Интервью с Ходорковским-младшим: о России, «антимагнитском законе» и перспективах освобождения отца

— Вы приезжаете в Страсбург не в первый раз. Вам кажется, что Совет Европы как организация может повлиять на ситуацию в России?

Я считаю, что поскольку Россия не является членом Евросоюза, то она дорожит своим местом в Совете Европы — ведь таким образом она является полноправным участником большой европейской организации. И в плане имиджевой составляющей, и в плане влияния она здесь наравне со всеми странами Европы. К этому РФ долго шла, этого она хотела. Ну а укрепление имиджа России за рубежом является одной из целей Владимира Путина и, несомненно, его личной целью. По совокупности этих факторов влияние Совета Европы на Россию довольно велико.

И для нее, как мне кажется, существует принципиальное различие между США (да и вообще таким, совсем дальним зарубежьем) и Европой. Во-первых, последние 12 лет антиамериканские настроения в России сознательно культивировались, и последний тому пример — закон о запрете на усыновление российских детей американскими гражданами. В отношении европейских стран такой нацеленности на антипиар нет. Для меня это означает, что европейская принадлежность России важна.

Мне кажется, несмотря ни на какой экономический анализ — в частности, в отношении стран Азии как перспективного экономически региона, — культурную принадлежность к Европе Россия хотела бы сохранить. Поэтому и не ссорится с Европой всерьез — несмотря на практически аналогичные принятому в США «закону Магнитского» меры, которые приняли некоторые европейские страны, в частности, Великобритания. Лондон фактически ввел те же ограничения, но смотрите: совсем недавно появилась информация о том, что в Британии действует серьезное пророссийское лобби, пытающееся заручиться поддержкой тори.

— Раз уж вы сами заговорили о «антимагнитском законе»: что вы о нем думаете?

Культурным языком нужно говорить или можно не очень?

— Ну, чтоб напечатать было можно.

Есть такое устоявшееся и некоторыми даже очень любимое выражение: «внутренние враги». Вот те люди, которые голосовали за «закон Димы Яковлева», — это внутренние враги России. Они отобрали будущее у самой незащищенной, у самой неполитизированной группы людей — у детей, причем даже у тех детей, которые уже познакомились со своими будущими родителями. Мне довольно тяжело об этом говорить, потому что несколько моих хороших знакомых в США усыновили не одного ребенка из России. При этом сами они не русские и никакой связи с Россией не имеют. Одна семья, с которой мы дружим, растит одного своего ребенка и двоих усыновленных. И они взяли своего первого усыновленного ребенка из детдома в Санкт-Петербурге, потому что поняли, что там эту девочку точно никто не усыновит — она узбечка. Ну не берут таких детей, шансов у них на усыновление в России практически нет. Вот поэтому «антимагнитский закон» — нечеловеческий.

— Как вообще вы относитесь к этой волне одиозных инициатив, которой, по мнению многих, российская власть пытается подавить гражданский протест? Может ли, по-вашему, дойти до чего-нибудь еще более жесткого?

Это, конечно же, репрессивная тактика, направленная на достижение, как я понимаю, двух целей: во-первых, запугать общество и граждан, а во-вторых, направленная на поддержание той системы лояльности, которая является базой того режима, который сложился в нашей стране. Это значит, что люди, которые являются исполнителями, которые выполняют все это — ну, голосование за определенные законопроекты в Госдуме, например, — они связывают себя определенной круговой порукой, которая не позволит им хоть когда-то в будущем перестать ассоциироваться с этим режимом.

Это, конечно же, очень страшно, потому что ведет к тому, что все эти исполнители, фактически участвуя в преступной деятельности, отсекают всякую возможность задействования их в будущем, когда нужно будет проводить реформы. Понятно, о чем я? Весь кадровый состав должен будет уйти, и не будет людей с достаточным опытом управления, достаточным опытом функционирования в госструктурах тогда, когда такие люди будут нужны для участия в реформах.

— Ну, история показывает совсем другое: советские «красные директора» спокойно управляли и при Ельцине…

Вот поэтому мы унаследовали у Советского Союза не только ментальность, но и огромную коррупционную составляющую, которая никуда не ушла. И менеджерский состав не поменялся: он потерял идеологию, но не избавился от своих плохих менеджерских качеств.

Я продолжу о российской власти. Мне кажется, что она теряет связь с обществом, потому что, придумывая законы, направленные на запугивание людей, она не понимает последствий этих законов. Вот, например, закон о том, что людям с двойным гражданством нельзя возглавлять некоммерческие организации, не вызвал практически, как мне кажется, никакой реакции в российском обществе. Хотя последствия могут быть огромны: наиболее квалифицированные люди перестанут помогать обществу, и оно это почувствует.

А вот закон о запрете на усыновление вызвал громадную реакцию, выведя на улицы десятки тысяч людей. И государство не могло этого предугадать. Это, конечно, опасно, потому что означает: власть не чувствует, когда у общества, как у котла, может сорвать крышку.

— А почему вы думаете, что власть в России вообще настроена выслушивать вот эту часть общества, для которой «антимагнитский закон» неприемлем? Она, возможно, вполне довольна тем, что разбудила советские инстинкты во многих согражданах, и в них она чувствует свою поддержку.

Я, честно говоря, вообще не верю во всю эту статистику, якобы подтверждающую то, что большинство в России поддержало этот закон.

— Ладно, давайте теперь о том, с чего, наверное, следовало бы начать. Как вы думаете, у вашего отца есть шанс выйти на свободу во время, когда Владимир Путин еще будет оставаться у власти?

Да, я вижу такую возможность. Мне кажется, Путин осознает необходимость позитивных новостей. То, что произошло в Мосгорсуде, — я имею в виду снижение на два года срока моему отцу и Платону Лебедеву — было продиктовано именно необходимостью генерации позитивного пиара. Это, напомню, было сделано в день пресс-конференции Путина, и он, несомненно, знал о том решении, которое будет принято. Помните, ему задали вопрос, а он на него ответил очень осведомленно?

Понятно, что все это с правосудием и рядом не стояло, но, конечно, снижение срока отцу для меня — радостная новость, хотя поверю в нее я только тогда, когда отец и Платон Лебедев выйдут на свободу. Так вот, я думаю, что правительство пытается сбалансировать плохие новости хорошими…

— А какую часть населения власть хочет ублажить такими хорошими новостями, вроде освобождения вашего отца, если, как мы уже здесь вывели, она не обращает внимания на протесты «креативного класса»?

Я думаю, что, например, ситуация с Сердюковым была призвана обновить поддержку власти теми в России, кто как-то связан с военными. Это не только сами военнослужащие, но и их семьи, и те, кто работает на армию, кто военных обслуживает. Схожая ситуация может сложиться в бизнес-сообществе, особенно на региональном уровне. Потому что те вопросы, которые были заданы Путину на недавней пресс-конференции, особенно от региональных журналистов, должны были создать впечатление, что вот теперь за такие вопросы, что называется, «бить не будут». Еще год назад такие острые вопросы Путину от журналистов из регионов было нельзя себе представить. Мне кажется, что Путин даже не очень был готов к таким вопросам.

Сейчас в регионах сложился целый класс людей, которые научились зарабатывать и неплохо живут, а партию «Единая Россия» и Путина поддерживают тем, что не участвуют в политической жизни, поддерживают тем, что не протестуют. Вот как раз это и может поменяться. И когда это начнет меняться, то, чтобы успокоить именно эту часть общества, могут отпустить моего отца и Платона Лебедева.

Материал подготовили: Данила Гальперович, Александр Газов