалансированному.

Я напомню, что в минувшем году, по итогам года, несмотря на запланированный дефицит бюджета, в итоге оказался даже профицит. Ничего трагического я бы не ожидал, поскольку наша слабость — зависимость от цен на углеводороды — одновременно является и нашей силой. Ведь углеводороды становятся мировой резервной валютой. В условиях, когда правительства развитых стран активно портят свои валюты — печатают деньги (чем сейчас занят Центральный европейский банк, а несколько лет назад активно занималась Федеральная резервная система США),  значительно увеличивается стоимость неких денежных суррогатов. Я имею в виду фьючерсы на нефть, на газ, на зерно, цены на недвижимость, на золото — словом, на все то, что нельзя напечатать.

С одной стороны, сокращение доходов стран-покупателей нашего сырья бьет и по нашим доходам — они тоже сокращаются. С другой стороны, кризисные явления, заставляющие власти развитых стран печатать деньги, увеличивают цены на углеводороды как на резервную валюту. Вот так бы я и воспринимал эту ситуацию.

ЛГ: То есть никакой истерики? Истерика была только в средствах массовой информации. Как-никак, новости — надо же что-то говорить.

СЖ: Как вам сказать…

ЛГ: Ажиотаж, все бегут в обменные пункты, а там пусто.

СЖ: Знаете, как говорят: занимаешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда. Когда в прошлом году цена нефти выросла примерно на четверть за несколько месяцев — соответственно, курс рубля укрепился, а доллар и евро стали устойчиво падать, — вроде как никто этого и не заметил. Новости позитивные, а значит, все хорошо. Сейчас произошла коррекция, все вернулось на уровень до начала гражданской войны в Ливии. И вот тут мы говорим: ничего себе, на целых 17 процентов! Соответственно, я не склонен видеть в этом какой-то драматики.

Кроме того, российский бюджет обладает существенными резервами. Во-первых, у нас очень высокие государственные расходы. При желании властей их можно было бы снизить. К примеру, снизить расходы по статье «национальная экономика» — по сути, это всего лишь дотации частному бизнесу, около 2 триллионов рублей (пятая часть бюджета). Кроме того, Россия может занимать. У России по сравнению с развитыми странами достаточно низкий уровень государственного долга. И на мировых рынках Россия является вполне желаемым заемщиком. То есть я бы не ожидал в ближайшее время никаких экономических потрясений.

ЛГ: А как же мы, простые россияне — не какие-то там правительственные организации, центробанки и прочее, а простые люди, которые ходят в магазин? Они всегда спрашивают, в чем держать свои деньги. И любой экономист им ответит: не держите яйца в одной корзине (если они, эти яйца, есть, конечно).

СЖ: Есть классический ответ, который был справедлив в течение десятилетий, но дал некую трещину в прошлом году в условиях укрепления рубля. Раньше экономисты советовали вкладывать сбережения пополам в доллары и евро. В этом случае падение одной валюты будет компенсироваться ростом другой, поскольку обычно они обратно пропорциональны друг другу: одна валюта растет, другая падает. Тем, у кого сбережения составляют, грубо говоря, не 100 долларов и не 200, а десятки тысяч, я бы советовал обратить внимание на такие валюты, как японская иена и швейцарский франк.

ЛГ: Ну это не простые россияне.

СЖ: Я знаю: экономисты из года в год говорят, что эти валюты переоценены — это говорили четыре года назад. Тем не менее они продолжают свой рост по отношению к доллару и евро. Разумеется, в силу некоторой экзотичности этих валют разница между курсом их покупки и продажи больше, чем на доллар и евро. И все же, если вы хотите долгосрочно вложить деньги — скажем, на несколько лет и речь идет о нескольких десятках тысяч долларов, — я бы посоветовал вам разместить их в японской иене или швейцарском франке. Это очень диверсифицированные, успешные экономики, которые мало зависят от роста или падения цен на углеводороды.

ЛГ: Спасибо вам большое. Первая наша часть закончена. Простые россияне, те, у кого не так много денег, могут не беспокоиться: их это никак не коснется. А во второй части мы поговорим о кризисе в других странах. Одним из вопросов будет: а при чем здесь Греция? Но это во второй части.

Кризис еврозоны

ЛГ: Итак, кризис и другие страны. Все смотрят и наши новости, и новости Евроньюс на русском языке, а там это тоже нагнетается: вот, мол, кризис подошел. Вот есть Греция, есть Испания, есть Италия, которая пострадает следом… Что вообще происходит?

СЖ: Проблема большинства развитых стран сейчас в том, что они живут не по средствам. Грубо говоря, уровень жизни в этих странах объективно должен чуть-чуть снизиться. Не сильно, не трагично, не на порядок, не в два раза — условно на 15—20—25 процентов. В зависимости от страны.

ЛГ: Для какого-нибудь испанского пенсионера весьма ощутимо, когда его пенсия падает на 15 процентов.

СЖ: Да, это ощутимо, но этого и следовало ожидать. Уровень долга развитых стран на протяжении десятилетий постоянно повышался, и сейчас этим странам кредиторы уже перестают давать в долг. И у них возникает дилемма: либо запускать печатный станок, девальвируя свои национальные валюты и сокращая тем самым уровень долга, либо пытаться экономить. И то, и другое — не самое популярное решение, поскольку инфляция тоже бьет по самым бедным слоям населения — ведь цены на хлеб растут быстрее, чем цены на предметы роскоши.

ЛГ: И вот эти бедные слои населения, выходя на площади своих стран, начинают кричать: почему мы должны платить за все? Пусть платят банкиры с толстыми мешками денег.

СЖ: В их требованиях есть здравое зерно. Но только частично. В марте этого года, будучи в США, я наблюдал местную маргинальную акцию. Один из ее участников держал плакат: Where Is My Bailout? — «Где списание моего долга?». Он хотел намекнуть, что банкам долги списывают, а ему, простому гражданину, — нет. В чем-то он был прав. В целом в Европе и США процедура финансового оздоровления проблемных организаций выглядит более цивилизованно, чем в России, — кредит там дают под залог контрольного пакета акций, который возвращается к собственнику только после того, как долги будут выплачены. В России деньги дают просто так. Или, как у Дерипаски, берут в залог полтора процента акций…

ЛГ: То есть мы либеральничаем?

СЖ: Нет, мы не либеральничаем. Это российская коррупция — здесь же все не просто так делается… Но в целом, на мой взгляд, неизбежно ужесточение финансовой политики как по отношению к банкам и предприятиям, так и по отношению к гражданам развитых стран. Возьмем, к примеру, ипотечный кризис, разразившийся в США четыре года назад. Ведь это же была государственная политика, когда квазигосударственные ипотечные агентства выдавали кредиты, как принято это называть в Америке, цветному населению, которое заведомо было неплатежеспособно. В один прекрасный момент оно массово перестало платить эти долги. Соответственно, ипотечные агентства стали банкротами. Те, кто вкладывал деньги в ценные бумаги ипотечных агентств, тоже подвисли. Началась цепочка. Как это бывает в электроэнергетике — веерное отключение: авария одного блока ведет за собой аварию всей системы.

Вместе с тем мне не кажется, что эти проблемы носят неразрешимый характер. Те жертвы, на которые нужно пойти странам, привыкшим жить богаче, чем они могут себе позволить, составляют не более четверти душевого ВВП, а в большинстве стран и вовсе 15—20 процентов.

ЛГ: Сергей, последний вопрос в этом блоке. Вот я всегда думал: а почему все сваливают на бедную Грецию? Маленькая Греция, которая сейчас опрокинет Евросоюз, так, что ли?

СЖ: Греция — это прецедент, который обнажил слабость всей системы. Мы помним с вами, что по Маастрихтским соглашениям дефицит государственного бюджета не должен превышать трех процентов. Однако в современной Европе в эти рамки укладывается три или четыре страны (из двадцати девяти). Никаких санкций за то, что вы нарушаете эти правила бюджетной дисциплины, вам не следует. Валюта у вас общая, и вы делитесь своими проблемами с соседями, хотят они того или нет. А санкций никаких к вам применить невозможно, поскольку процедура эта не была в свое время записана. Все поверили друг другу на слово, что все будут вести себя хорошо. Оказалось, что правительства многих стран ведут себя нехорошо.

Возникает вопрос: что делать? С точки зрения более развитых стран ЕС было бы правильным говорить о принудительном выводе из зоны ЕС тех стран, которые не желают сбалансировать свой бюджет, — вроде Греции, Ирландии, Исландии. Но мне кажется, что по политическим причинам правительства нынешних европейских государств на это не пойдут. Это что-то из серии Союза России и Белоруссии. Всем понятно, что это мертворожденное учреждение, которое никому не нужно, но признаться в этом стыдно.

ЛГ: Спасибо вам огромное. Вторая часть закончена, а в третьей мы вернемся к нам в страну и поговорим о финансовом блоке правительства: как вы, собственно, к этим людям относитесь, поскольку они вроде неизвестные, вроде никого пока не раздражают… Об этом и будет наша третья часть.

Нынешнее правительство — это правительство замминистров

СЖ: На мой взгляд, нынешнее правительство — это правительство замминистров. Те, кто пришел на смену прежним министрам, являлись в подавляющем большинстве либо их действующими заместителями, как, скажем, Топилин или Скворцова у Голиковой, или бывшими — как Иванов у Фурсенко. Довольно мало министерств, где произошли серьезные перемены, где к руководству пришли люди, не связанные с прежним начальством. Я бы выделил здесь Министерство сельского хозяйства и Министерство связи. Здесь можно ждать достаточно большого передела сфер влияния, поскольку прежние руководители — Щеголев, Зубков, Скрынник — ушли. Пришли новые люди, а финансовые потоки в этих сферах достаточно значительны.

Я не жду каких-то фундаментальных (и даже не фундаментальных) изменений от этого состава правительства. Я согласен с вами, что во многом эти кадровые замены преследовали целью успокоить общественное мнение. После декабря властям стало понятно, что невозможно до бесконечности не считаться с общественным мнением.

ЛГ: Себе дороже просто.

СЖ: Себе дороже. И сохранение каких-то скандальных фигур вроде Нургалиева могло нанести ущерб авторитету самого Путина. Проще заменить Нургалиева на кого-то еще, чем сохранять этот долговременный раздражающий фактор.

ЛГ: Вот все говорят, что Силуанов — сторонник Кудрина. А Кудрин у нас вроде как оппозиционер. Так что, линия его остается? Вообще говорят, что Алексей Леонидович до сих пор консультирует правительство.

СЖ: Алексей Леонидович был довольно интересным человеком и в бытность свою министром финансов. Это был один из немногих людей, кто, пользуясь хорошими личными отношениями с Путиным, мог открыто Путину оппонировать, открыто ему возражать. Напомню вам протесты Кудрина против повышения социальных платежей, против повышения бюджетных расходов, высказывания Кудрина о необходимости повышения пенсионного возраста, которые Путин неизменно отвергал… Кудрин, будучи министром, мог высказывать такие вольнодумные идеи. Ему это прощалось, поскольку Путин понимал, что Кудрин не может претендовать ни на какую политическую власть, что человек этот в стране очень непопулярен — в большинстве стран министры финансов непопулярны, потому что это люди, которые говорят «нет» жаждущим денег просителям.

С этой точки зрения то, что Силуанов остался, — вполне логично. Кроме того, Кудрин же фактически ушел по собственному желанию. То есть его высказывания в адрес Медведева невозможно объяснить ничем иным, кроме как совершенно четким личным желанием уйти из правительства и не работать под началом этого комичного человека. Нельзя сказать, что Кудрина сняли за какие-то прегрешения. Наоборот, Путин много раз подчеркивал, что идея Стабилизационного фонда, которую в середине нулевых активно продвигал Кудрин, очень помогла России в условиях начавшегося мирового кризиса.

ЛГ: Он и правда хвалил Алексея Леонидовича. Выходит, так дальше и пойдем по кудринскому пути?

СЖ: У нас кудринский путь компенсируется сердюковско-набиуллинско-белоусовским. У нас в правительстве существует примерно такое же равновесие, как в лесу — между зайцами и волками. Какие-то ослабевшие зайцы ловятся волками, а какие-то ослабевшие волки не могут поймать зайца и умирают с голоду.

ЛГ: Достигается экологическое равновесие.

СЖ: Именно, достигается экологическое равновесие. У нас в правительстве есть люди, которые выступают за сокращение государственных расходов; есть и те, кто выступает за их наращивание. Путин выбирает в каждый момент времени определенный баланс, ориентируясь на свое желание по очереди кому-то давать или не давать деньги. И система работает.

Обратите внимание на интересную вещь: с начавшихся в декабре протестов и по сей день нет ни одного экономического требования. Это значит, что корень возмущения граждан лежит вне экономической сферы. Все равно как в конце 80-х главное раздражение вызывали не дефицит, не очереди, а монополия КПСС, шестая статья, цензура… Так и сейчас. Главное возмущение вызывает система политической мафии, которая несменяема, которая воспринимает Россию как свою частную собственность, а не то, что курс рубля на 5 процентов повысился или понизился.

ЛГ: Спасибо большое. Сергей Жаворонков, старший эксперт Института экономической политики им. Гайдара, был сегодня у нас в передаче.

Материал подготовили: Лев Гулько, Дарья Шевченко, Виктория Романова, Нина Лебедева, Мария Пономарева, Александр Газов