Оппозицию в регионах пугают либералами на столичных митингах, вынуждая ее голосовать за Путина

Илья Пономарев, ч. 1

— Как вы оцениваете перспективы протестного движения и, в частности, перспективы взаимодействия системной и несистемной оппозиции? О том, что такое взаимодействие необходимо, говорили уже давно. Смычки, похоже, появляются. Это надолго?

Положение наше, конечно, блестящее, но не безнадежное, как говорят некоторые. Я думаю, что перспективы у протестного движения, безусловно, есть. И самое главное — есть перспектива победы. Потому что никакое протестное движение не может и не должно существовать вечно. Оно должно выполнить свою задачу — обеспечить смену власти в своей стране, и после этого страна должна вернуться на нормальные, легитимные, конституционные рельсы развития.

Правда, я думаю, что в рамках нынешней Конституции сделать это будет очень трудно. Я думаю, что должно быть созвано конституционное или учредительное собрание, которое изменит фундаментальные правила игры. Но это совершенно другой вопрос. Сейчас самое важное — это обеспечить восстановление института честных выборов. Потому что именно через него и можно реализовать все эти задачи.

Что в этой ситуации ждет системную и несистемную политические поляны, предсказать достаточно сложно. Потому что из системного политического поля было искусственно вытеснено такое большое количество людей, что, как только они получат возможность вернуться в это пространство, оно полностью преобразится. Там могут появиться люди, которые были известны в 90-е годы, но их, наверное, будет меньшинство. Большинство составят люди, которые сейчас широкой публике вообще не известны. Это люди и левой, и националистической ориентации, да и в либеральном лагере уже подросли совершенно новые фигуры и новые лица, которые известны лишь в своей профессиональной, что называется, протестной тусовке, а больше нигде.

Конечно, в этом смысле системным политическим партиям придется сложно, поскольку конкуренция будет очень большой и им придется заново доказывать своему избирателю, что они достойны представлять его интересы. У них есть определенная фора в виде известности, раскрученности брендов и так далее. Но их идейные позиции будут гораздо слабее, потому что ко всем участникам системной политики, вне зависимости от того, оппозиционеры они или провластные, люди сейчас относятся как к тем, кто уже во власти и, соответственно, немножко в доле. Даже если это оппозиция. Запрос на честность, на последовательность оппозиции в обществе очень высок. И это дополнительное преимущество, которое получат несистемные силы.

Илья Пономарев, ч. 2

— Либералы сейчас пребывают в эйфории. Они считают, что нынешние выступления — это либеральный протест. Действительно ли это так? И какие перспективы у левой идеологии?

Тот протест, который мы видим сейчас на улицах и о котором пишут, это протест московский. Но Москва не Россия. Люди здесь живут совершенно по-другому. И Москва в значительной степени живет за счет эксплуатации регионов, выкачивая из них ресурсы. Безусловно, для основной массы людей это не всегда происходит осознанно. Так уж выстроена экономическая система у нас в стране, потому что именно так можно воровать, именно так можно вывозить капитал за рубеж. Но волей или неволей вся Москва вовлечена в процесс перераспределения финансовых потоков от российских регионов к центру и, соответственно, в западные страны. Поэтому уровень либеральных настроений в Москве значительно выше, чем во всей остальной России.

Но сказать, чтобы данные социологов как-то особенно сильно воодушевляли либералов, нельзя. Они показывают, безусловно, что в Москве либералов много. На площади их было 40—45 процентов. Это в принципе совпадает с тем, что мы наблюдаем на различного рода либерально-ориентированных интернет-сайтах. Когда на таких сайтах проводится голосование, то голоса набирает партия «Яблоко», Прохоров, который пользуется сейчас определенной популярностью, и так далее. Однако когда дело доходит до голосования по всей стране, мы видим совершенно другие предпочтения. Люди, которые выходят на такие же митинги в регионах, они в основном выходят под красными знаменами КПРФ, под оранжевыми знаменами «Справедливой России» или без всяких знамен, но, тем не менее, с социальной повесткой дня. Потому что те проблемы, которые их волнуют, — это зарплаты, это пенсии, это жилищно-коммунальное хозяйство, это состояние дорог. Это социальные проблемы, которые являются ежедневными.

И главная линия контрпропаганды против нас как раз в этом и заключается. Почему показывают по телевидению эти митинги? Ровно для того, чтобы транслировать эту позицию бабушке где-нибудь в Урюпинске. Чтобы сказать ей: вот смотри — на трибуне все эти 90-е. Посмотри, как они одеты, на каких машинах ездят, какие слова говорят. Ты хочешь этого? Ты считаешь, что эти люди выражают твои интересы? И бабушка в ужасе говорит: нет. Если выбирать между этими и Путиным, я выберу Путина. И она голосует за Путина. Это основная линия пропаганды.

В этом смысле задача всех протестных сил, и прежде всего сил левых, — объяснить то, что сейчас происходит. Показать, что на данный момент мы все в одной лодке. Мы хотим честных выборов. На честных выборах победят левые, никакого сомнения в этом нет. Но до честных выборов надо дожить. Революции и любые перемены совершаются в Москве. Соответственно, необходимо добиться единства. Необходимо, чтобы все люди, которые разделяют лозунг новых, честных, свободных выборов, выходили на площадь. И мне кажется, нам пока это удается.

Илья Пономарев, ч. 3

— Сейчас модно говорить о том, что наступил век сетевых структур, во многом безлидерных, неидеологических, что партии с жесткой вертикалью — это все пассажиры из прошлого века. На ваш взгляд, в послепутинской России произойдет возрождение партийности?

Безусловно. Я думаю, что партии будут иметь место. Потому что партия — это мобилизационный механизм, партия — это субъектность. Партия — это возможность для группы людей каким-то образом выработать общую позицию, которая была бы донесена до всего остального общества и как-то в нем прозвучала. Выборы — это как раз способ замерить, какая позиция более популярна, а какая менее популярна.

Вместе с тем я думаю, что представительная демократия, для которой, собственно, и нужны партии, в принципе доживает последние, может, не годы, но десятилетия. По мере развития новых информационных технологий мы придем к прямой демократии, когда в терминалах, которые стоят в городах на каждом углу, можно будет не только оплатить счета, но и высказать свою точку зрения по вопросам, которые будут выноситься на общенародное обсуждение.

Я считаю, что все важные вопросы должны выноситься на общенародное обсуждение. И наем людей в исполнительную власть должен осуществляться на основе такого же контракта, какой заключается при найме на любую другую работу. То есть, претендент на пост министра должен говорить: если я становлюсь министром здравоохранения, то моя задача через год добиться снижения смертности на такой-то показатель, через два — на такой-то, через три — на такой-то. Такие-то лекарства — через год, такие-то — через два, такие-то — через три года. Если ты выполняешь этот контракт, то продолжаешь быть министром. Не выполняешь — вылетаешь со своей позиции.

Этот контракт должно сформулировать общество. Оно должно согласиться, что именно это является программой действий министерства. А то сейчас люди сами себе рисуют программы, сами перед собой отчитываются, сами не выполняют и сами не несут никакой ответственности.

Но в переходный период партии, безусловно, существовать будут. Хотя развитие сетевых технологий приведет к тому, что от партий XIX века, где надо физически собираться, голосовать и так далее, мы начнем уходить. Протокол, секретарь, обком... Все же партии устроены одинаково, как это было заложено 200 лет назад. Вот от этого, я думаю, мы будем уходить. Мы увидим развитие сетевых партий, которые устроены по принципу социальных сетей. И важно, чтобы законодательство такие вещи принимало.

Материал подготовили: Роман Попков, Тарас Шевченко, Виктория Романова, Ольга Азаревич, Лидия Галкина, Александр Газов