Двадцать лет назад прекратил свое существование Союз Советских Социалистических Республик

«Народные фронты», выступавшие за независимость союзных республик, вышли из подполья в легальную политику еще в конце 80-х. Устремления вчерашних диссидентов и подпольщиков совпали с позициями республиканских «вождей»: «верных ленинцев», «стойких коммунистов», «членов ЦК КПСС» и прочая, и прочая, и прочая. Тогда же, на рубеже 80—90-х, начались вооруженные межнациональные столкновения, быстро переросшие в полноценные войны (армяно-азербайджанская, молдавско-приднестровская, грузино-абхазская и грузино-южноосетинская). С формальной точки зрения эти войны не закончились и по сей день…

После подписания Беловежского соглашения в большинстве бывших союзных республик долго еще ходили советские деньги, по инерции действовали некоторые союзные законы и нормативы, да и символику СССР, демонстрация которой в некоторых восточноевропейских странах теперь объявлена уголовным преступлением, до сих пор можно видеть на многих зданиях, построенных при советской власти.

Сегодня мы обратились к нескольким представителям общественности с просьбой прокомментировать новость 20-летней давности. Наши собеседники должны были вспомнить свои мысли и ощущения в декабре 1991-го и сопоставить их с нынешним восприятием тех событий.

Сергей Митрохин, лидер партии «Яблоко», оценивает свои ощущения 20-летней давности как «фрустрацию». «Было ощущение того, что новая российская власть, которая тогда вышла на сцену, делает что-то совсем неправильно и ставит свои политические интересы выше интересов страны. А страна тогда воспринималась как СССР, а не как Россия. В связи с развалом Союза возникло ощущение предательства. Потом, когда Россию стали продавать кусками, стало окончательно ясно, что у новой власти совсем не те цели и задачи, которые они декларировали. Оформилась элита, главный смысл существования которой — паразитирование на теле страны», — говорит наш собеседник.

Митрохин называет развал единого государства «предательством». «Раздел осуществлялся так, что и население, и экономика проиграли. Разрыв проходил по живому, без попыток сохранить единое экономическое и культурное пространство. Это делалось в чисто корыстных интересах, в ущерб интересам жителей. А ведь можно было сделать какой-то цивилизованный развод по примеру Чехословакии, мирно разделившейся на Чехию и Словакию. Но между двумя республиками Чехословакии были скрытые противоречия. А в СССР такие противоречия были только с балтийскими странами. Ни у республик между собой, ни между республиками и Центром не было неразрешимых конфликтов, а значит, не было и объективных предпосылок расчленения. Это был сговор партноменклатурных элит. И многие из бывших советских начальников до сих пор сохранили свою власть в этих республиках».

В то же время, оценивая перспективы воссоздания единого государства, Митрохин отмечает «пиаровский характер» этих проектов. «Реальной основы под ними нет. Она может быть экономической. Сближение возможно, но этот договор должен быть межгосударственным. Бессмысленно называть его каким-то «Евразийским союзом». РФ должна избегать любой великодержавной риторики. Сейчас, особенно ввиду вступления в ВТО, России нужны рынки. Если на Запад мы можем экспортировать в основном нефть и газ, то на рынках Средней Азии или Украины найдется место и российским товарам несырьевых отраслей. Там можно добиться благоприятных условий для деятельности нашего бизнеса. Надо заключать прагматические соглашения без евразийского великодержавного пиара. Кроме того, Москва должна восстанавливать культурное русское языковое пространство. Множество русских до сих пор живет в бывших советских республиках в условиях притеснения, в том числе по языковому признаку. Россия должна выступать гарантом их прав. Для этого тоже нужны какие-то формы интеграции».

«Нашей стране не следует создавать врагов, как это произошло с Грузией, потому что каждый враг — это потеря для сотрудничества, — уверен политик. — Сейчас Грузия полностью вышла из СНГ и подпала под влияние США. Теперь это отрезанный ломоть, и возможность действовать на территории Абхазии и Южной Осетии не компенсирует потерю. Сходная ситуация с Украиной. России не нужны амбициозные проекты — нужно прагматическое кооперирование, закрепление экономического и культурного присутствия», — подытожил Сергей Митрохин.

Поэт и публицист, главный редактор журнала «Наш современник» Станислав Куняев как 20 лет назад, так и сейчас, называет распад СССР «всемирной трагедией».

«На следующий день после беловежского предательства мне позвонил один французский корреспондент, — вспоминает Куняев, — и спросил мое мнение. Это интервью, кстати, было опубликовано в газете Le Monde, позже я включил его во многие книги, в том числе в юбилейную «Стас уполномочен заявить». Оценивая произошедшее со страной и перспективы новой жизни, я рассказал об одном научном эксперименте, поставленном над бабочками. Ученые обозначили цель произвести отбор самых слабых, наименее приспособленных, и, скрещивая несколько поколений подряд самых слабых бабочек, вывели популяцию таких, которые уже не могли летать, а только ползали, как черви. После этого они произвели обратный отбор, скрещивая самых жизнеспособных представителей этой ослабевшей расы, и в итоге из этих червеобразных снова вывели бабочек, способных к полету. Вот такая метафора. Я уверен, что и мы через несколько поколений найдем силы восстановиться — и тогда возродимся вместе со страной».

Гроссмейстер и политик Гарри Каспаров признается, что «сегодня, конечно, есть ощущение разочарования». «Буквально в эти дни снова появляется надежда на позитивные изменения, — говорит он. — И в целом эти 20 лет сильно отличались от тех радужных ожиданий, которые нас переполняли в 1991 году. Но случилось то, что должно было случиться. После провала ГКЧП СССР доживал последние дни. Процессы развала шли подспудно долгие годы, и это связано не только с событиями в Прибалтике. В республиканских элитах крепло ощущение, что нужно отправиться в самостоятельное плавание».

Каспаров считает крушение СССР и советской модели «исторически предопределенным». Одну из причин распада государства он видит в неготовности Михаила Горбачева и его команды идти по пути радикальных реформ. В то же время он отмечает, что 20 лет после 1991 года — время упущенных возможностей. «Многое можно и нужно было сделать по-другому», — убежден политик.

Материал подготовили: Владимир Титов, Мария Пономарева, Александр Газов