Коррупция — деструктивная форма организации власти. Ее столичные особенности: Собянина пока боятся

Главная задача в борьбе с коррупцией — выстроить институты

Для того чтобы точно ответить на вопрос «Как изменилась коррупционная составляющая в Москве с отставкой Лужкова?», нужно проводить специальные исследования, мониторинг и так далее. По ощущениям, да — ситуация действительно изменилась. Она улучшилась: не могла не улучшиться, поскольку длительное пребывание у власти одной и той же команды, как правило, ведет к тому, что люди срастаются со своим местом. Они приватизируют его в большей мере, чем тот, кто на него только заступил, и, соответственно, они глубоко врастают в коррупционные отношения. Вот почему один из принципов демократии — сменяемость власти. В развитых демократиях не позволяют чиновникам засиживаться на одной должности дольше установленного времени. Считается, что после какого-то периода человек начинает не столько работать на реализацию общественных интересов, сколько реализовывать личные цели.

К сожалению, у нас в обществе коррупция понимается как взяточничество, как казнокрадство… На самом деле коррупция — деструктивная форма организации власти, когда должностное лицо, которому делегированы определенные властные полномочия, использует свои полномочия не для того, чтобы реализовывать общественные интересы (во имя которых ему эти полномочия и делегировали), а для того, чтобы реализовывать интересы личные, преследовать свои собственные выгоды. Хорошо бы у нас начали наконец-то понимать, что вопрос коррупции — вопрос отношения к власти в широком смысле этого слова, тогда как взятки, откаты, воровство — это следствие того, что люди позволяют себе неправильно относиться к власти и неправильно ее использовать.

Демократическая конституция предполагает, что народ как носитель власти избирает конкретных персоналий, для того чтобы они эту власть осуществляли. В большинстве современных стран наличествует демократическая конституция — другое дело, как она реализуется и как эти демократические институты де факто работают. Наша задача — четко следовать тому, что написано в этих замечательных конституциях. Никто же не пишет в них о том, что мы будем делать что хотим, нарушать права людей, воровать и так далее, так что любая конституция — более-менее приличный документ. Самое главное — заставить представителей власти, которых народ избрал и которым делегировал определенные полномочия, действовать исключительно во имя общественных интересов.

К сожалению, в России укоренилось отношение к власти как к некоему доходному месту, как к инструменту, позволяющему подняться над тем народом, который делегировал тебе эту власть. Ты становишься элитой, которой все можно. Ты не подчиняешься законам, а любая демократическая конституция предусматривает равенство всех перед законом. На самом деле таких стран, как Россия, достаточно много. Это страны, в которых нет развитой рыночной экономики — и, как правило, ее нет не просто так. Ее нет потому, что там не работают нормальные демократические институты, а значит, там нет нормальной конкуренции, там оказывается преференция своим компаниям, там нет верховенства закона, там нет сменяемости власти, и, соответственно, эта власть через некоторое время начинает использовать свое кресло для быстрого обогащения. Эта ситуация особенно характерна для нефтегазодобывающих и экспортирующих стран.

Если мы посмотрим на развитые демократии — Норвегия, Канада, Австралия, — то там такой ситуации нет. Потому что это страны с развитыми демократическими институтами, с развитыми институтами рыночной экономики. Там в открытую реализовывать такие стратегии просто невозможно. В России и во множестве других стран с переходной экономикой — а тем более в развивающихся странах третьего мира — уже не суть важно, что написано в Конституции. Все равно люди, приходя к власти, приватизируют эту власть, приватизируют государство. В результате выстраивается такая форма рыночной экономики, когда политическая элита (и приближенная к ней элита финансовая) является основным бенефициаром всех экономических достижений, которые есть в стране. Что касается остального населения, то оно получает тот минимум, который обеспечивает элите безопасное пребывание у власти и отсутствие политических выступлений. Тут действуют по остаточному принципу. Основное же идет на процветание элиты — политической и финансовой.

Главная задача в борьбе с коррупцией не ловить взяточников, а выстаивать институты. Должны заработать институты рыночные, институты демократические, которые сделают такое отношение к власти невозможным. Они обеспечат подотчетность, подконтрольность и ответственность, которая заключается в неотвратимости и в серьезных санкциях.

Особенности московской коррупции: Собянина чиновники боятся

Что касается нового мэра Собянина, то он, я думаю, понимает, как важно бороться с административными барьерами. В свое время он возглавлял правительственную комиссию по административной реформе и сделал много хорошего для бизнеса — то есть для госрегулирования на федеральном уровне. В этой комиссии он способствовал именно тому, чтобы устранялись административные барьеры и принималось то регулирование, которое устанавливает достаточно жесткие требования к представителям власти.

И когда он сам пришел к власти, то сразу стал реализовывать принципы открытости при предоставлении государственных услуг. Он содействовал тому, чтобы чиновники также стали реализовывать свои властные полномочия в интересах граждан Москвы и в интересах бизнеса Москвы. Но дальше пошли политические процессы, вступающие в конфликт с теми институтами, которые он внедрял. Ведь если ты за свободную конкуренцию, то не можешь ограничивать ее и в политике. А ситуация с избирательной кампанией заставляла чиновников так или иначе злоупотреблять властью — и все мы это знаем.

Это очень развращает, потому что люди начинают понимать: да, закон, но в некоторых случаях закон не действует. Для того чтобы люди нормально относились к власти, к своим властным полномочиям, не должно быть никаких исключений, не должно быть ситуаций, когда чьими-то интересами можно пренебречь во имя какой-то там политической целесообразности (причем весьма сомнительной).

И хотя сама я с большим уважением отношусь к Собянину, для меня очевидно: то, чем ему приходилось заниматься в этот период, не всегда соответствовало принципам, которые он изначально собирался реализовывать. Опять же, насколько мне известно от представителей бизнеса, многие институты в московском правительстве работают по-старому. Иного и быть не может, потому что люди распоряжаются очень серьезными ресурсами. Их решения имеют цену. И в ситуации, когда в стране институциональная системная коррупция, отступать от общепринятых неформальных правил использования власти никто не будет. Зачем, если можно извлекать из них выгоду?

Другой вопрос, что это делается не столь явно и демонстративно, как при прежней власти. Но там люди уже настолько приросли и настолько почувствовали полную вседозволенность (мол, мэр — непробиваемая крыша, и все им сойдет с рук), что злоупотребления были очень серьезными. Сейчас — в том числе на муниципальном уровне — поведение чиновников изменилось значительно. Тем не менее нельзя остаться в белых одеждах, если попал под грязный дождь. Ведь ситуация в целом по стране нуждается в серьезном опрозрачивании, в серьезной трансформации — прежде всего, трансформации институтов. Институтов как формы взаимодействия между людьми. Речь идет о том, как они относятся к своим властным полномочиям, как у нас работает судебная система, как работает правоохранительная система…

Это институты. Это не просто один чиновник где-то как-то злоупотребил, потом их стало два, потом их стало сто. Это общепринятый способ осуществления своих полномочий. И способы эти должны потихонечку входить в правовое поле. Но для того чтобы они входили в правовое поле, должно быть невыгодно работать по-старому. Риски должны стать очень и очень высокими, а выгоды — весьма сомнительными. Должны работать механизмы принуждения, механизмы ответственности, очень жестких санкций. Однако если санкции эти будут прописаны, но не будет контроля, все останется профанацией. У нас сейчас прописаны стократные штрафы для чиновников, но много ли мы знаем чиновников, которые привлечены к ответственности с уплатой подобных штрафов? К сожалению, это такая пугалка, которая работает лишь в отношении отдельных неугодных лиц.

Совсем не нужно, чтобы санкции были чудовищно жесткими. Главное, чтобы они были болезненными и неотвратимыми. Тогда мы действительно сможем победить коррупцию. Какой смысл бегать за каждым взяточником? Конечно, подобное тоже надо пресекать, ведь это часть угроз, которые должны стать неотвратимыми. Ловить, привлекать к ответственности, безусловно, надо. Но не в этом суть антикоррупционной политики. Нужно ликвидировать условия. Нужно поставить чиновников в такое положение, что, как только они начинают злоупотреблять властью, пытаются извлечь из нее прибыль, это тут же становится очевидным — причем на самых ранних стадиях. Чиновники должны быть подконтрольны и подотчетны, они должны бояться. Лишь в этой ситуации можно серьезно ударить по коррупции.

Сейчас чиновники в Москве боятся Собянина: даже если они совершают какие-то коррупционные деяния, стараются, чтобы это было очень и очень незаметно и трудноуловимо. Ведь при прежнем мэре они вообще ничего не боялись. Ни для кого не было секретом, что делает тот или иной чиновник, куда надо пойти, через какой канал зайти, чтобы за определенную сумму решить свой вопрос. А были и такие ситуации, когда ты ни за какую сумму не мог решить свой вопрос, потому что там оказывались задействованы более высокие интересы, и выгоды чиновников реализовывались иными способами.

В любом случае коррупция, борьба с коррупцией — это вопрос того, как реализуется власть и в чьих интересах она реализуется. Так что самая главная задача антикоррупционной политики государства — обеспечить, чтобы она реализовывалась в интересах общества, которое эту власть избрало.

Материал подготовили: Роман Попков, Владимир Кенетов, Нина Лебедева, Мария Пономарева, Александр Газов