Особый взгляд

На мой взгляд, свобода слова — это возможность высказаться и быть услышанным. Возможность, которая ограничена только законом, а не административными ресурсами, телефонными звонками, послушностью главного редактора СМИ и так далее.
Существующие в России законы в общем и целом соответствуют этим условиям Можно их совершенствовать, можно в них что-то менять, как-то их корректировать, но, по большому счету, правовая база у нас хорошая. Неслучайно, именно на закон о СМИ в последние годы было больше всего посягательств: время от времени возникают потуги депутатов ввести дополнительные ограничения в деятельность прессы и так далее. И слава Богу, что парламентариям до сих пор в этом направлении сделать ничего не удается.
Вместе с тем в России существует разрыв между законом и правоприменительной практикой. Закон о СМИ замечательный — надо добиваться его выполнения. Если он нарушается — обращаться в суды. Но здесь возникают сложности — причем, не столько медиа пространства, сколько судебной сферы. Мы сталкиваемся с проблемой зависимости всей судебной системы от исполнительной власти. Поэтому применительно к свободе слова суд просто не играет той роли, которую он должен играть.
Мы не можем вырывать свободу слова из контекста всех социальных процессов. Общество — это единый организм: если не работает один орган, то это сказывается на здоровье всей системы. Когда Фемида послушна не закону, а телефонному праву — механизм защиты СМИ перестает работать. Других же инструментов, которые как-то могут изменить нынешнюю ситуацию, пока нет.
При этом надо сказать, что свобода слова не отсутствует тотально. Я думаю, что власть очень хорошо понимает степень эффективности тех или иных СМИ. Поэтому в первую очередь страдает телевидение, которое государством рассматривается в первую очередь как электоральный ресурс. Поскольку аудитория газет и радиостанций достаточно мала по отношению к народной массе, и принципиально не может изменить расклад сил на политическом поле, то им дозволено чуть больше.
Телевидение же — это глобальный охват, это главный канал обработки общественного сознания. Это средство влияния на огромные массы электората, которые потом придут с бюллетенями на избирательные участки и проголосуют, как надо.
Вместе с тем, ставить крест на независимой журналистике тоже нельзя. Коллеги-журналисты, которые все-таки хотят профессионально исполнять свой долг, основываясь на свободе слова, в силу своих скромных возможностей продолжают продвигать демократические идеи. Но на очень маленьких участках.
Все это мне очень сильно напоминает советское время. В СССР в прессе был заведен такой порядок: Леонида Ильича Брежнева нужно было упоминать полностью со всеми его регалиями: генеральный секретарь ЦК КПСС, председатель Верховного Совета и тому подобное. И никак иначе. Так вот некоторые журналисты просто писали Брежнев, считая это большим демократическим прорывом.
Сейчас происходит то же самое. Где-то что-то между строк сказать, намекнуть, сыронизировать. Иначе нельзя — возникнут проблемы.
С одной стороны, это правильно — они хоть как-то реализуют свободу слова. С другой — такое лукавство ситуацию кардинальным образом не изменит.
Ведь проблема свободы слова не только в неисполнении законов и внешнем давлении властей, но и в самоцензуре прессы. Человек держится за свое рабочее место и молчаливо принимает те правила игры, которые ему предлагают. Он может, конечно, бунтовать, но тогда понятен и результат. Поэтому журналисты начинают сами себя контролировать, не дают волю своим желаниям, стремлениям, чувствам и принципам.
То же происходит на уровне руководства СМИ, которое, находясь в зависимости от собственника — государственного или частного — знает рамки редакционной политики и старается их придерживаться. О какой свободе слова здесь можно говорить?
Понятно, конечно, что абсолютно независимых СМИ не бывает. Их нет даже в демократических странах Запада. Каждое средство массовой информации зависит от своего собственника.
Однако если в обществе существуют разнонаправленные интересы, то свобода слова, плюрализм мнений обеспечиваются тем, что каждый из этих интересов представляется отдельным СМИ. Возьмем газету, где хозяин бизнесмен из металургической отрасли: совершенно очевидно, что это издание не станет «мочить» своего владельца — наоборот, будет отстаивать его политические и экономические взгляды. Но рядом всегда будет другая газета, принадлежащая другому бизнесмену. И она будет отражать иные экономические и политические интересы. Таким образом аудитория получает выбор, и за счет этого обеспечивается свобода слова.
В этом смысле российская пресса в начале и середине 90-х была относительно свободной. Тогда, если олигарх через свои СМИ проводил некую свою политику, противоречащую «линии партии» и в какой-то мере являвшуюся оппозиционной, его газету или канал не закрывали. Сейчас же с ними особо не церемонятся.
То есть, «олигархическая» свобода слова гораздо лучше, чем монополия государства в СМИ. Точно так же как и «олигархическая экономика» — она плохая, с огромными изъянами, но рынок, всецело контролируемый властями, — еще хуже.
Само собой, и в 90-е ситуация в прессе была далека от идеальной. Олигархи воевали друг с другом, используя СМИ как орудие борьбы. Это называлось спорами хозяйствующих субъектов. Теперь хозяйствующий субъект у нас один — государство. Поэтому сегодня просто некому и не с кем спорить. Свобода слова от этого очень сильно пострадала.
Вообще, конечно, идеальная ситуация — это когда СМИ, как и любое другое предприятие, живет по законам рынка и как минимум способно себя самоокупать. В этих условиях политическая ориентация и содержание средств массовой информации не зависят от формы собственности.
В России пресса не является бизнесом. К примеру, ни один российский частный телевизионный канал не способен кокурировать с ВГТРК. Потому что ВГТРК может позволить себе работать убыточно — потерянные деньги ему всегда возместит государство.
Независимая пресса, не способная выжить как бизнес-проект, невольно становится проектом политическим. И когда идеология этого проекта перестает отвечает интересам «линии партии», власти его убивают. За счет разнообразных экономических рычагов давления.
И не подкопаешься — внешне все вроде как правильно. Особенно хорошо это заметно в региональной прессе. Конкретный пример — сетевое распространение радиостанции «Эхо Москвы». Сейчас радиостанция вещает в более чем 40 городах России. Спрашивается: почему в остальных регионах ее нет? Ответ простой: в 40 городах власти на это закрыли глаза и не стали препятствовать открытию «Эха». А в других регионах — препятствуют: конкурсы на использование частот выиграли другие. Условно, «Эхо» не пустили не по политическим причинам, а как бы по экономическим — мол, бизнес-план радиостанции не соответствует требованиям.
Рычагов экономического давления на СМИ огромное количество — через ту же рекламу, например. Рекламу дают бизнесмены. Допустим, губернатор вызовет к себе хозяина магазина и скажет: «В эту газету или журнал ты рекламу не даешь». И все.
В этих условиях только и остается, что уповать на президента, который вдруг поймет, что свобода слова нам нужна. Поскольку в России все делается сверху, достаточно того, чтобы Медведев вызвал к себе руководителей трех главных российских каналов и сказал: «С завтрашнего дня вы свободны». И я вас уверяю, что политическая ситуация в стране резко изменится. Возможно даже, что и в лучшую сторону.
Однако не стоит забывать, что и Медведев не всесилен. Многое зависит от нашей так называемой элиты. А она сейчас как ракушками обросла огромным количеством людей, которые зависят от конъюнктуры.
Мне это напоминает 1991 год на Западе. Когда распался Советский Союз, вдруг безработными стала огромная армия советологов. Советологи не знали что им дальше делать: их карьеры строились на том, что они политологически, экономически и культурно анализировали советскую систему, искали способы ее разрушения. И тут вдруг объект анализа — фактически, хлеб — пропал. Что делать дальше?
То же самое может произойти и в России. Целая армия людей кормится с руки государства — социологи, политологи, эксперты, советники, помощники и прочие. И вдруг им скажут, что они больше не нужны. Ничего кроме злости у них это не вызовет.
Поэтому просто так одним решением Медведева ситуацию не изменить. Это все равно будут верхушечные перемены. Надо переворачивать всю пирамиду.
Но для этого нужно быть реально великим реформатором. Поскольку придется сделать то, на что мало кто из политиков решается — отдать часть своей власти. Здесь всегда есть очень большой риск — риск того, что тебя съедят. Съедят собственные же замы, окружение. Конкретный пример — Михаил Горбачев. По воспоминаниям самого Михаила Сергеевича, большей власти, чем у него в период руководства СССР, не было ни одного лидера в мире. Но он нашел в себе силы этой властью поделиться. Не только своей — но и всего окружения, всего аппарата. И тут же вся государственная машина рухнула, а Горбачева съели.
Но в любом случае в борьбе за свободу слова, вообще за демократию нельзя уповать на революцию, а только на эволюционный путь развития. Революция — это всегда победа одних над другими. И это очень опасно. Поскольку, предполагаю, в России победа будет отнюдь не на стороне демократических, либеральных сил. Ведь революция часто оборачивается результатом, противоположным тому, какой ожидался.
Пусть Медведев сделает только первые шаги к свободе, а его преемник продолжит этот путь.