Принудительное лечение

Вчера «Я» рассказала о ситуации вокруг известного оппозиционера Вадима Чарушева, помещенного в психиатрическую больницу на принудительное лечение (подробности можно узнать здесь). Его история вызвала широкий общественный резонанс, спровоцировав волну споров и дискуссий. Ряд правозащитников высказал мнение, что государство вновь возвращается к практике «карательной психиатрии» по политическим мотивам.

Мы решили обратиться к специалистам. Прежде всего, нас интересовало, является ли история Чарушева единичным случаем или ее можно считать примером давно обозначившейся тенденции.

Эдуард Федин, главный врач психиатрической больницы №7, старший научный сотрудник НИИ Общественного здоровья и управления здравоохранением имени И.М. Сеченова, юрист.

К нам уже поступали люди оппозиционных взглядов. Их привозили сотрудники милиции или ФСБ, потому что они ходили с плакатами и выкрикивали антиправительственные лозунги где-нибудь в Китай-городе или на Лубянке. На следующий день мы их выписывали. Такие прецеденты были. Но говорить, что это происходит постоянно, нельзя.

Процедура принудительного привлечения человека к психиатрическому лечению достаточно сложна. В законе о психиатрической помощи четко определены причины, по которым людей против их воли можно забрать в психиатрическую больницу. Их всего три: опасность для себя или для окружающих; возможность ухудшения состояния в случае неоказания медицинской помощи; беспомощное состояние. Другие симптомы — несогласие с мнением властей, оппозиционные высказывания и тому подобное — не являются свидетельствами душевной болезни.

Рассмотрим ситуацию на примере: кто-то кого-то хочет положить в психиатрическую лечебницу. Не важно, есть в действительности болезнь или ее нет. Просто хочет и все. Этот кто-то должен обратиться в психиатрический диспансер по месту жительства с письменным заявлением на имя главного врача: так, мол, и так, я такой-то являюсь родственником, другом или соседом такого-то; прошу, чтобы вы его освидетельствовали, потому что он…. И дальше приводится перечень подозрительных и тревожных, с его точки зрения, фактов.

После этого человека, в отношении которого поступило заявление, вызывают в диспансер. Если он пришел — хорошо. Если под разными предлогами отказался прийти, заявление передается в суд по месту жительства. Судья рассматривает ситуацию и вызывает потенциального больного к себе обычной повесткой. Назначается слушание, по результатам которого судья принимает решение о состоянии больного и необходимости его госпитализации. Причем решение принимается на основании заключения врача. К примеру, психиатр пишет: «по представленным сведениям, можно предположить наличие у человека душевного заболевания». Никакого диагноза на данный момент никто не ставит, речь идет только о предположении наличия или отсутствия симптомов.

Допустим, суд согласился с мнением заявителя и доводами врача. Тогда он дает санкцию на дополнительный осмотр пациента. Участковый врач-психиатр идет к человеку домой и там с ним беседует. Если выясняется, что пациент действительно не здоров, врач вызывает скорую помощь.

Прибывший врач скорой помощи еще раз осматривает пациента и дает свое заключение о состоянии его психического здоровья. В этот момент он может запросто не согласиться с мнением участкового врача. Такое часто бывает. Если же он соглашается, человека отвозят в больницу. Здесь его принимает третий участник процесса — врач приемного отделения. В свою очередь тот тоже может отказать в госпитализации.

Но даже если все три врача признали у потенциального пациента наличие заболевания, это все равно еще не значит, что он останется в больнице. Состояние всех, кто попал в клинику недобровольно, на следующий день рассматривает специальная комиссия. Представим, что комиссия сказала: «да, принудительное лечение необходимо». Тогда она вновь обращается в суд. Судья, рассмотрев доводы врачей и адвокатов пациента, ставит точку в этом деле...

Как видно, процедура помещения человека в психиатрическую лечебницу урегулирована законом, причем многоступенчато. Поэтому просто так вот взять и упрятать человека в клинику почти невозможно. По своей практике могу сказать, что к нам недобровольно попадает много больных. И далеко не все, на кого подаются документы в суд, остаются в больнице. Часто решение суда идет вразрез с мнением врачей.

Опять же не будем забывать, что если человек попал в психиатрическую больницу по решению суда, он может всегда его оспорить. Об этом прямо говорится в законе: человек имеет право обращаться к кому угодно — к священнику, адвокату, журналисту, судье, прокурору и так далее. И администрация больницы не может ему в этом помешать.

Людмила Алексеева, председатель Московской Хельсинской группы, член Общественного совета при Президенте РФ

Если оценивать ситуацию в общем, то случаев, когда людей за их политические взгляды сажали в психиатрические больницы, на данный момент не так уж и много. Гораздо чаще они там оказываются в связи с различного рода хозяйственными спорами. Московская Хельсинская группа этими вопросами занимается. По данной теме у нас даже был специальный доклад. Скажем, предприниматель упекает в психиатрическую клинику своего партнера, чтобы целиком завладеть их общим делом. Или кто-то из родственников подает заявление на своего родственника, чтобы получить его квартиру или имущество. Довольно часто в психиатрических больницах оказываются выпускники детских домов. Как известно, по достижении 18 лет им полагаются квартиры. Чтобы квартир детдомовцам не давать, их упекают в интернаты для душевнобольных. Такие случаи мне известны и Хельсинская группа их разбирала.

Что касается оппозиционной деятельности, то в течение последних лет было несколько случаев принудительного помещения людей в психиатрическую клинику. Но довольно быстро нам удавалось справиться с проблемой. К примеру, в Тюмени во время судебного слушания над одним правозащитником, судья распорядился поместить подследственного в психиатрическую больницу — ему не понравилось, что человек требовал соблюдения закона. Московская Хельсинская группа добилась обследования правозащитника у независимого психиатра, и он довольно быстро был освобожден из больницы. Но эта история скорее исключение из правил.

В СССР был такой психиатр, Андрей Владимирович Снежневский. Им была предложена концепция, согласно которой неумение адаптироваться к условиям жизни в стране свидетельствует о вялотекущей шизофрении. Именно с этим диагнозом диссидентов помещали в психиатрические больницы. Это были совершенно нормальные люди, всего-то лишь несдержанные в своих высказываниях. Не сумасшедшие, а несколько такого психопатического, истерического типа поведения.

Люди оказывались в психиатрической клинике и по иным причинам. Вспомним историю с генералом Петром Григорьевичем Григоренко. В своих поступках, оценках людей он был совершенно нормальным, взвешенным человеком. Но поскольку властям было неудобно судить генерала за оппозиционные взгляды, его признали сумасшедшим.

Или еще одна история. Во время знаменитой демонстрации 25 августа 1968 года против вступления советских танков в Чехословакию, одному из демонстрантов — Виктору Файнбергу в момент задержания выбили передние зубы. Везти его в суд без зубов было неудобно. Тогда Файнберга объявили душевнобольным. И он довольно долго и очень тяжело отбывал срок в психиатрической больнице.

Надеюсь, что советская практика в современной России не получит широкого распространения. Сейчас мы быстро узнаем о подобных случаях, и можем оперативно принимать меры противодействия. Поднять эту проблему в СМИ, обратиться в прокуратуру, к общественности. Все от нас зависит. Надо этому противостоять, сегодня у нас есть такая возможность.