Власти закручивают гайки, чтобы у предпринимателей не было возможности вырваться из лап системы

— Скажите, можно ли рассматривать поправки в законодательство, о которых идет речь в «Ведомостях», как часть репрессивной кампании, которая была развернута после Болотной и Сахарова? Или же это отдельное явление, вызванное особыми соображениями властей?

Я думаю, эта серия законотворчества не является частью кампании против гражданских протестов как таковых. Просто властям, судя по всему, кажется, что нужно ограничивать не только права граждан, выходящих на улицы, но и права тех, кто попал под уголовный каток. Речь прежде всего идет об активных гражданах, которые активно защищаются от нападок государства, — то есть о предпринимателях.

Эти поправки представляются мне общей кампанией по уменьшению прав, по уменьшению доступа граждан (и в особенности предпринимателей) к справедливому суду.

В последнее время идет негативный информационный фон относительно судебной системы. Говорится, что суды у нас в России несправедливые, что они всегда поддерживают обвинение, и так далее. Власти это, конечно, не нравится, однако она реагирует на подобное возмущение общества только одним способом — и это не реформы и не желание стать лучше, принять конструктивную критику. Наоборот, пытается закручивать гайки, чтобы ни у кого уже не было возможности вырваться из лап этой системы.

Немаловажную роль играет также тот момент, что люди, занимающиеся законотворчеством, занимаются этим так давно, что утратили всякую связь с реальностью и даже не пытаются сравнивать наше уголовное законодательство с тем, что существует на Западе.

В развитых странах считается, что главное для суда — справедливость. А для нашего суда главное — чтобы не было оправдательных приговоров. Наша система пытается исправляться, но исправление для нее — уменьшение всякой возможности на получение оправдательного приговора. Тут все перевернуто с ног на голову, и черное в их понимании становится белым.

Никакой ротации в судебной системе тоже нет, председатель Верховного суда вообще назначен фактически пожизненно. Свою должность он потерять не боится, а потому что хочет, то и делает. Ему кажется, что репрессивные поправки — наиболее верный путь к совершенствованию российского судопроизводства, он и инициирует их продвижение.

— Есть мнение, что наша власть, по сути, носит феодальный характер, и право здесь используется для того, чтобы грабить бизнесменов. Соответственно, можно предположить, что и поправки эти продвигаются для того, чтобы было удобнее грабить, отжимать бизнес, рвать себе жирные куски. Это так, на ваш взгляд?

Те поправки, что описаны в статье, инициированы правительством и Верховным судом. А я не думаю, что тот же Верховный суд может руководствоваться именно такими мотивами. Более вероятными мне представляются мотивы косности и желания не развиваться, а следовать привычному репрессивному курсу.

Что ни говори, наше законодательство выстраивается на основании презумпции виновности — как принято было с 30-х годов.

А все коррупционные моменты использования правосудия появляются оттого, что сторона обвинения уверена в благоприятном для себя исходе любого судебного заседания. И эта фактически стопроцентная гарантия в получении обвинительного приговора как раз и рождает всевозможные злоупотребления.

— В статье «Ведомостей» планируемые новшества описаны академичным языком. А вы могли бы привести примеры для людей, которые слабо разбираются в нюансах права? Чем чреваты эти поправки?

Речь там идет о нескольких нововведениях. И первое — поправки, касающиеся новых обстоятельств дела и внезапно всплывших «новых общественно опасных последствий», по которым даже после вступления приговора в законную силу можно предъявить новое, утяжеленное обвинение.

В моей практике часто встречаются случаи, когда предпринимателя уже осудили, он уже сидит, а правоохранительные органы продолжают навешивать на него все новые и новые дела. Можно предположить, для чего это делается: когда у человека отобрали собственность и незаконно лишили его свободы, он по освобождении начинает жаловаться, опротестовывать.

Так, например, было в случае Николая Куденко, который отсидел три года фактически за то, что у него украли товар, который ему принадлежал. Он, освободившись, начинает планомерно, целенаправленно пытаться возбудить уголовные дела против тех, кто его ограбил, — то есть против сотрудников правоохранительных органов, которые его фактически ограбили и незаконно лишили свободы.

А оно надо этим сотрудникам, чтобы такие люди выходили и пытались развернуть машину вспять? И вот правоохранительные органы отслеживают подобных лиц и начинают сооружать все новые и новые дела, лишь бы удержать человека в местах лишения свободы.

И новелла о «новых обстоятельствах дела», «новых последствиях» значительно облегчает им задачу: не нужно уже ничего особо придумывать. Достаточно выдумать какие-то новые последствия преступления. Допустим, есть некий «мошенник», и какая-то старушка умерла через пять лет после того, как он ее «обманул». И теперь эту старушку можно привязать ему как новое преступление.

Как я уже сказала, мне не раз приходилось сталкиваться с тем, что у правоохранительной системы есть желание по второму разу обвинить предпринимателя, не допустить его выхода на свободу. И тут очень кстати поправки, касающиеся «новых обстоятельств», ведь они помогают удержать предпринимателя за решеткой.

Раньше как было: если человек сидит, и тут обнаруживается новое преступление, которое он совершил, то за это новое преступление его и можно было судить. А найти какие-то новые обстоятельства в старом преступлении проще, чем придумать новое преступление. Получается какая-то бесконечная песня.

Инициатива по сужению суда присяжных — тоже довольно странная штука. Во всем мире расширяется применение суда присяжных, поскольку считается, что это справедливый суд. Присяжные — люди, которые видят правду, и у них можно добиться оправдательного приговора.

И вот теперь компетенцию суда присяжных хотят сузить до каких-то экзотических случаев вроде тяжелейших убийств — там, где обычно применяется пожизненное заключение.

Это касается и преступлений, связанных со взяточничеством, — а ведь там тоже большая коррупция. Мы уже привыкли: раз посадили чиновника за взятку, значит, он вор, потому что все чиновники воры. Но ведь бывают и честные люди, тоже ставшие жертвой провокации и заказа, — об этом нельзя забывать. И теперь все они лишаются доступа к суду присяжных.

В результате наша система правосудия становится еще более закостеневшей и уверенной в собственной правоте.

— Сейчас процесс принятия поправок уже запущен. Как по-вашему, все пойдет по накатанной или есть еще шанс открыть глаза властям? Стоит ли организовать какие-то акции протеста, кампании в прессе, чтобы воспрепятствовать принятию подобных поправок или хотя бы добиться их доработки?

Я думаю, в любом случае нужно об этом говорить. Все ведь написано таким сложным языком, что обычный человек не в состоянии понять, к каким результатам это может привести. Юристам и экспертам нужно в доступной форме объяснять обществу последствия подобных законодательных инициатив. Тогда системе сложнее будет оправдываться.

Важно уже то, что мы об этом говорим, мы это отслеживаем. Они должны знать, что общество за ними следит, каким бы мудреным языком они все это ни излагали.

Возможно, есть шанс, что Дума среагирует и не проштампует это на автомате, а какая-то дискуссия вокруг этого развернется.

— Мы видим тот кромешный ад, в который превращается ситуация в стране в целом и в сфере права в частности. Что бы вы с вашим опытом могли бы посоветовать человеку молодому, творческому, который хочет реализовать себя в бизнесе в России? Заниматься ли этим вообще или лучше за это дело даже не браться? Тем более в свете реакционной реконструкции законодательства?

Знаете, я постоянно общаюсь с предпринимателями. И многие из них уверены в том, что если ты занимаешься бизнесом законно, с уплатой налогов, не подкупая чиновников, то тебе вряд ли что-то грозит. Правда, они еще занимаются бизнесом, который ни один из рейдеров просто не сможет понять. В этом случае им не грозит посягательство со стороны конкурентов, заказчиков и так далее.

То есть чем более сложный (но при этом законный) бизнес они ведут, тем в большей безопасности они могут себя чувствовать.

Впрочем, на каждую хитрую голову всегда найдется более хитрая голова. А при нашей коррупции ни от каких рисков застраховаться нельзя, и этот риск — он всегда произвольный. То есть неизвестно, где и в какой момент что-то может выскочить.

Ну а с другой стороны, что делать? Не идти же в чиновники перекладывать бумажки и брать взятки? Все-таки лучше заняться бизнесом. Да, это риск, а в нашей стране — тройной риск. Ну что делать? Все равно как-то нужно крутиться.

Материал подготовили: Роман Попков, Нина Лебедева, Александр Газов