Особое мнение

На сей скорбный факт обратила внимание наша законодательная власть в лице сенатора Михаила Николаева, предложившего запретить использование нецензурных выражений. Член Совета Федерации привел пример Белгородской области, где региональное правительство еще в 2005 году ввело запрет на использование мата в общественных местах и на работе (вот интересно, а продают ли в Белгородских книжный магазинах Сорокина или Лимонова?).

Что ж, сенатор не первый представитель нашей власти, пытающийся с помощью карательных мер повлиять на язык. Правители страны начиная с Екатерины Второй пытались с бранью бороться, что, конечно, не мешало многим из них красиво выражать свои чувства с помощью все того же мата. Вспомним Никиту Хрущева с его знаменитой кузькиной матерью.

— А эта клавиатура — с тремя самыми нужными кнопками для интернет-форумов!

Над предложением Михаила Николаева можно смеяться или возмущаться, а можно и задуматься. Действительно, почему в последние несколько лет ругаться стали больше, жестче, и совсем не те, от кого ты подобного ждешь? Ведь до недавнего времени можно было говорить о мате как части языковой культуры и не более того.

Не помню, кто сказал: «Ругаясь матом, я освобождаюсь от запретов». Но, наверное, именно этот постулат и может объяснить, почему в мире мата живут сегодня не языковые люмпены и подростки, пробующие на вкус запретную лексику, а прекрасно образованные, безусловно, могущие подобрать любые синонимы-заменители ругани русские люди, от поэта и филолога до юриста и политолога.

У классиков русской литературы мат в первую очередь там, где телесный низ. Это и понятно: приличия запрещали. Да и в народном творчестве лишь шутливые сказки да частушки позволяли не столько обсудить, сколько пошутить об «основном инстинкте». Мат в фольклоре и литературе был, безусловно, своего рода бунтом против ханжеского отношения как к телу, так и к вопросам секса, но бунтом веселым, ненастоящим.

Мы же живем в эпоху перемещения мата в жизнь общественную, социальную. А иначе и быть не могло. Ведь, наверное, самый распространенный тип сегодняшнего русского мата — агрессия. Мат утверждает, что жизнь в России похабна, говорить о ней красивым литературным языком невозможно, а вот протестовать с его помощью — вполне.

Почти исчезли политические анекдоты, которые в советское время были легчайшей формой насмешки над государственным устройством, но появились книги и стихи, где именно мат отражает готовность к сопротивлению. Мат — своего рода язык-диссидент в стране, где нет ни свободы слова, ни свободы выразить какое-либо несогласие с властью, официозом, говорящим, в свою очередь, как на привычном канцелярском языке, так и на языке зоны.

«Мочить в сортире» — это язык зоны, лагеря, где воры в законе, как известно, не матом ругаются, а по фене ботают. Тюремная, так называемая блатная лексика, заполонившая русский язык в постперестроечное время, время господства братков, довольно быстро вышла из употребления среди населения страны, чего не скажешь о представителях власти, которые, по-видимому, не чувствуют запаха зоны в слове «разборки»… Так что власть и народ у нас по-прежнему говорят на разных языках…

Историки языка до сих пор спорят о происхождении русского мата и его этимологии, но ясно одно: мат — прежде всего эмоциональный способ показать свое отношение к чему-либо. А выразить свои взгляды у нас сейчас весьма и весьма затруднительно. Да и как? Пойти на выборы? Сходить на митинг? Можно и так, да только и выборы — фарс, и с «Нашими» не по пути, а без «Наших» митинг точно закончится в ближайшем отделении милиции, и хорошо, если не в больнице… Вот и приходится протестовать самым безопасным способом — вставляя в речь пусть грубые, но верные выражения. Ведь любую мысль можно приукрасить, любую идею — завуалировать. Но спрятать эмоции, когда ругаешься, невозможно.

Так что можно посоветовать Совету Федерации при голосовании за предложение Николаева только одно: давайте лечить болезнь, а не ее симптомы в виде языковой реакции на неязыковую несвободу.