70-летие Льва Пономарева

Лев Пономарев, ч. 1

Уже прошло два года, как сменилось руководство Федеральной службы исполнения наказаний. Конечно, два года назад у нас были надежды. Я должен сказать, что мы оказывали колоссальное давление. Правозащитное сообщество не молчало. Оно очень громко и внятно говорило (и говорит) о том, что происходит в системе исполнения наказаний. Мы готовим доклады, где говорим, что пытки, избиения, изнасилования заключенных стали практикой работы системы исполнения наказания. При этом мы делаем оговорку. Система исполнения наказаний — это около тысячи учреждений, и отнюдь не все они являются пыточными. Но наличие десятков пыточных зон, пыточных хат — пресс-хат, пресс-зон, как их называют, — необходимый элемент нашей системы исполнения наказаний. Это как бы костяк системы исполнения наказаний.

Поэтому, когда нужно наказать заключенного по политическим мотивам либо отнять у него бизнес, всегда есть возможность вытащить из того региона, где вообще не пытают, и перевести в другой. Впрочем, по политическим мотивам почти не пытают. Это происходит в редчайших случаях. Чаще всего это бизнес-заказ или война с теми, кто борется за свое достоинство. Оступился человек, совершил какое-то уголовное преступление, но борется за свое достоинство. Это нормально. Человек может оступиться. Как гласит русская пословица, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Поступок может быть у человека случайным. Но он человек с достоинством. И если он попадает в систему исполнения наказаний и не хочет стоять в позе «Ку», его из спокойного региона вполне могут эпатировать туда, куда следует. Уже на этапе его ждут пытки и избиения, а потом он попадет в зону, где его просто будут убивать. Вот такой примерно рисунок работы системы исполнения наказаний.

Поэтому принципиально важно эти зоны закрыть или хотя бы постепенно изменить атмосферу в них. Но что особенно меня возмущает, вернее, не возмущает, а напрягает. Прошла информация о событиях в иракской тюрьме Абу-Грейб. Об этом весь мир говорил. Об этом Путин говорил, подчеркивая, что вот они от нас требуют демократии, а что у них в Абу-Грейб происходило! Примерно такие фразы произносил. И Медведев говорил. Но все, что там происходило, настолько… Да, это было унижение заключенных. Но их не убивали, их даже не пытали. Их просто фотографировали в раздетом виде. Это, бесспорно, плохо, унизительно. Но у нас не только раздевают. Раздеть заключенного у нас — это норма. По нескольку раз в день ставить на колени и искать что-то в анальном отверстии. Допустим, мобильный телефон. Несколько раз в день! Это тоже в некоторых зонах является нормой.

Я уже не говорю, например, об угрозе реального изнасилования. Заключенному, который пишет жалобы и разоблачает начальство, говорят: либо ты прекратишь, либо… Он молчит. Тогда (у меня много таких описаний) приводят какого-то мерзавца из заключенных. Он раздевается, снимает штаны, мастурбирует. То есть прямая подготовка к изнасилованию. И заключенный ломается и подписывает любые бумаги. Я знаю, что бывают случаи и реального изнасилования, но никогда такая жалоба до нас не дойдет. Потому что, если человека изнасиловали, ни он, ни его родственники никогда в этом не признаются. Я знаю случай, когда молодого парня, не помню, восемнадцати- или даже шестнадцатилетнего, голого бросили в камеру к отморозкам. Раздели и бросили. А после этого он повесился. И что с ним было, мы можем только догадываться. И это все не расследуется. Вот что страшно.

Страшнейшие пыточные зоны. Вот СИЗО №1. О нем сделан фильм. Адвокат Беляк делал. И буквально несколько дней назад на него было покушение. Может быть, оно связано с этим фильмом, может быть, нет. Но в него стреляли — слава Богу, мимо. Фильм есть в Интернете, да и мы его раздаем. И публикации есть о том, что СИЗО №1 пыточный. Названа и фамилия человека, который это делает. Он отморозок. Он выйти уже не может. Ему не жить, как говорится. Он живет там. Но ему созданы комфортные гостиничные условия. Он живет в отдельной камере, у него есть телевизор. И (опять же по той информации, которую мы имеем) его вывозят на убийства в другие зоны. Надо убить человека — его вывозят в другую зону. Он убивает, и его возвращают в СИЗО №1.

Есть показания человека, который участвовал в избиениях и, возможно, убийствах. Он раскаялся и дал показания. Они запротоколированы адвокатом. Они есть в Интернете. Мы проводили об этом пресс-конференцию. Адвокаты зачитывали показания этого человека. Не расследуют. Мы требуем. Мы написали в прокуратуру. Я написал Лукину.

Лев Пономарев, ч. 2

Лукин написал в Следственный комитет, чтобы это было расследовано, чтобы показания этого человека были официально запротоколированы, чтобы были возбуждены уголовные дела и так далее. Владимир Петрович Лукин, уполномоченный по правам человека, написал обращение в Следственный комитет по СИЗО №1, где перечислил шесть, или семь, или десять случаев убийств. Я уже не помню. Много было. Мы собирали.

Я сам являюсь экспертом уполномоченного по правам человека и, естественно, работаю вместе с ним. И я недавно получил письмо от уполномоченного, где цитировался полученный им ответ (естественно, я буду цитировать его по письму Лукина). Это был наглейший ответ, подписанный председателем следственного комитета Иркутской области. Могу привести несколько примеров. Там были убийства (то, о чем я говорил). Убивали, естественно, другие зэки, которых подсаживали в камеру, так называемый актив. И вот один случай (цитирую, конечно, не дословно):

«Такой и такой заключенный появился у нас в камере. (Это показания зэков, людей, которые и ответственны, по крайней мере кто-то из них, за убийство.) Он был очень напряженный. Мы пытались с ним разговаривать, и вдруг он побежал и со всей силы ударился головой о металлическую дверь нашей камеры. Мы помогли ему, оказали помощь, вызвали медицинский персонал. Медицинский персонал его обработал и вернул к нам в камеру. Первое время он вел себя нормально. Но вдруг он упал и начал биться головой об пол. Мы тут уже не могли ему помочь. Мы опять взяли его, как брата родного, отдали медикам. Больше мы его не видели. Но слышали, что он умер».

А вот второй случай (есть еще два случая, когда якобы было самоубийство), где такой же наглейший ответ. «К нам поступил заключенный, — опять же рассказывают зэки. — Он был более или менее нормальный. Потом у него сменился адвокат. Мы смотрим, он мрачный ходит. Спрашиваем, в чем дело. Он отвечает, что адвокат требует, чтобы он дал показания, будто его здесь, в СИЗО, притесняют, заставляют давать ложные показания, угрожают насилием. В конце концов мы не усмотрели, и он повесился». Я не помню точно, то ли повесился, то ли разбил себе голову.

Я сам иногда получаю такие ответы по конкретным случаям. Стандарт. И редко когда удается расследовать до конца, что это было не самоубийство, а убийство. Но иногда удается. Но чтобы по десяти случаям Следственный комитет дал такие ответы уполномоченному по правам человека, причем каждый раз длинное описание (мы расследовали, мы опросили, мы выяснили, почему так произошло), — это, конечно, наглый вызов со стороны правоохранительной системы. И это показывает бессилие уполномоченного по правам человека. Это показывает, насколько правоохранительные органы не уважают институт прав человека и насколько они чувствуют себя всесильными.

Я могу назвать несколько зон, где нам удалось что-то сделать. Например, в Кировской области есть ИК-6. Мы там добились кое-чего. Во всяком случае, туда ездил Лукин, проверял. Вместе с губернатором они летали в тайге на вертолете, проверяли. Причем что любопытно. Вот заключенные… Мы даже знаем список заключенных, готовых дать показания. Мы передаем его Лукину. Но потом в какой-то момент они все равно боятся. Их легко понять. Человек остается здесь запертым и понимает, что с ним могут сделать все что угодно в этой пыточной зоне. Но они намекают как бы. И Лукин говорил, что он понимал по глазам, хотя они и не говорили, что ситуация тяжелая. Так вот, сейчас в ИК-6 сняли начальника. Мы добивались, чтобы снят был начальник всей системы исполнения наказания Кировской области, но пока не добились. Но я все равно буду этого добиваться, потому что в ИК-6 стало лучше, определенно лучше. Это успех. Но теперь хуже стало в других колониях Кировской области.

Это то, чем мы, собственно, занимаемся каждый день. Сегодня ночью мне звонил заключенный из Мордовии. Ясно, что это нарушение закона, но он звонил. Я это звонок зафиксировал и буду им заниматься.

Если подводить итог, то так называемая реформа — это имитация реформы. Реально (у меня был такой доклад) на фоне реформы количество пыток увеличилось. И причины очевидны. Стали перемещать большие массы людей, а на этапе людей традиционно избивают. Мы до сих пор получаем описания, как приходит этап в колонию. Это похоже на фильмы о сталинских и фашистских лагерях. Этап приходит, и стоит коридор с собаками. И весь этап избивают, чтобы они понимали, куда пришли. Пропускают сквозь коридор и бьют палками. В немецких фильмах всем говорили: шнель, шнель, а здесь говорят: быстрее, быстрее. Если человек падает, его могут и собаками травить, бить и так далее.

Я почему так смело говорю? Потому что есть такие письма. Это другая страна. В этой стране процветает насилие. Не во всех лагерях. Может быть, благодаря нашей работе количество таких зон даже уменьшается. Но реформа идет имитационная. С чего она должна была начаться? Пришел новый начальник, Реймер. Он должен был провести кадровую чистку — вместе с правозащитниками, вместе с общественностью, тем более что сейчас есть Общественно-наблюдательная комиссия, которая имеет доступ в колонии, — и всех этих садистов убрать. А это садисты. В комиссию должны входить психологи и психиатры. Подчеркну: и те и другие — гражданские. Есть довольно простые тесты, которые позволяют вычислить садиста. Это прежде всего. С этого надо было начинать.

И, конечно, есть задача уменьшения тюремного населения. Гуманизация. Здесь я должен поддержать президента Российской Федерации, который неоднократно говорил о гуманизации в системе исполнения наказания. Но «партия жуликов и воров» приостановила амнистию. То есть они испугались амнистии. Я не знаю, кстати, почему. Политически амнистия выгодна. Но они, видимо, боятся, что люди, которые испытали на себе это насилие, выйдя на свободу, не будут предлагать голосовать за «Единую Россию». Они будут рассказывать родственникам, что собой представляет та сторона России, за решеткой, где сидит чуть меньше процента населения. Это тоже немало. Поэтому нужно коренное сокращение тюремного населения. Только тогда можно сделать престижной профессию тюремщика. Надо сократить число тюремщиков, увеличить им зарплату, ввести конкурс на работу там. И принципиально обновить состав тюремщика. Другой возможности нет.

То, что они говорят сейчас о реформе, — колонии преобразовать в тюрьмы, построить современные изоляторы — все это требует огромных денег. Как и всякое ведомство, они хотят прежде всего денег. И я догадываюсь почему. Потому что есть масса каналов, по которым эти деньги будут дальше пилиться. А на самом деле, даже если все это будет идеально сделано, если будут построены современные следственные изоляторы, где будет чуть ли не душ, будет еще страшнее, если там останутся те же люди. Садисты, да еще интеллектуально ограниченные. Потому что ситуация с УДО показывает еще и уровень интеллекта этих людей. Надо убрать этих людей. Пусть в бараках, пусть там даже будут не очень хорошие условия, но там не должно быть садистов. Надо убрать насилие. Это самое главное, что должно произойти.

Лев Пономарев, ч. 3

Любопытная ситуация сложилась с 282-й статьей. Там идет борьба с переменным успехом, за которой интересно наблюдать и в которой интересно участвовать. Дело в том, что одно время стали увлекаться судебными решениями с отсылкой к Конституции. В Конституции написано, что призывы не только к насилию, но и к дискриминации социальных групп должны быть уголовно наказуемы. Естественно, имелись в виду прежде всего этнические группы. Но, когда писали Конституцию, имели в виду и богатых людей, призывы к насилию по отношению к ним. Допустим, «Богачей на виселицу» или что-то в этом роде. Я сам был в Конституционной комиссии, хотя деталей не помню. Но я думаю, что именно так в Конституции появилось это положение. Чтобы предотвратить, грубо говоря, Октябрьскую революцию.

И вот начали судить за такие призывы. Как социальную группу стали рассматривать власть (а по поводу власти иногда бывают очень резкие высказывания), милицию, правоохранительные органы. И стала появляться наработанная практика осуждения людей за это, в том числе и приговоры, предусматривающие лишение свободы. Немного, правда, — я сейчас не могу сказать сколько, но не очень много. Но судебных дел становилось все больше и больше. Тем не менее были и выигранные процессы — благодаря хорошей работе адвокатов, общественному мнению и, может быть, нормальным судьям, которые не осуждали людей. То есть несколько дел удалось выиграть.

Тогда по инициативе Правозащитного совета России — это не федотовский Совет по правам человека, а независимая организация — мы собрались, обсудили и написали в Верховный суд Лебедеву. Мы написали, что просим провести Пленум Верховного суда и обобщить положительные решения, когда суды отвергали такого рода обвинения по 282-й статье. И Пленум Верховного суда встал на нашу позицию. Он рекомендовал судам не рассматривать такие дела. Это был реальный успех. И действительно, я не помню, чтобы кого-то в последнее время посадили по этой статье.

С другой стороны, фабрикация дел все равно продолжается. Например, дело Осиповой. Это, скажем так, сторонница Лимонова. Ее, если не ошибаюсь, в Брянске судят. Ей подкинули наркотики. Совершенно очевидно, что подкинули. В Москве идут акции протеста против этого суда. Подброшенные наркотики, административные задержания за то, что ругался матом, и так далее — все это показывает, что практика преследования оппонентов сохраняется. Но все равно ситуация стала, я бы сказал, как-то мягче. Пять или семь лет назад, когда лимоновцы врывались в администрацию президента и баррикадировались там, их сажали. Они требовали административного наказания, а им давали уголовные сроки. Впрочем, они сами прекратили эти акции. Я не готов привести статистику, но больше всего по политическим мотивам сидит сторонников Лимонова. Сколько, я не знаю. На самом деле многие вышли. Их меньше стало, чем семь лет назад.

Нас, оппозицию, пугает и настораживает другое. Настораживает готовность силовиков (и реальные шаги, демонстрирующие такую готовность) интернировать тысячи людей. Они все время демонстрируют: да, мы в любой момент готовы, условно говоря, всех взять под стражу, посадить и дальше там прессовать. Потому что впереди выборы, и Нургалиев, который несет персональную ответственность за развал милиции, но которому сохранили должность и поручили реформу МВД (которая тоже, бесспорно, имитационная), держится только за счет того, что показывает власти, что он необходим, что он на страже, что он всегда, так сказать, спасет. Он все время обманывает и власть, и общество относительно количества экстремистов.

В качестве иллюстрации могу привести несколько примеров блестящей деятельности Нургалиева. Я бы сказал, что Нургалиев стал таким же легендарным человеком, как Грызлов. Но что любопытно: и Грызлов возглавлял МВД, и Нургалиев возглавляет МВД. Не случайно такие легендарные люди, отличающиеся интеллектом в кавычках, попадают в руководители милиции. Так вот, несколько лет назад, когда милицию очень резко критиковали и было понятно, что с ней делать, Нургалиев написал программную статью и опубликовал ее в «Российской газете». Там утверждалось, что в России 200 тысяч экстремистов. Этим он хотел показать, как тяжело милиции и как нужно ей профессионально работать. 200 тысяч! Давайте теперь порассуждаем, кого он имел в виду.

Если понимать под экстремистами людей, которые… Я дам свое определение экстремистов. Кто такой экстремист? Это человек, который путем насилия хочет добиться каких-то своих политических целей. Только такой человек, как мне кажется, может считаться экстремистом. Конечно, юридически можно сформулировать это более корректно, но суть не в этом. Давайте посчитаем, сколько в России экстремистов. Это боевики на Северном Кавказе. Нам регулярно озвучивают цифры. В Чечне их осталось 500 или 600 человек. В Дагестане, судя по приводимым цифрам, больше: несколько тысяч человек. Можно взять цифры у власти, а можно спросить у правозащитников. Но совершенно очевидно, что на Кавказе их несколько тысяч. Конечно, есть и сочувствующие. Но все равно это не более 10 тысяч. Скажем так: пять тысяч в горах и пять тысяч им помогают. 10 тысяч максимум. Есть еще экстремисты — русские нацисты, которые убивают на улицах и не скрывают, что их цель — путем применения насилия добиться переворота в стране. Это русские националисты. Есть националисты, скажем, башкирские. Там, насколько я знаю, были такие «серые волки». Правда, по-моему, их сейчас уже нет, но допустим, какие-то сохранились. Может быть, есть якутские экстремисты — в тайге или где-нибудь в вечной мерзлоте. В принципе это вполне возможно. В любом обществе есть экстремисты. Сколько их? Уверен, что тоже не больше 10 тысяч, как бы ни оценивали. Значит, всего мы насчитали 20 тысяч экстремистов на страну. А он насчитал 200 тысяч.

Понимаете, насколько велика ложь? И кого он имел в виду? Они работают по 200 тысячам экстремистов. То есть у них составлены списки, кто-то туда попал. Он же не просто так написал: «200 тысяч». Эти 200 тысяч они взяли на карандаш. Кто это? Очевидно, что это политические оппоненты власти. Просто никого нет больше. Не будут же они «Молодую гвардию» записывать в экстремисты, хотя реально она иногда выступает по-экстремистски. Это политические оппоненты.

Лев Пономарев, ч. 4

У них там каких только списков нет. Нам только иногда поступает информация, что существует какой-то список. Вот, допустим, одна дама ехала из Республики Коми в Москву, и, когда она садилась в вагон, к ней подошел милиционер и проследил, что она села. По-моему, он даже спросил: «Куда ты едешь?» А когда она приехала в Москву, ее прямо у вагона взяли, отвели в отделение милиции и потребовали объяснить, с какой целью она приехала. Мне об этом написали, и я, в свою очередь, обратился за разъяснениями милицию. Мне сказали, что она у них проходит по списку и согласно инструкции они должны были ее опросить. Это мне ответил майор милиции.

Я сам был снят с самолета в Минводах и отведен в отделение милиции. И меня допрашивали, для чего я прилетел. Никого не сняли, только меня с женой. Проверили паспорта, сняли, отвели. Я отказался отвечать, поднял скандал, и меня отпустили. И потом, кстати, извинились. Я написал Лукину, Лукин написал туда, и так далее. Я тоже вхожу в эти списки. Я руководитель правозащитного движения. Кроме того, я являюсь руководителем политической организации «Солидарность». Я по себе это знаю. Мне попадались списки изнутри МВД. Там написано: экстремистская организация — движение «За права человека». А дальше: экстремистская организация — «Свидетели Иеговы». Если копнуть, то там много всякой ерунды. Но этих людей взяли на карандаш.

А что сейчас делает Нургалиев, этот человек-легенда? Он почти каждый день выступает с новой инициативой. Недавно он выступил с инициативой провести мониторинг того, что поет, слушает молодежь, какие танцы она танцует, поскольку, по его мнению, надо прививать россиянам умение танцевать вальс и танго, а не западные танцы. Это не требует комментариев — каждый человек сам в состоянии оценить такого рода высказывания. Но мне практически каждый день приходится комментировать очередную инициативу этого замечательного человека. То есть он дает мне работу как правозащитнику. Последние инициативы достаточно тревожные.

Милиция составляет базы данных. Тех списков, которые у них есть, им мало. Они сейчас будут составлять базы данных на всех подвергшихся административному задержанию. Я, честно говоря, думаю, что такие базы у них есть и они просто хотят их легализовать, чтобы не было судебных исков и так далее. Может быть, это некое сопротивление решению Верховного суда, не рекомендовавшего принимать к рассмотрению такого рода искусственные дела, как дела по 282-й статье. Правоохранительные органы сейчас вступают в спор с Верховным судом. Все брать на карандаш, создавать общероссийские базы данных. Чтобы, когда задержали человека, сразу было ясно, что он уже подвергался административному задержанию в другом городе. Значит, он рецидивист. И на него можно фабриковать дело.

Слово «задержан» мне знакомо. Я знаю, как идет фабрикация. Я ничего не делал и ничего не говорил, а милиционер дает показания о том, что я кричал: «Долой маразматика Лужкова!» Причем милиционер так и написал: «Долой маразматика Лужкова!» Представляю, с каким удовольствием он это делал (Лужков тогда еще был у власти). И это стремление милиции создавать и все время увеличивать базы данных говорит о том, что милиция в любой момент готова интернировать сотни тысячи людей по всей стране. Мгновенно. И у них, значит, есть помещения, куда можно мгновенно интернировать. Они постоянно живут под страхом того, что люди выйдут на улицу.

Раньше они боялись оранжевых революций. Сейчас слово «оранжевая» уже вроде как не в моде. Сейчас выход на улицу. Они фабрикуют дела. Все делается очень тщательно, несмотря на глупость Нургалиева (он просто такой человек, его уже ничему не научишь). А вот вообще некоторые акции очень тщательно продумываются. Вот Манежная площадь. Совершенно очевидно, что там зажигали лидеры националистических организаций. Они там были. Там был лидер «Славянского союза» Демушкин, там были и другие патентованные националисты. Известно, что они там были, но ни одного из них не привлекли к ответственности. Привлекли только сторонников Лимонова, потому что к Манежной площади надо было привязать Триумфальную. Такое указание дал лично Путин. Буквально сразу же после событий на Манежке он выступил и сказал, что люди, которые борются за 31-ю статью, они в том числе зажигали и на Манежной площади. Строго в соответствии с указанием Путина сейчас идет этот процесс.

Материал подготовили: Мария Пономарева, Роман Попков, Дмитрий Романов, Виктория Романова, Ольга Азаревич, Лидия Галкина, Александр Газов