Межнациональные отношения в РФ. Местное самоуправление. Фальсификаций на выборах не избежать

В сфере межнациональных отношений государство проводит страусиную политику

Лев Гулько: Здравствуйте. Наш сегодняшний гость — депутат Государственной думы от ЛДПР, зампред комитета по делам национальностей Ирина Горькова. Здравствуйте, Ирина.

Ирина Горькова: Здравствуйте.

ЛГ: У нас, как всегда, три темы. Давайте начнем, может быть, не то чтобы с больной, но с наболевшей. Без кавычек. Это межнациональные отношения. Поскольку вы зампред комитета по делам национальностей, то вам и карты в руки. Одни эксперты считают, что межнациональные отношения у нас в совсем запущенном состоянии. Другие считаю, что это не так и есть какой-то позитив. Что на самом деле происходит?

ИГ: Я бы согласилась с первыми.

ЛГ: То есть запущенное состояние?

ИГ: Запущенное. Это очень больная тема для государства, в котором более 180 национальностей и свыше 230 языков. Это колоссальный пласт. Россия уже подписала ряд соглашений (их еще предстоит ратифицировать), в соответствии с которыми мы должны предоставить каждой национальности возможности для полноценного развития.

ЛГ: А разве у нас это было не так?

ИГ: Может быть, и было. Но отвечу вопросом на вопрос: где было?

ЛГ: В том государстве, откуда мы с вами пришли.

ИГ: Тоже нельзя говорить. Ведь как живут национальности, скажем, в Москве и как живут чукчи или эскимосы…

ЛГ: У них свои условия. У них Крайний Север.

ИГ: Да. Но сейчас там выживать стало еще сложнее. Ведь проблем возникает очень и очень много, и сегодня они обострились. Возьмем малочисленные народы Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока, и нынешнее развитие экономики, больной сырьевой экономики. Когда мы в первую очередь строим газопроводы, пробуриваем недра, ставим вышки, мы нарушаем их жизненный уклад. Причем очень сильно нарушаем. Предположим, трубопровод. Чтобы его построить, надо построить дорогу. Дорогу построили, порушили пастбище. Порушили пути миграции оленей. Таких вопросов очень много.

Возьмите законы о рыболовстве. То же самое. Пока ищут, каким образом в одном законе прописать все проблемы, которые возникают для жителей Камчатки, камчадалов, как их называют, которые ловят из моря. И тут же надо учесть, что где-то на маленькой речушке живет человек, который тоже должен без всякой квоты выловить свою рыбу. Поэтому вопросов очень много. Но все-таки я бы сказала, что вопросы с малочисленными народами более или менее понятны. Исторически они были еще в СССР, потом их унаследовала Россия, и они как-то решаются. Но вот поток миграции, прежде всего из стран СНГ... Потому что из дальнего зарубежья к нам не так много едет.

ЛГ: Хотя есть мнение экспертов, что поток миграции скоро пойдет из дальнего зарубежья. Когда все наши бывшие республики направят свой поток на Запад, поток из той же Ливии и Африки в целом начнет перетекать к нам.

ИГ: Меня это пока не очень страшит. Поскольку это будущее, а проблемы надо решать по мере их поступления. Сегодня же, к сожалению, самым острым вопросом национальной политики является, наверное, вопрос с титульной нацией. Титульная нация — русские. Если просмотреть и проанализировать наше законодательство, то мы действительно обеспечиваем права малых народов. Согласно Федеральному закону «О национально-культурных автономиях», каждой национальности и каждому этносу, которые проживают у нас на территории, независимо от того, есть ли у них свое государство (Латвия, Эстония, Грузия, Украина, кто угодно), если они здесь объединяются в автономную национальную группу, выделяются финансовые средства. Идет государственная поддержка, причем как на федеральном, так и на региональном и местном уровнях. Им предоставляется возможность изучать свой язык, проводить какие-то культурные мероприятия. А непосредственно для русских нигде ничего не прописано. Где хоть в одном законе…

ЛГ: Это же априори.

ИГ: Если бы это было априори, то не было бы Манежки. Мы не можем бесконечно проводить эту страусиную политику, при которой ни в одном законе не прописано... Нация же деградирует. И мы не можем этого не понимать.

ЛГ: А что должно быть в законе? Я не очень понимаю.

ИГ: Вы знаете, что такое закон? Согласитесь, закон — это инструмент, который должен как-то нивелировать сложившуюся ситуацию. Если она острая, он ее должен выровнять.

ЛГ: Я, знаете, вот о чем. Например, изучение собственного языка, собственные школы с преподаванием на национальном языке. Я это понимаю, когда существует диаспора, например грузинская...

ИГ: Да.

ЛГ: Но у нас в России русский язык государственный, и все на нем говорят. Где закон? Какой?

ИГ: Хорошо. Давайте возьмем Чеченскую Республику, где русских гораздо меньше. Что они должны создать? Кто их защитит? Где прописаны их права? По Российской Федерации они титульная нация. А там нет. Как быть? Этот вопрос стоит сегодня перед законодателями. Это не мы придумали. Это наша действительность поставила нас перед фактом, и мы должны сейчас думать об этом вопросе.

ЛГ: Имеются в виду национальные республики?

ИГ: Конечно. Давайте посмотрим с точки зрения логики. Возьмем какой-нибудь небольшой город. Например, я только что вернулась из Саратовской области. Там были мероприятия, посвященные 70-летию с начала Великой Отечественной войны.

ЛГ: Памятные мероприятия.

ИГ: Да. И 70-летие депортации немцев. Так вот, наш Бюджетный кодекс, я даже не беру Конституцию, распространяется на всех граждан Российской Федерации. На каждого гражданина выделяются определенные средства. И вдруг какой-то группе граждан, которые объединились по национальному признаку, выделяется больше денег. Естественно…

ЛГ: Это закон.

ИГ: Мы приняли такой закон. Значит, получается уже дискриминация. Почему по национальному признаку выделяется больше?

ЛГ: Может, чтобы сохранить малочисленные народы?

ИГ: Да, русские многочисленный народ. Но многочисленный относительно чего? Относительно китайцев — малочисленный. Относительно индусов — тоже, может, уже малочисленный. И если мы осознаем, что уже сейчас находимся в демографической яме и что дальше… В 2000-х годах рождаемость была повыше. Поэтому, конечно, сейчас больше детей пошло в детские сады, в школы. Но вопрос все равно стоит. Его надо решать. И комитет по вопросам национальностей сейчас находится в процессе решения…

ЛГ: Это будет закон о чем? Если говорить одним или двумя словами.

ИГ: Это закон о том, что Конституция должна быть для всех и что каждый гражданин в своем государстве должен получить все, что ему положено.

ЛГ: То есть Россия — многонациональное государство, и точка.

ИГ: Это главное. Вы знаете, если вернуться к Конституции, то там написано, что мы многонациональное государство. Фракция ЛДПР предлагает такую трактовку. Что мы — это русский народ и все проживающие вместе с нами.

ЛГ: Хорошо. Давайте оставим пока эту тему. Я думаю, вы не в последний раз у нас.

ИГ: Безусловно. Это очень интересная тема. Мы о ней еще поговорим.

ЛГ: А во второй нашей части мы поговорим о местном самоуправлении.

ИГ: В Российской Федерации?

ЛГ: Совершенно верно.

У местного самоуправления есть полномочия, но отсутствует финансирование

ЛГ: Итак, местное самоуправление в Российской Федерации, которое, как говорят, не работает. С одной стороны, оно вроде бы есть. С другой стороны, я как обыватель его не ощущаю. Когда-то что-то на подъезде вешали. Какие-то бумажки.

ИГ: Не очень касающиеся вас. И не понятно...

ЛГ: Нет, вроде бы касались. Приходите, поговорим. Люди, которых я не знаю. И не понятно, честно говоря, работает оно или не работает.

ИГ: До того как я пришла в Государственную думу... Вернее, не пришла. Это слово здесь совершенно не подходит. Перед тем как меня избрали, я работала главой администрации сельского поселения в Солнечногорском районе Московской области. Поэтому местное самоуправление в том виде, в каком оно задумывалось по 131 Федеральному закону... Это закон «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации». Могу сказать, что на самом деле тогда брали за основу опыт зарубежных стран, где действительно работают муниципалитеты. В чем заключался принцип? В том, что у гражданина есть разный уровень проблем. Те проблемы, которые касаются его жизнеобеспечения в том месте, где он проживает, должны решаться на местном уровне. Вот, собственно, что должно быть. И есть глобальные проблемы, которые должно решать федеральное или региональное правительство.

ЛГ: То есть разделение на самом деле обязательно?

ИГ: Да. То, что глобально, — здравоохранение и образование, безопасность...

ЛГ: Это федеральное?

ИГ: Это федеральный уровень. Правда, региональное тоже остается государственным. Я имею в виду образование и здравоохранение. А все остальное — ЖКХ…

ЛГ: Жизнь человека.

ИГ: Да. Непосредственно на земле. Тепло и водоснабжение, то, где он купит продукты...

ЛГ: Где будут играть дети, где будет стоянка...

ИГ: Да. Это все должно решаться непосредственно на земле. И, действительно, 131-й закон в первом своем варианте был прописан достаточно точно и жестко. Он поделил полномочия. Мало того, первоначально в законе прописывалось... Да и вообще, у нас и в Бюджетном кодексе сказано, что не должно быть нефинансируемых мандатов. Если вы передаете кому-то какое-то поручение, значит, передайте и финансирование. Но, к сожалению, сегодня не так.

Пару лет назад, когда наша фракция встречалась с Владимиром Путиным, я задала ему, в частности, вопрос: «Как получилось, что вы передали местному самоуправлению полномочия, но не передали финансирование?» Наполняемость местного бюджета, то есть те статьи, по которым он наполняется, урезаны донельзя. И сейчас происходит так. Вам передали полномочия, и вы их исполняйте. Как вы их исполните? Да как хотите. Это ваши проблемы. 1 сентября я была в школе городского поселения Поворово Солнечногорского района. На ремонт школа получила одну тысячу рублей. Вы можете себе представить?! На эти деньги даже краски не купишь на школу. Поэтому на кого опять легло бремя? На родителей. Детские сады — на родителей. А дороги? Можно сказать, что в Москве дороги более или менее нормальные, потому что там нет местного самоуправления.

ЛГ: Зачем нам тогда местное самоуправление, если всем занимается федеральная власть и деньги у нее, у власти?

ИГ: Надо исходить из того, что это неправильно выстроенная структура.

ЛГ: Я согласен.

ИГ: Она по своей сути…

ЛГ: Но она такая есть. Деньги только там.

ИГ: И премьер ответил так же. Понимаете, внизу еще работать некому. Поэтому кому деньги отдавать? Поэтому полномочия отдали, а деньги потом, по личному распоряжению...

ЛГ: Ручное управление получается.

ИГ: Чистой воды. Первоначальная редакция, когда Дмитрий Козак… Собственно, это под его патронажем был разработан закон, и там было четкое разделение по деньгам и по полномочиям. А потом внесли такое количество поправок, что все размазали. Уже законодательно закрепили, что губернатор имеет право сам выделять деньги из фонда поддержки поселений. Учитывая какие-то особые экономические условия и еще что-то. Между тем четко будет только тогда, когда в законе прописано: ты обязан то-то и то-то сделать, вот деньги, и попробуй не выполни — казню.

ЛГ: Конечно.

ИГ: А сейчас получается так: пойди туда — не знаю куда... Кто остается крайним? Мы с вами.

ЛГ: Сразу возникает вопрос: что делать?

ИГ: Пока мы, как всегда в этой стране, ждем политического решения. И политическое решение должно быть таким: либо мы возвращаемся полностью в социализм и превращаемся в строителей коммунизма, либо начинаем соблюдать законы так, как мы их прописываем. И не пытаемся их искажать.

ЛГ: Все понятно. Деньги где взять?

ИГ: Вы хотите сказать, у нас в стране нет денег?

ЛГ: Денег полно. Это должно быть политическое решение?

ИГ: Политическое решение.

ЛГ: Господин Кудрин столько-то процентов рисует на бумажке, и вы отчисляете. Как это происходит?

ИГ: Я на пленарном заседании задавала Кудрину вопрос на эту тему. Вообще самое банальное и простое: должно быть четко просчитано, сколько денег положено каждому человеку. Мы же знаем, какой у нас доход.

ЛГ: Приблизительно.

ИГ: Иногда даже очень приблизительно. Но все-таки из того, что есть, то, что попадает в казну, что не успели положить в очередной стабфонд и вывезти в Испанию... Если сначала вывозили в Америку, то теперь все дружно вывозят в Испанию.

ЛГ: Там дешевле недвижимость.

ИГ: Так вот, я задала вопрос, собираются ли у нас принимать нормативы минимальной бюджетной обеспеченности. Почему, скажем, во Франции, неважно, живешь ты в Марселе, в Париже или в каком-то маленьком городишке, если тебе по закону положено 100 рублей на здравоохранение, тебе придут твои 100 рублей. Так давайте введем такие нормативы. Каков инструментарий? Если будет принят федеральный закон о минимальной стоимости бюджетных услуг населению, тогда сам регион, если он богатый, или поселение, если оно богатое, может повысить уровень. Возьмем ту же Чукотку с Абрамовичем или Москву, которая говорит: я сделаю надбавку. Но меньше вы не имеете права.

ЛГ: А сейчас этого нет?

ИГ: Нет. И не хотят принимать. Я задавала Кудрину этот вопрос. Чего они боятся? Они боятся опыта западных стран, которые взвалили на себя социальное бремя, но больше его не тянут и боятся сказать людям: мы больше не тянем.

ЛГ: Боятся выступлений.

ИГ: Но для этого все должно быть четко просчитано. А если мы сидим сейчас на нефтяной игле... Уже все клеймят ее. По большому счету все ждут, когда все это закончится. Уже говорят, что лет через 20 нефти не останется.

ЛГ: Разговоры.

ИГ: Еще раскопают. Так вот, до тех пор пока мы будем сидеть на этой игле, и не мы на ней сидим, к сожалению… Недавно я была в Чехии, и там мне говорили: «Мы вас не понимаем. В Чехии нет ничего. Так, немножко радона и еще чего-то. Но при этом мы сами себя кормим». А мы, имея эти безумные запасы нефти, газа, леса, земли, в конце концов, завозим 50 процентов продукции. Это страшные цифры. И местное самоуправление — это одно из звеньев несбалансированности нашей экономики.

ЛГ: На этом наша вторая часть заканчивается. А в третьей части мы поговорим о приближающихся выборах. Это тоже одна из…

ИГ: А может, поговорим о чем-то положительном? А то получается…

ЛГ: А что делать? Можно и о выборах поговорить положительно.

ИГ: К сожалению, при всем своем желании ничего положительного о выборах я сказать не могу.

В фальсификациях выборов заставляют участвовать самые незащищенные слои населения

ЛГ: И все-таки выборы. Хотелось бы чего-то положительного. На днях я прочитал в газете, что оппозиция объединится и будет следить за тем, чтобы выборы не были сфальсифицированы. Причем вся оппозиция — и системная, и несистемная.

ИГ: Я не считаю, что это главный вопрос. Выборы априори будут сфальсифицированы. До этого 20 лет их фальсифицировали. С чего вдруг положение изменится?

ЛГ: Контроль будет. Или это невозможно?

ИГ: Это невозможно. И я хотела бы поговорить о выборах немножко с другой стороны, о которой не все, может, задумываются. Как депутат, я часто участвовала во всяких предвыборных кампаниях и исхожу из своего собственного опыта. Меня страшит другое, абсолютно другое. Когда мы говорим о фальсификациях… Конечно, известны случаи, когда поступает звонок из Кремля, и — раз, «Справедливая Россия» получает свои голоса. Но я даже не это имею в виду. Проблема, которая меня сейчас беспокоит, глубже. Проблема в том… Ведь кто у нас, как правило, сидит на избирательных участках?

ЛГ: В комиссиях?

ИГ: Да, в комиссиях.

ЛГ: Кто?

ИГ: Учителя, врачи, работники детских садов.

ЛГ: Это по закону?

ИГ: Нет. Просто так удобней. Просто эти люди всегда под рукой, потому что они самый незащищенный слой населения.

ЛГ: А кто должен сидеть?

ИГ: Давайте не будем сейчас говорить о том, кто должен сидеть. Я могу сказать, что во Франции, когда выборы заканчиваются, гражданин идет по улице и говорит: ой, там сейчас комиссия считает, пойду помогу. Это совершенно нормально. Потому что все понимают, что надо посчитать бюллетени, потом разложить в папки. Пойду и я помогу. И никто не видит в этом ничего зазорного.

ЛГ: Доверие.

ИГ: Да. А у нас получается, что этот самый незащищенный слой — медсестер, врачей, которых сажают, — заставляют подделывать подписи. По три раза вписывать человека, которого нет. Включать в списки тех, кто давно умер. И меня вот что страшит. Я с этим сталкивалась. Однажды вместе с кандидатом мы пришли в комиссию, спрашиваем определенные документы, которые положены, и вся комиссия, понимая, что мы нашли нарушения, начинает с нами бороться так, как будто мы классовые враги. У нас не бунт. У нас обыкновенные гражданские выборы, причем даже не думские, а муниципальные. Борются с нами, как будто мы отнимаем последний кусок хлеба. За что? За те 500 рублей, которые им выплатят, или за то, что им пообещали, что в детском саду наконец-то отремонтируют крышу, которая текла 20 лет. Меня страшит сам цинизм, с которым власть издевается над неимущими. Ведь эти люди больше никому не верят.

ЛГ: Конечно.

ИГ: Мы говорили: что вы творите? Вам же в этом муниципалитете жить. Вы же избираете того главу, который, мягко говоря, не заслужил. Денег дали и толкают. Человек должен побороться, тогда он будет ценить свою должность.

ЛГ: Смотрите…

ИГ: А потом, я извиняюсь, эти люди приходят в школу, в детский сад к нашим детям. Мы видим по телевизору: бьют четырехлетних детей. Она, эта женщина, не виновата в том, что стала таким циником. Что она видит такое пренебрежение со стороны государства к себе, своим заботам. Это как на уровне крепостного права. Тебя поставили, дали 500 рублей и сказали: ты обязан сделать. И попробуйте не сделайте, вы не получите денег в бюджет. И глава тогда уверен, что он борется за бюджет, эти уверены, что они борются за главу...

ЛГ: Скажите: где предел терпения? Тот предел, после которого, не дай Бог, что-то начнется?

ИГ: Не я придумала этот предел. И социологи, и статистика говорят о том, что должно быть две трети населения. Если две трети населения с чем-то согласны, то остальные — диссиденты и так далее — все видят, но не могут раскачать эту массу. Это критическая масса.

ЛГ: А как у нас сейчас?

ИГ: А сейчас, я думаю, уже где-то 60 на 40. Немножко мы еще не дошли.

ЛГ: Чуть-чуть осталось?

ИГ: Да.

ЛГ: А что надо сделать, чтобы этого не произошло?

ИГ: Как человек, который живет в этом государстве, у которого трое детей и трое внуков, я всегда говорю, что худой мир лучше доброй войны. Поэтому я и пришла в Государственную думу, поэтому я пришла во фракцию ЛДПР, чтобы на сегодня хотя бы говорить об этом. Если не говорить, то надо просто повесить голову, закрыться, как спаниель, ушами и сидеть. Хотя бы говорить. И сегодня благодаря телевидению и Интернету я имею возможность об этом говорить.

ЛГ: Кстати об ЛДПР. Разные партии и движения партии озвучивают свои предложения по поводу выборов. В частности, господин Прохоров озвучивает. Борьба с «Единой Россией» и что-то еще. Как ЛДПР к этому относится? Что ЛДПР хочет предложить? Все связывают ЛДПР с одним человеком — с Владимиром Вольфовичем. Он выходит и говорит ярко и эмоционально. Он лидер. Но все-таки ЛДПР — это большая партия.

ИГ: Начну с того, что ЛДПР 22 года. Согласитесь, что если партия, не имея административного ресурса (против «Единой России» с каким административным ресурсом ты пройдешь?!), исключительно на энтузиазме, 22 года… Были такие моменты, когда мы набирали и 50 процентов, а один раз даже за 80 перешагнули (это значит, что от ЛДПР шел очень яркий человек), но свои четкие 17—20—25 процентов мы имеем. В нашей стране сегодня 140 миллионов жителей; 20 процентов — это 28 миллионов. Согласитесь, это огромная армия.

И то, что эта армия поддерживает… А я бы сейчас сказала: Жириновского. На самом деле. Потому что структура у нас выстроена так: у нас есть региональные координаторы, есть горсоветы, есть районные организации. То есть партия полностью унифицирована, начиная с высшего управления, Высшего совета и заканчивая каждым членом партии. Может быть, дисциплина в том и состоит, что, когда вырабатывается курс партии, то садится фракция… У нас каждую неделю проходит заседание фракции (сейчас, правда, график работы Госдумы изменился, и наши заседания проводятся раз в две недели), и на этом заседании фракции, когда сидят депутаты, когда сидит лидер, вырабатывается позиция, и потом эта позиция жестко отслеживается. Если положено исполнить ее до нижнего звена, значит, это будет исполнено. А когда наверху говорят, что закон приняли, а пока донизу докатилось, он непонятно во что превратился….

ЛГ: Возьмем нынешние выборы в Государственную думу. У всех партий лозунги такие народные, что просто за всеми хочется идти. Все для народа. Какой лозунг на этих выборах будет у ЛДПР? На что вы будете опираться?

ИГ: Я, как уже говорила, буду опираться на лозунг «Что хорошо русским, то хорошо всем».

ЛГ: Это центральный лозунг?

ИГ: Да, это центральный лозунг. Не может быть так, чтобы в Москве было хорошо закавказцам и плохо всем остальным, потому что тебя могут избить в клубе, могут остановить на улице и убить, и, пока не выйдут на Манежку, убийцам ничего не будет. Поэтому, если будет хорошо основной массе, будет хорошо всем.

ЛГ: Хорошо. Спасибо вам за разговор. Думаю, не в последний раз. Напомню, что у нас в гостях была депутат Государственной думы от ЛДПР, зампред комитета по делам национальностей Ирина Горькова. Спасибо вам.

ИГ: Спасибо. До свидания.

Материал подготовили: Мария Пономарева, Лев Гулько, Алексей Козин, Виктория Романова, Ольга Азаревич, Лидия Галкина, Александр Газов