Илья Константинов, депутат Верховного Совета: «Я видел сотни героев среди защитников Верховного Совета. Ребят, которые своей грудью, без оружия пытались остановить бронетранспортеры и БМП, бросаясь под гусеницы. Я видел людей, бестрепетно умиравших от тяжелейший пулевых ранений в живот в коридорах Белого Дома. В «Останкино» я видел парней, которые под автоматным и пулеметным перекрестным огнем вытаскивали раненых из под обстрела, рискую жизнью. Я видел много героев, достойных людей». (ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ)
События сентября–октября 1993 года — сложное историческое явление, которое трудно подогнать под четкие определения противостояния «сторонников ельцинских и демократических реформ и коммуно-фашистов» (фразеология ельцинистов) или «борьбы «сторонников Конституции с бандой путчиста Ельцина» (тезис защитников Белого дома). Разумеется, все было не так просто.
Силы, выступавшие на стороне Верховного Совета, были разнородны и движимы зачастую совершенно разными устремлениями. Сторонниками конституционной законности и парламентской демократии там были далеко не все. Просто весь спектр российской оппозиции от анпиловцев до баркашовцев уже на протяжении года ждал, когда президент пойдет в атаку на ненавистный ему Верховный Совет, и эта война властей, перешедшая в активную фазу, воспринималась оппозиционерами как удобный повод скинуть Ельцина.
Озлобленность жаждавшей активных уличных действий оппозиции, кстати, была вполне понятна. Это сейчас либералы, доведенные до полного изнеможения затянувшейся путинской эпохой, говорят о 90-х годах как о временах политического равноправия и свободной конкуренции в борьбе за власть. На самом деле это было не совсем так. Люди, интересовавшиеся политикой в начале 90-х, помнят, как российские СМИ шельмовали противников Кремля, называя их не иначе как «красно-коричневыми», как тенденциозно демонстрировало телевидение акции политического протеста в Москве, вырывая из толпы и демонстрируя крупным планом эстетически наименее привлекательные лица. Митинги же сторонников Ельцина, напротив, преподносились в позитивном, бравурном виде.
Неудивительно, что одна из первых массовых акций оппозиции летом 1992 года происходила возле «Останкино», прозванного «империей лжи», и сопровождалась требованием допустить лидеров оппозиции к эфиру. Демонстранты стояли возле телецентра несколько дней, был разбит палаточный лагерь, а конец этому мероприятию положил московский ОМОН, разгромивший «городок протеста» и жестоко избивший протестующих.
Что касается Бориса Ельцина, то он, конечно, не был кровавым маньяком, который хотел напугать в 1993 году всю Россию танками. Но и либералом он тоже не был. Властный и самолюбивый «президент всея Руси» искренне ненавидел спикера Верховного Совета Руслана Хасбулатова и других парламентариев, желая убрать их со своего пути. И, как всегда, он не придумал ничего лучшего, как для устранения оппонентов упразднить тот орган власти, в котором они занимали ключевые позиции.
Так было в 1991 году с Михаилом Горбачевым: чтобы скинуть президента Советского Союза с олимпа, Ельцин проделал в Беловежской пуще спецоперацию по ликвидации СССР. Ровно так же Борис Николаевич поступил и в 1993-м, избавляясь от Хасбулатова и непокорной парламентской фронды специальным указом №1400 о роспуске Верховного Совета и Съезда народных депутатов.
Окружив колючей проволокой и расстреляв затем законный парламент, Ельцин решил свои текущие политические проблемы. Но эта личная победа президента стала началом конца того реформаторского курса, защищая который якобы, и стреляли танки на Краснопресненской набережной.
Осенью 1993-го в качестве моделей проявили себя все те беды, которые будут преследовать Россию в дальнейшем и которые приведут нашу страну в ее нынешнее состояние. Именно тогда политическое руководство попробовало говорить со своими политическими оппонентами с позиции силы, наплевав на закон и нормы морали. Получилось весьма успешно.
Эта практика во все более впечатляющих масштабах продолжилась и длится по сей день. Именно тогда, 3—4 октября, были спущены с цепи с командой «Фас!» силовики, причем без всякого ограничивающего контроля. Это сопровождалось избиениями, расстрелами без суда и следствия, вывозом трупов грузовиками по ночам. И эта практика тоже была признана успешной и позднее получила свое развитие на Кавказе и не только.
В 1993 году власти впервые попробовали использовать массовые убийства как провокацию, как способ получить карт-бланш на беспредел. Помните, как несколько дней после расстрела Белого дома с крыш московских домов били по прохожим снайперы — якобы «боевики Верховного Совета из Приднестровья и Абхазии»? Ни один из них не был предъявлен общественности в качестве арестованного или убитого, но все россияне из телевизора знали, что сторонники Руцкого и Хасбулатова, Макашова и Баркашова убивают простых москвичей и только Ельцин может всех нас спасти. Любые слухи о том, что по людям стреляют сотрудники спецслужб, разумеется, пресекались.
Силовые структуры «новой России» в том «черном октябре» впервые по-настоящему «отморозились» и в дальнейшем «отмораживались» все сильнее и сильнее.
Самую же жестокую и дурную шутку сыграла история с нашей интеллигенцией. В ночь с 3 на 4 октября представители «творческой элиты» вопили в телеэфире: «Что же это за проклятая Конституция! А где наша армия? Почему она нас не защищает от этой проклятой Конституции?» В итоге армия, ОМОН и спецслужбы «защитили» их от Конституции.
Позднее государство «защитило» их еще много от чего: от честных конкурентных выборов, от сменяемости власти, от свободы собраний. «Защитило» уже без каких-либо просьб, по собственной инициативе.
Материал подготовили: Роман Попков, Мария Пономарева, Александр Газов
Комментарии