Дело Сергея Аракчеева. Интернет — добро или зло?

Дело Сергея Аракчеева, ч. 1

Лев Гулько: Здравствуйте. У нас сегодня в студии Марина Юденич, писатель и, я бы сказал, топовый блогер. Здравствуйте, Марина.

Марина Юденич: Здравствуйте.

ЛГ: Как всегда, у нас три части. Первая часть, она для Марины наиболее… Близкая — это плохое слово?

МЮ: Почему? Хорошее, близкое.

ЛГ: Близкое. Дело Аракчеева, которое, как мне кажется, еще не закончено.

МЮ: Конечно, не закончено. Аракчеев сидит.

ЛГ: Аракчеев сидит, и, наверное, это не последнее, что может с ним произойти. Насколько дело Аракчеева (наши уважаемые читатели и зрители в курсе того, что произошло) знаково, показательно как отражение нашего сегодняшнего времени?

МЮ: На мой взгляд, удивительно показательно и удивительно знаково. Потому что Аракчеев — это такая фигура, которая вне политики. По крайней мере он сам вне политики. Это служака, солдат, парень, который с детства мечтал пойти в армию. Парень, который пошел в армию — на обычную срочную службу. Потом остался. Потом добровольно пошел служить в Чечню и очень гордился тем, что служит в Чечне. В Чечне он был сапером — и очень гордился тем, что был сапером. И очень гордился тем, сколько он разминировал зарядов и сколько спас жизней. Это такой, как мне кажется, типично российский человек. Это такой Иванушка-дурачок (в хорошем смысле слова), который верит в справедливость, искренне верит в справедливость. Который говорит: а чего это я буду уходить... Я думаю, наши зрители и слушатели знают историю Аракчеева. И знают, что после двух вердиктов присяжных…

ЛГ: Оправдательных.

МЮ: Оправдательных. Когда должен был состояться третий суд и был зазор между процессами, Аракчеев был на свободе. Человек, который проходил с ним по делу, Худяков, он ушел — ушел в бега. И с большой долей вероятности я могу предположить, что его никто особо не ищет (как никто не ищет и Ульмана). И слава Богу. Я это не к тому, чтобы искать Худякова. Такая возможность была и у Аракчеева. И когда я познакомилась с Аракчеевым, один из первых моих вопросов (меня действительно этот вопрос занимал) был: «А почему ты не ушел? Ты же понимал, что уповать не на что, что приговор, скорее всего, будет таким, каким он и оказался. Коль скоро государство дважды отменяет вердикт присяжных, линия понятна». И он, глядя на меня, ответил: «А чего я должен уходить? Я в своей стране. Я ничего не совершал». Более того, он тогда еще сказал: «Я хочу вернуться и служить дальше. Я офицер». И мне кажется, этот образ — он очень российский.

Года два назад в своем блоге в «Живом журнале» я написала пост «Поколение А». Это было, я помню, с подачи и президента Медведева, и Михаила Ходорковского, которые синхронно, один из колонии, другой из Кремля, озвучили идею «поколения М», поколения модернизаторов, которые-де — будущее России. Я тогда не согласилась ни с тем, ни с другим и написала пост про «поколение А». Почему «А»? Потому что, во-первых, это одна из самых частотных букв российского алфавита, во-вторых, это Аракчеев, а в-третьих, это те люди, которых объединяет… Они очень разные и по социальной принадлежности, и по экономическому положению, и по возрасту. Но их, как мне кажется, объединяет то, что они считают себя неотъемлемой частью России. Модернизаторам хорошо везде. Это граждане мира. Они хорошие люди, я не могу сказать о них ничего плохого, но это люди, уже стоящие над государственностью. Такие вот космополиты.

ЛГ: Мне кажется, что «поколение А» не отрицает «поколения М».

МЮ: Нет, конечно. Более того, люди «поколения М» вполне могут принадлежать к «поколению А» и наоборот. Но тем не менее я считаю, что «поколение А» более многочисленное. И будущее страны, простите за пафос, принадлежит «поколению А». Потому что они никуда из России не денутся. Не потому, что не могут, а потому, что не хотят. В то время как людям, принадлежащим исключительно к «поколению М», к «стерильному» «поколению М», хорошо везде — и в России, и во Франции, и в Кремниевой долине, и в Японии. Где угодно. И слава Богу. Такие люди тоже нужны, и я их уважаю. Поэтому Аракчеев — это фигура из «поколения А».

ЛГ: Давайте сделаем небольшую паузу, а во второй части продолжим разговор о деле Аракчеева.

Дело Сергея Аракчеева, ч. 2

ЛГ: Итак, мы продолжаем. Вернемся к делу Сергея Аракчеева. Что сейчас происходит?

МЮ: Сергей сидит уже четыре года. А в общей сложности он находится в жерновах судебной машины восемь лет. Когда все началось, ему было 22 года. Сейчас ему 30. 9 ноября была встреча с президентом. Я подняла руку и спросила его о деле Аракчеева. Он сказал, что знает о деле Аракчеева — знает из Интернета. Аве, Интернет!

ЛГ: Он, кстати, относится и к «поколению А», и к «поколению М». Я имею в виду Дмитрия Анатольевича.

МЮ: Согласна. Дмитрий Анатольевич — и «поколение А», и «поколение М». В то время как Владимир Владимирович — «поколение А», но никак не «поколение М». Я так полагаю. Если уж говорить о тандеме, вторую голову тоже надо упомянуть. Так вот Дмитрий Анатольевич сказал, что знает из Интернета о деле Аракчеева. Он сказал, что меня услышал и даст команду тем, кому это положено по должности, внимательно присмотреться к этому делу. Это было 9 ноября. Сегодня 26 января. И ответа от Дмитрия Анатольевича я не получала.

ЛГ: А должны были?

МЮ: Юридически — нет. Это же не официальное обращение. Но и неюридической информации о том, что происходит, у меня тоже нет. Да, я получила ответ из военной прокуратуры. Юридически это ответ на мое обращение в Государственную думу. Почти одновременно с обращением к Медведеву я написала письмо в Государственную думу, тогдашнему заместителю председателя Комитета по безопасности Владимиру Ильичу Колесникову. И Колесников переслал мое письмо в Генеральную прокуратуру. Ответ я получила из военной прокуратуры, от некоего советника юстиции Белоусова, который пишет, что оснований для пересмотра дела Аракчеева нет. Он конспективно анализирует тезисы, которые я изложила в письме, и отметает их все.

Чтобы не растекаться и не погружаться в юридическую казуистику, я коснусь только одного обстоятельства. Эксгумация трупов. Есть такой очень интересный момент в деле Аракчеева. Помните «Всадника без головы»? Там пуля была в трупе, и все гонялись за ним, чтобы доказать невиновность главного героя. Так вот у Аракчеева ситуация аналогичная. Пуля находится в теле одного из потерпевших. Там слепое ранение. Пуля внутри. Но судебное медицинское обследование трупа не производилось. Потому что, как написано в констатирующей части приговора, это не предусмотрено мусульманскими обычаями. Об этом я говорила Медведеву на встрече. Более того, не проводилась и эксгумация. Через четыре месяца разрыли могилу (все-таки разрыли, несмотря на мусульманские обычаи), визуально осмотрели тела и сделали заключение, что все в порядке. А советник юстиции Белоусов пишет мне, что эксгумация труппа отметает ваши тезисы. Не было никакой эксгумации.

ЛГ: Еще был момент, связанный с детектором лжи.

МЮ: Да. Сергей Аракчеев с самого начала просил провести исследование на детекторе лжи. Суд ему в этом отказал. И вот летом прошлого года, в июле, мы снимали документальный фильм о Сергее Аракчееве и в рамках этого фильма провели исследование на детекторе лжи. Четыре часа сертифицированный специалист, один из лучших специалистов в стране (мы привезли его из Москвы), исследовал Сергея на детекторе лжи. Заключение однозначное: не совершал. Более того, не знает, кто совершил, и не находился на месте преступления. Вот такие задавались вопросы. Естественно, мы уведомили об этом и Генеральную прокуратуру. Советник же юстиции Белоусов пишет нам, что, по его мнению, исследование на полиграфе, проведенное спустя такое длительное время, недостоверно, потому что психофизиологическое состояние человека изменилось. Никаких научных данных на этот счет нет.

ЛГ: То есть господин Белоусов считает, что время лечит?

МЮ: Видимо, да.

ЛГ: Последний вопрос в этой части. Что вы будете предпринимать дальше? Вот вы поговорили с президентом нынешним.

МЮ: Мы будем действовать в двух направлениях. Точнее, в трех. Первое направление — юридическое. Это больше по части адвоката Дмитрия Аграновского. Военный прокурор Белоусов оказал нам некую услугу, поскольку теперь мы можем напрямую обращаться к генеральному прокурору России, что мы и сделаем. Будем писать кассационную жалобу. Такая возможность еще есть.

Второе направление — политическое. Я буду стараться всеми правдами (неправдами мы действовать не будем) донести информацию об Аракчееве до руководителей страны. Как я сделала это в ноябре, так буду делать и дальше. При первой возможности, которая будет (а она будет), я буду говорить об этом президенту — и нынешнему, и будущему, кто бы им ни стал. И мы не дадим покоя властям предержащим, не дадим им забыть о деле Аракчеева. Я это обещаю.

И третье направление — медийное. Это средства массовой информации. Наша с вами беседа — кирпичик в эту стену. Интернет наш любимый. Никуда от него не деться.

ЛГ: Давайте мы закончим вторую часть, а в третьей части поговорим как раз об Интернете и о нашем времени. Все вместе попытаемся обсудить.

Интернет — добро или зло?

ЛГ: Итак, Интернет и наше сегодняшнее время. Интернет — это вообще зло или добро? Я понимаю, что вопрос банальный.

МЮ: Интернет — это лекарство, которое в разумных дозах несет добро, но в случае передозировки или употребления не по назначению может привести к летальному исходу. Я так скажу.

ЛГ: Возьмем нашу страну. Она же сейчас находится в пограничном состоянии.

МЮ: Да, есть такое.

ЛГ: Грипп с осложнениями. Для страны нашей это добро или зло?

МЮ: Добро, конечно. По большому счету, если не вдаваться в подробности, это добро. Потому что Интернет позволяет вскрыть кучу всяких неприятных вещей, которые кто-то хотел бы замолчать. Кто-то — это прежде всего власть. История Аракчеева — яркий тому пример. Но поскольку Интернет никоим образом не регулируется… Это невозможно, да и не нужно, я не сторонница цензуры в Мнтернете. Упаси Боже. Просто каждый человек, который заходит в Интернет, чтобы получить какую-то информацию, какую-то аналитику, должен в первую очередь включать мозги. Первое правило: проверяй ссылки. Одна ссылка — это ничто. Две ссылки — это информация к размышлению. Три ссылки — это свершившийся факт. Это правило Интернета. Только так.

ЛГ: А каково отношение «поколения А» и «поколения М» к Интернету? Мы уже выяснили, что Дмитрий Анатольевич — это и «поколение А», и «поколение М»…

МЮ: Я так полагаю.

ЛГ: …А Владимир Владимирович — это «поколение А». У Владимира Владимировича какое отношение к Интернету? Он как к нему относится?

МЮ: Я думаю: осторожное любопытство.

ЛГ: Вы сказали, что в замалчивании фактов больше всего заинтересована власть. Власть — это как раз и есть Владимир Владимирович и Дмитрий Анатольевич.

МЮ: Я думаю, это неотъемлемое свойство любой власти. Любой человек, когда он приходит во власть, каким бы он ни был до этого, немедленно становится замкнутым, закрытым. У него появляются какие-то скелеты в шкафу.

ЛГ: Предположим, что к власти приходят другие люди. Не Владимир Владимирович, а другие. Они тоже станут, как у Юрия Олеши, тремя толстяками?

МЮ: А чего предполагать? Они уже были у власти — и Немцов, и Рыжков, и Касьянов...

ЛГ: Про Немцова…

МЮ: Люди, которые кукловодят сейчас на митингах, они в основном уже были у власти. Поэтому чего предполагать? Надо просто вспомнить, что у нас было в начале и середине 90-х. То же и будет. С неизбежностью. Это так. И это не только в России. Как только человек надевает на себя какую-то корону и садится на какой-то трон, он становится немножко толстяком. И мне кажется, что с этим ничего нельзя поделать. Так будет.

ЛГ: А теперь несколько слов о логике. Люди, которые вышли на митинги, говорят, что выборы были нечестными...

МЮ: Нечестными, не спорю.

ЛГ: Казалось бы, власти логично бы было отреагировать. Сказать: ребята, спасибо вам огромное. Мы сейчас всех накажем — этого, этого и этого, включая начальника Центризбиркома. А они повели себя по-другому, нелогично. Отреагируй — тебе же лучше будет.

МЮ: Вы знаете, не то чтобы не реагируют вовсе. Возбуждены уголовные дела, идут какие-то расследования. Но зазор между требованиями общества и тем, что могут дать обществу власти, будет всегда. Общество всегда будет говорить: дай все. А власть будет отвечать: дам немножко. Так сейчас и происходит.

ЛГ: Что будет дальше? Вы как писатель должны быть провидицей, своего рода Кассандрой. Одни кричат: революция (в хорошем смысле слова), другие — еще что-то, третьи…

МЮ: Все говорят хорошее, но не забывают при этом взять шило на митинг. Так вот, я думаю, что никакой революции не будет. Что же за этим всем будет? А будет весна. Будет весна — и будут выборы. Я не знаю, будет второй тур, не будет второго тура. Если даже он будет, ничего страшного. Я в этом глубоко убеждена. Выборы — это не трагедия, это нормальный процесс. Если в ходе выборов выяснится, что да, мы идем на второй тур, ну и что? Идем на второй тур.

ЛГ: Вы пойдете на выборы?

МЮ: Я пойду на выборы. Я достаточно политизированный человек, гражданин, и поэтому я, конечно, пойду на выборы и, конечно, буду голосовать. Я не вижу ничего кошмарного. У нас каждый раз перед выборами… Давайте вспомним 2007 и 2008 годы. По большому счету, было то же самое. Просто масштаб больше. И на это надо обращать внимание.

ЛГ: Давайте на этой позитивной ноте… Заканчивать надо позитивно.

МЮ: Конечно. Будет весна. Это в любом случае.

ЛГ: Будет весна, цветы будут, листочки зеленые. Слава Богу.

МЮ: Все будет хорошо.

ЛГ: Спасибо большое. Марина Юденич, писатель и топовый блогер, была сегодня у нас в гостях. Надеюсь, вы не в последний раз у нас в «Ресете».

Материал подготовили: Роман Попков, Лев Гулько, Илья Бойков, Дарья Шевченко, Виктория Романова, Ольга Азаревич, Лидия Галкина, Александр Газов