Современное российское общество все еще преодолевает разочарование в нереализовавшейся советской утопии. Но взамен не просто не появилось ничего нового, но убиты и разрушены прежние, до-тоталитарные человеческие представления о норме, морали, об отношениях между людьми. Степень этого поражения само общество не сознает, как бегущая курица с отрубленной головой. Чтобы восстановить эти представления, нужно, как минимум, понять, как мы оказались в таком положении.
В конце XIX — в начале XX вв. страна активно развивалась — технологически, промышленно, экономически. Был очень мощный образовательный рывок, резко повысилась грамотность. Россия стала второй после Германии страной по книгоизданию. В стране происходила форсированная модернизация.
Но проблема была в том, что российский бизнес был лишен самостоятельных интересов и «политического инстинкта» (выражение М. Вебера). Крупнейшие корпорации Путилова, Морозова, Рябушинского и других упирались фактически в те же проблемы, что и мы сегодня — крайне архаическую, бесконтрольную политическую систему, недифференцированность институтов, господство и произвол патримониальной бюрократии. Но структуры гражданского общества тогда все-таки активно развивались. Возникали какие-то более-менее самостоятельные элиты, утвердил себя институт суда присяжных. Это было время некоторых надежд. Имели силу моральные идеалы и оценки. Чувство ответственности не было пустыми словами.
Однако тогдашняя модернизационная элита очень быстро соблазнилась насилием как средством скорого социального переустройства и разрушения архаических структур. Насилие казалось самым эффективным средством преобразования, причем не только сторонникам марксизма. Движимая идеями справедливости, элита, или ее большая часть, оправдывала «революционное» насилие. Тем самым «сделка с дьяволом» состоялась и дальше все пошло в соответствии с логикой такой сделки.
Особенно последовательны в этом отношении были большевики, создавшие целостную систему поддерживающих друг друга институтов насилия — от пропаганды, которая отождествлялась с навязываемой «культурой», до распределительной и главное — милитаризированной экономики. Но тем самым именно благодаря всеобщему принуждению и уравниловке были подавлены импульсы и зародыши многообразия, человеческой автономности, а стало быть, и всех институтов, которые обеспечивали воспроизводство человека в его своеобразии. А именно: независимых и самостоятельных в своей основе судов, суверенных по своим ценностям и основаниям; систем обмена и коммуникации (рынка, прессы); университетского или гимназического образования; литературы, науки и много прочего. Именно уничтожение условий социальной (институциональной) дифференцированности, подчинение всего существующего интересам власти и стало причиной краха процессов модернизации в России. Большевики, а затем и весь советский режим, оказались силой контрмодернизации (если не сводить процессы модернизации исключительно к военно-промышленному развитию).
Были похоронены дух ответственности, морали, человечности, нормы уважения и взаимности, совести, понимание неприемлемости насилия… Нельзя сказать, что все это было полностью утрачено, однако оно ушло из публичной сферы, сохранившись отчасти в семье, в доверительных отношениях самых близких людей. Весь советский период — это приспособление общества к условиям террористического или репрессивного режима. Вся советская социальность определялась кодом насилия (коллективного или частного). Насилие пронизывало всю структуру жизни.
В результате оно постепенно стало восприниматься как норма человеческих отношений, получило статус естественного, природного явления, характеристики отношений, присущих любому сообществу, вне зависимости от устройства, времени, цивилизованности, то есть нормальным, единственно эффективным, а потому неизбежным способом обращения с другими. Насилие как ржавчина уничтожило основания всех других ценностей — идеализма (как следование идеалам), гуманности, познания, свободы самовыражения.
Но современная культура в тех странах, которые мы называем цивилизованными, — это форма ненасильственного взаимодействия. Таков ее принцип. Современная культура развивается именно как ненасильственный проект. В основе культуры, начиная, по крайней мере, с конца XVIII века, лежит идея самосовершенствования, гуманизации, облагораживания сил и способностей человека. Эта культура утверждает способность человека ставить себе идеальные цели и достигать их.
В Советском Союзе, да и в современной России такая культура была неприемлема, а потому у нас утрачен смысл самого понятия «общество». Общество понимается либо как просто страна, либо как население, либо как государство. Но общество — это система горизонтальных связей людей по солидарным основаниям или по каким-то взаимным интересам. Общество — это система отношений, лишенная иерархии, лишенная принудительности; это такие формы взаимодействия, которые не предполагают давления, репрессии.
В языке еще сохраняется отзвук такого понимания. Например, Торговое общество «Смирнов и сыновья». Это общество, основанное на интересах (в данном случае на коммерческих интересах пайщиков). Другой тип солидарности — научное общество («Вольное экономическое общество», ОПОЯЗ или «Математическое общество», «Общество любителей книги»), «высшее общество», в конце концов, и т.п. Такие формы социальности, формы общества были стерты. Фактически, они не возникают и сегодня. Какие-то попытки, конечно, делаются. Есть НПО и НКО. Есть такая форма как Ходорковские чтения — тоже попытка создания «общества». Но мы знаем, сколь тонок этот слой и как невелика мощность и привлекательность самих этих форм.
Проблемы современной России, как и 100 лет назад, связаны прежде всего с архаичной политической системой. Власть — самый косный и наиболее примитивный по своему устройству из всех ныне действующих общественных (социальных) институтов. Политическая система как держалась, так и держится на насилии, на принуждении. Власть по-прежнему бесконтрольна, она не основана, в отличие от западной системы власти, на представлении интересов, ценностей и идеалов различных групп населения. Власть по-прежнему остается самодержавной, несмотря на все видоизменения. Она не представляет интересы общества. Она единственный и самодостаточный субъект. Она — хозяин страны.
Наша власть — простой институт. Никаких горизонтальных коммуникаций и обменов. Все только сверху вниз. В результате эта власть, руководствующаяся интересами самосохранения, неизбежно оказывается хуже, примитивнее и беднее по своим ценностям и качествам, чем общество. Причем, это процессуальная характеристика такого устройства власти. Даже если в ситуации разлома, кризиса к управлению приходят инициативные и эффективные управленцы, то с течением времени состав правящей верхушки с необходимостью будет меняться в худшую сторону, так как власть заинтересована в том, чтобы подбирать для себя кадры (в нормальных, неэкстремальных условиях) по принципу лояльности, а не по принципу компетентности или адекватности представления групповых интересов. Соответственно, подбор идет по линии направленного поиска сервильности, исполнительности. Причем с «понижающим коэффициентом». Отсюда главная проблема нынешней власти — растущая неэффективность. Отсюда же — коррупция, вынужденная компенсировать блокируемые интересы, разложение…
Несомненно, уровень инструментальной компетентности, образованности властной и околовластной элиты за двадцать лет вырос, но в человеческом отношении это все тот же «материал» — холуйский, сервильный, ориентированный на власть, готовый приспосабливаться… Они как бы назначены быть элитой и должны за это платить моральной деградацией.
Но есть другое представление об элите, принятое в современных цивилизованных обществах: совокупность людей, демонстрирующих наивысшие показатели в своей области занятий. Иначе говоря, в этом случае мы имеем дело не с одной «элитой» (позиционной, иерархической), а с множеством «элит». Принадлежность к «элите» обусловлена признанием (коллег, публики) функциональных достоинств кандидата. Признанием такого его успеха в своей области, что его достижения начинают расцениваться как образцы для всех остальных, то есть признаются нормой, которой должны следовать другие. Именно таким образом и возникают научная элита, экономическая, спортивная, военная и т.п.
Механизмы признания и выдвижения элит разные, но все они имеют внутренний для того или иного специализированного сообщества характер. Работают внутригрупповые механизмы отбора лучших. У каждой группы есть своя система признания наивысших достижений. В целом элита определяется так: общество в его наивысших достижениях. Общественный авторитет складывается сначала внутри профессионального сообщества, а потом признается обществом в целом. Отсюда большое значение СМИ, публичных дискуссий и всех других средств коммуникации между открытыми, но отдельными автономными сообществами. Важно, что, несмотря на разные «источники», элита признается обществом в целом. Тут в одном ряду могут стоять, условно говоря, Эйнштейн, Марадона, Мартин Лютер Кинг, Гейтс, Грасс, Аденауэр или де Голль… Но не Муссолини! В свободных обществах есть система признания их специализированных достижений — через развитую коммуникацию, публичность, через свободу самовыражения.
В несвободных же обществах именно власть сама определяет, кто будет «главным идеологом», «главным писателем», «главным ученым» и т.д. Тем самым власть реальную, действительную элиту постоянно кастрирует. К элите может быть причислен только тот, кто лоялен. Отсюда проблемы в представлении разнообразных интересов общества и, как следствие, блокирование его развития. Строго говоря, развитие общества обеспечивается механизмом представления интересов самых разных групп, механизмом представления их целей, ценностей, которые проходят широкое общественное обсуждение, и только на основе такой широкой коммуникации принимаются решения.
При таком подходе, к слову сказать, ни в коем случае нельзя было подавлять чеченцев, устраивая там бойню и закатывая их «в асфальт», как Руцкой говорил. Надо было вести с ними диалог, дать им право на выражение своей точки зрения, надо было находить механизмы согласования и компромисса. Точно также в экономической сфере, в научной… У нас нет фундаментальной науки, потому что нет возможности представлять позиции разных школ и разные теории. Что такое наша Академия наук? Она на три четверти состоит из представителей ВПК и, соответственно, представляет только его интересы. Все затраты на гуманитарные исследования в Советском Союзе составляли всего три процента. Сейчас положение фактически не изменилось.
Наша «назначенная» элита в силу своего достаточно высокого образования понимает необходимость решения огромного количества проблем: независимость суда, правовая реформа, сокращение участия государства в экономике, реформа армии, образования и т.д. Элита понимает, что без этого страна не может развиваться, что лучше жить с демократией, со свободой, с развитыми институтами (в отличие от народа, она побывала за границей и посмотрела, кто, где и как живет). Но даже понимая это, она готова засунуть эти свои взгляды куда подальше и самым конформистским или оппортунистическим образом служить власти, курить ей фимиам и проч. Поскольку именно от верхушки власти исходят главные блага повседневного существования. Поэтому это понимание всегда неглубоко, всегда прагматично, всегда окрашено в маниловские тона — «а хорошо бы…». До смены кода социальности, до понимания жизненной необходимости перехода на культурный (в европейском понимании) код отношений и, соответственно, системы институтов дело не доходит. Это означает, что при понимании необходимости реформ, всей остроты и серьезности ситуации она не осознает.
Драма русской истории в том, что архаизм нашего жизнеустройства (и политический архаизм, в частности) кажется легко преодолимым. Отсюда — соблазн насилия. Надавим, переломим, заставим… Нет. Код ненасилия не внедряется кодом насилия. Если попытаемся, то получим все ту же архаику. И очередной аборт модернизации. Всякое упрощенчество губительно для страны. Мы это уже не раз проходили.
Жизнь сложна и становится все сложней. Это объективно, и этому надо соответствовать. Сможем понять эту сложность — будет у России шанс на выживание. Не сможем… С отрубленной головой никуда не сдвинешься.
Комментарии