Доллар = 76,42
Евро = 82,71
Тень ЮКОСа упала из Гааги
ЛГ: И последняя жирная точка в нашей сегодняшней беседе. Тень ЮКОСа грозит России, пишет газета «РБК-дейли». Группа «Менатеп», представляющая интересы бывших собственников ЮКОСа, получила шанс отсудить у России 100 миллиардов долларов. Постоянная палата Третейского суда в Гааге признала право компании на рассмотрение их дела в рамках энергетической хартии. Судью не смутило, что Россия ее до сих пор не ратифицировала. Юристы называют это прецедентом, но продолжают сомневаться в перспективах победы группы «Менатеп». Решение Нидерландского суда позволяет требовать акционерам от российского правительства компенсацию за ущерб, нанесенный компании в результате распродажи активов ЮКОСа.
ПШ: Насколько известно, ситуация с энергетической хартией такова: вне зависимости оттого, ратифицирована она или нет, она подписана и должна выполняться нами еще вроде чуть ли не двадцать лет.
ЛГ: Не знаю, должна, не должна…
АА: Я бы сразу отделил юридическую роль. Потому что, во-первых, решение Гаагского суда – это всегда серьезно. Даже не потому, подписали мы там….
ПШ: Это хозяйственный суд?
АА: Совершенно верно. Я просто напоминаю, что есть такие проекты, как «Северный поток» и так далее, и так далее. Транснациональные проекты с участием российского государственного капитала, где, если и будут возникать какие-то споры, то решаться они будут в Гааге. Я напоминаю, что у российской верхушки есть капиталы за рубежом, которые опять-таки в случае каких-то конфликтов, где будут защищаться?
ПШ: В Гааге.
АА: В Гааге. Поэтому игнорировать сложно. С другой стороны, понятно, что юристы по своей логике действуют. По человеческой логике нельзя объяснить, почему сахарный завод забрать можно, а нефтяную компанию нельзя.
ЛГ: Действительно.
АА: Энергетическую хартию российский парламент не ратифицировал. Но логика в том, что все равно соблюдать ее нужно. Она есть. Потому что подписывал - кто? Кто подписывал от России энергетическую хартию? Исполнительная власть. Ну, и соблюдайте в меру ваших возможностей, в меру возможностей исполнительной власти. Тем более что мы понимаем, что в России другой власти нет кроме исполнительной. То есть Россия, Российское государство — это и есть исполнительная власть. Поэтому некоторая юридическая и такая политическая логика в таком решении есть. Что из этого получится — трудно сказать.
Фактор давления, с моей точки зрения, это хорошо. Потому что дело ЮКОСа и дело Ходоровского, Лебедева, Бахминой, Пичугина — это такая заноза, которая засела в теле общества и государства в 2003 году, которая нарывает. И власть, по-моему, не знает, что с этим делать. То ли закатать их окончательно за такие совсем уж тяжкие преступления…
ЛГ: Нельзя.
АА: Тяжело доказуемо.
ЛГ: Конечно.
АА: То ли дождаться конца процесса. Непонятно, как дождаться конца первого срока по первому делу.
ЛГ: И под амнистию подвести.
АА: Это как из анекдота ситуация. Когда направо пойдешь — коня потеряешь, налево — кошель, прямо — голову. И думай скорее, Илюша... Решение Гаагского суда — это «думай скорее, Илюша».
ЛГ: Согласитесь, что наши партнеры по всяким разным потокам, они ведь, если что, закроют глаза на все эти дела. Правда? Когда им будет выгодно.
АА: И да, и нет. Они уже закрывали. Я напоминаю, что создавали кредитный пункт для того, чтобы помочь быстренько купить ворованное имущество, захваченное имущество ЮКОСа. Это же делали, насколько я помню, германские банки.
ЛГ: О чем вчера, кстати, премьер-министр и упоминал.
АА: Да. Безусловно. Я хочу сказать, что западный большой бизнес, если ему кажется, что он белый и пушистый, значит, надо побриться и сходить в солярий.
ПШ: Это цинично.
АА: Но там же действует все-таки много составляющих, которые дают равнодействующую. В частности то, что правовые режимы должны работать. Они должны работать не потому, что право — это святое, а потому что без этого не будет защиты своего собственного имущества. Не важно, российского, германского, французского. Поэтому они не в простом положении. Плюс есть политические элиты, которые должны ориентироваться на избирателей. Избиратели будут говорить: что же это такое? К этим — такой подход, к этим — такой. А у нас в Конституции сказано, что закон один для всех. Поэтому, фактически, усилилась одна из составляющих, формирующих эту равнодействующую, которая говорит, что хозяйственный суд важнее, чем Гаага. Вам говорят: «Это важно!». Надо все-таки сделать что-то, чтобы не было конфискации и безвозмездных изъятий потому, что это важно для экономики в целом. Не только российской, но и европейской
ПШ: Но ведь как-то давят все-таки на Гаагский суд. Я уверен в этом.
АА: Знаете, я не уверен, можно ли это назвать давлением. Потому что Гаагский суд все-таки в своем положении настолько силен, что, конечно, каждая из сторон давит в том смысле, что добивается в суде в свою пользу. Если это давление в нашем, русском, понимании.
ПШ: То есть не телефонное право?
АА: Да, это есть состязательный процесс. И должны так делать. И пусть продолжают это делать. Вот это как раз хорошо. Когда давление выражается не в звонке президента или премьера соответствующему коллеге — мол, ты скажи там, иначе особняк конфискуешь у судьи. А когда формируется юридическая позиция, соответствующая интересам вот этого правительства.
ПШ: То есть в этом смысле было бы хорошо в процессе над Ходорковским, если бы было давление прокурорское и прокурорского сообщества квалифицированного, а не такого как сейчас?
АА: Совершенно верно. Потому что состязательность процесса — это и есть взаимное давление сторон, которые позволяют судье, благодаря равному взаимному давлению, принять сбалансированное решение.
ПШ: Хорошее значение вы этому термину придали.
Комментарии