— Правильно ли делает Евкуров с точки зрения собственной безопасности? Ведь в какой-то степени он ставит себя под удар?
Он человек смелый. Я думаю, с одной стороны, это свидетельствует о том, что ситуация в республике совсем непростая, что все заверения власти — дескать, с террористическим подпольем покончено — не очень соответствуют действительности и реальной практике. С другой стороны, с учетом национальной специфики, общественной ситуации Евкуров, наверное, считает, что поступает правильно.
На самом деле с точки зрения пиара это сильный ход, но с точки зрения реального достижения цели — победы над террористическим подпольем, бандподпольем — я не знаю, насколько это эффективно. Как шаг к общественному примирению, наверное, это может каким-то образом сработать.
Конечно, во всем есть риск. Мы знаем, что на Дудаева, к примеру, летающий снаряд был наведен по мобильному телефону. По всей видимости, Евкуров этого не боится. Такие вещи сильные люди понимают и уважают. В чем уж его не заподозришь, так это в трусости.
Не хотелось бы, чтобы что-нибудь с ним случилось, потому что Евкуров действительно достоин уважения.
— Амнистия боевиков с гарантиями их безопасности — такая схема вообще эффективна?
В Чечне сработало подобное. Вышли же, остались... На них оружие, правда, «повесили», оружие оставили. Кто в правоохранительные органы ушел, кто еще куда-то. Но сработало, «из леса» вышли. Насколько у них сознание перевернулось, трудно сказать. Но то, что Рамзану Кадырову в какой-то мере удалось решить проблему таким образом, — это факт. Он свой телефон не давал, но много призывов было. Проводили реальные амнистии для тех, кто выходил.
Фанатиков-то мало. Многие ведь среди боевиков оказываются от безысходности и террора, который их преследует в местах проживания. Ожесточение, как правило, взаимное, когда кровь льется. Многие уходят, боясь преследования силовых структур. Но всю жизнь в лесу не проживешь. Это надо быть таким фанатиком законченным или столько крови на тебе должно быть, что тебя никто никогда не отмоет от этой крови. Но такие же не все.
Кроме того, такие вещи имеют пропагандистское значение. Это воздействует на умы — я имею в виду среди «лесных братьев» — тоже разлагает в известном смысле и подрывает боевой дух. Какое-то действие это возымеет.
Рассчитывать на стопроцентный успех не приходится. Но если даже Евкуров одну душу спасет, и то хорошо. Каждый человек бесценен сам по себе.
— Что еще можно было бы сделать, чтобы на Кавказе люди перестали уходить к боевикам?
Соблюдать закон при преследовании. Действовать строго в соответствии с законом. Если это будет, если будет честное судебное рассмотрение, честная работа правоохранительных органов, думаю, ситуация переменится. Вопрос в том, что спецподразделениям правоохранительных органов никто не верит из этого числа людей. Их действия порождают такое вот противодействие. Зачастую люди уходят в лес, спасаясь от преследования, иногда неправомочного.
Спецслужбистов тоже можно понять. Они тоже постоянно рискуют, их тоже постоянно убивают, семьи их подвергаются опасности. Ожесточение приводит к тому, что они тоже начинают действовать незаконными методами. Люди, которые представляют государство и должны стоять на страже закона, действуют в той же риторике, что и террористы, бандиты, пренебрегая законом, пренебрегая элементарными процессуальными нормами.
Взаимное ожесточение приводит к таким последствиям. Понять это можно, оправдать это нельзя. Потому что государство не имеет права палачествовать по отношению к своим согражданам. У государства совершенно другая роль, как бы ни было тяжело терять боевых товарищей, родственников. Но если ты уже пошел служить, то ты принимаешь и риски этой работы. Сознательно идешь на то, что у тебя могут быть неприятности, в том числе связанные с личной безопасностью. Но если ты сознательно принимаешь на себя эти риски, ты должен понимать ответственность того, что необходимо действовать в правовых рамках. Во всяком случае, хотя бы попытаться это делать.
У нас государство, к сожалению, снимает эту ответственность. Поэтому порождаются злоупотребления, возникают ситуации, когда люди спасаются от неправовых преследований, уходя в лес к боевикам.
— Существуют ли отличия бандподполья в Ингушетии от, например, бандподполья в Дагестане? Методы борьбы везде одинаковые или есть специфика региона?
Специфика региона всегда существует, но примерно это одно и то же. Это же партизанская война. Что за этим стоит? Везде за этим стоит какая-то идея, она должна быть. Здесь идея религиозная. Но я повторяю: что в Дагестане, что в Ингушетии многие люди оказываются в лесу, будучи несправедливо преследуемыми за грехи — или не за грехи, за свои или родственников. Причины примерно одни и те же, из-за которых уходят. Есть, конечно, религиозные фанатики, которые идут бороться с неверными. Но не думаю, что их большинство.
То есть примерно одно и то же. Жуткая социальная несправедливость, которая приводит к тяжелейшему расслоению в обществе. Иногда невыносимые социальные условия, невыносимые условия с точки зрения родоплеменных отношений. Кто на горе сидит, тот всех и подминает. Там эти родоплеменные отношения.
У нас страна как лоскутное одеяло сегодня. Там же совершенно другие отношения. У нас тут скверно со всем с этим, а там вообще средневековье. Причем средневековье это поощряется центральной властью.
Ведь Кадырова поставили для чего? Для того чтобы он поощрял это средневековье, но держал республику в узде. Поэтому, к сожалению, корни эти очень глубокие. Внешне они смотрят телевизор, видят другую жизнь, где-то есть другая жизнь, какие-то демократические страны, какая-то реальная демократия и так далее. А в реальной действительности они сталкиваются с произволом, беззаконием и полурабским существованием. Против этого и восстают. Мы же не видим, что «в лес» миллионеры бегут. Бегут обездоленные.
Материал подготовили: Елена Николаева, Александр Газов
Комментарии