Пресса и МВД. Московская полиция пытается засудить независимые СМИ. ДТП на Кутузовском проспекте

МВД создает новые инструменты давления на прессу

Роман Попков: Здравствуйте. Сегодня у нас в гостях Игорь Трунов, адвокат, который ведет много важных, общественно значимых дел. И в некоторых из них мы постараемся сегодня разобраться. Здравствуйте, Игорь Леонидович.

Игорь Трунов: Добрый день.

РП: В своей статье, опубликованной на вашем же сайте, вы говорите об одном приказе МВД РФ, который, к сожалению, прошел незамеченным в этом потоке репрессивных, реакционных законопроектов.

А приказ очень интересный. Это приказ министра внутренних дел за №900 «О защите чести и достоинства в системе МВД РФ». Он предписывает проводить ежедневный мониторинг СМИ и сети Интернет с целью выявления недостоверных публикаций, оказывать правовую помощь сотрудникам — другими словами, предоставлять адвоката для обращения в суд.

Можно ли понимать так, что приказ №900 дает установку внимательно наблюдать за средствами массовой информации, отслеживать все то, что, по мнению сотрудников полиции, является недоброжелательной критикой, и засыпать наши СМИ судебными исками? Вовлекать их в постоянные тяжбы, чтобы полностью отбить охоту как-либо критиковать органы внутренних дел?

ИТ: Если говорить более широко, приказ — это часть той системы давления на средства массовой информации, которая появилась в последнее время. Я напомню, что реанимировали ряд уголовных статей — таких как клевета, оскорбление сотрудников правоохранительных органов и суда и так далее. Все это ранее было декриминализировано, переведено в состав административного правонарушения.

А этот приказ — определенная система цензуры со стороны правоохранительных органов. Ведь полиция привлекает органы собственной безопасности, чтобы те были вовлечены в эту систему. То есть вся система полиции начинает заниматься борьбой — с теми в том числе, кто неверно написал заявление о возбуждении уголовного дела, кто неверно подал в СМИ информацию заявителя.

К примеру, человек увидел, как убивали, а кто убивал, чем бил — он конкретно не видел. И если потом в тиши кабинета начать разбираться с ним в деталях, то он, конечно, не всегда попадает со своим заявлением в точность того, что происходило, — ведь он же наблюдал все это субъективно.

И средства массовой информации, которые опубликовали эту новость, также попадают под удар. Но под удар попадают, естественно, выборочно. Основной упор, как показывает сегодняшняя практика, делается на оппозиционные СМИ.

Таким образом, мы имеем дело с определенной системой давления на средства массовой информации, с системой цензуры, которая имеет главным образом политическую подоплеку.

Конечно же, она очень опасна, потому что загоняет проблему преступности и коррупции в правоохранительных органах под ковер сегодняшнего дня. Об этом не будет слышно, об этом не будет известно, и, как следствие, это не будет расследоваться.

Мы знаем прецеденты, когда в тюрьму сажали работников правоохранительных органов. Но это всегда был комплекс, и основным звеном здесь выступали средства массовой информации.

Что за комплекс? К примеру, нам удалось сохранить видеозапись по делу Евсюкова, и средства массовой информации растиражировали эту запись. В результате ему не удалось уйти от ответственности, потому что там ярко было снято, как он убивал людей.

А он-то настаивал на том (и продолжает настаивать), что невиновен — мол, непонятно, как я это сделал. На меня нападали, я защищался, я отнял этот пистолет и так далее.

Пистолет-то ведь разобрали, почистили и подсунули вместо него фальшивый: у Евсюкова был другой пистолет. Не случайно ведь пропали все потожировые отпечатки.

Еще раз повторюсь: там, где привлекали к ответственности сотрудников правоохранительных органов, было задействовано множество факторов. Это не заслуга самой системы. Это заслуга средств массовой информации и активных граждан, которые написали заявление.

А сейчас с этим начата борьба — борьба с использованием в том числе неправильного финансирования. У полиции есть определенные цели и задачи. Они в основном концентрируются на теме защиты наших прав и свобод и нашей жизни.

А сейчас правоохранительная система начинает защищать себя, борясь с нами — с гражданами, которые написали заявление, и с вами, которые наши заявления посмели озвучить.

Конечно же, эта система кардинально не соответствует мировой практике и международным нормам права. Она кардинально не соответствует решениям Европейского суда, обязательным для Российской Федерации. Она порочна по своей сути.

У нас идет ряд исков по этой теме, и у нас тут двойная реакция. С одной стороны, нам хотелось бы выиграть (чего хочет, разумеется, любой адвокат). А с другой стороны, хотелось бы проиграть — чтобы появилась возможность апеллировать в Верховный суд, обжалуя эти подзаконные нормативные акты как не соответствующие Конституции, не соответствующие международным нормам права и так далее.

Только если ты проиграешь, у тебя появится такая возможность. А если выиграешь, что тебе в Верховный суд жаловаться, если у тебя все хорошо?

Таким образом, этот приказ и эта система давления на средства массовой информации — своеобразный тренд сегодняшнего дня.

РП: На мой взгляд, особый цинизм этого приказа и всех этих инструкций состоит в том, что надзирать поручено именно ОСБ. Все-таки органы внутренних дел и ОСБ в их рамках — это структуры, которые по закону должны заниматься совершенно иными вещами.

ОСБ, наоборот, должно черпать из СМИ информацию для своей оперативной деятельности, для проверок, для уголовных дел. Теперь же получается, что оно будет заниматься диаметрально противоположным: будет проводить расследования не в отношении самих сотрудников полиции, а в отношении тех, кто о них пишет.

Как это можно понимать? Почему выбрали именно ОСБ?

ИТ: Дело в том, что вся эта система диаметрально противоположна тем целям и задачам, которые весьма остро стоят перед нашим обществом.

Средства массовой информации играют в этом очень важную роль. Публикация в СМИ, по действующему законодательству, приравнивается к заявлению в правоохранительные органы, и есть обязанность рассмотреть ее.

Сегодня мы имеем прямо противоположную тенденцию именно со стороны правоохранительных органов, а именно — преследовать, привлекать к ответственности за эту публикацию. Не рассматривать ее на предмет состава преступления в действиях должностных лиц, а привлекать к ответственности за диффамацию.

Так что сегодня мы видим абсолютно кривое зеркало. Абсолютно не тем должны заниматься сотрудники собственной безопасности, и абсолютно не так нужно расценивать заявления, прозвучавшие в прессе. Такие заявления нужно проверять.

И проверять их должна именно ОСБ. А ОСБ сегодня заточена совершенно под другое в соответствии с этим приказом.

И я полностью согласен с вами в том, что это совершенно недопустимый приказ и недопустимая деформация в отношении к заявлению о преступлении, прозвучавшем в СМИ.

РП: Хорошо. Давайте во второй части поговорим о том, как это может работать на практике, — на примере ОВД «Щукино» и тяжбы, которая вокруг этого ОВД ведется.

Московская полиция пытается засудить независимые СМИ

РП: Игорь Леонидович, расскажите, почему вы заинтересовались делом, связанным с ОВД «Щукино»? И что это за дело? Все-таки вы адвокат высокого уровня, а тут, на первый взгляд, какая-то локальная история.

ИТ: На самом деле это очень важная история. Во всем мире таким историям придают кардинальное значение. Почему? Проблема в детях. Дети и правоохранительные органы. Что можно и чего нельзя. Как это «можно» оформляется и как это должно выглядеть с позиции либерального, правового государства.

Так что тут проблема очень серьезная. Несовершеннолетнего ребенка, Воротникова, избили. Он в общей сложности — и это зафиксировано в медицинских документах — пролежал в больнице около месяца.

РП: Полицейские избили?

ИТ: Именно так. По этому поводу была проведена проверка, по этому поводу родителями было написано заявление о возбуждении уголовного дела в отношении тех сотрудников, которые применили физическую силу в отношении несовершеннолетнего.

И был отказной материал, в котором сказано, что в действиях сотрудников полиции, отправивших ребенка на месяц в больницу — с сотрясением мозга, разрывом связок и прочими повреждениями, — нет состава преступления.

Представляете? Покалечили ребенка, на месяц отправили в больницу, а потом еще он месяц долечивался. И в их действиях нет состава преступления. Действующее законодательство позволяет сотрудникам полиции сделать это с любым ребенком. Вот ведь о чем идет разговор.

Вопрос в том, что допустимо и что недопустимо сотрудникам полиции в отношении детей. И сегодня этот прецедент говорит о том, что, при задержании подростка его можно травмировать до такой степени, как Воротникова.

Это средняя тяжесть телесных повреждений — месяц в больнице. Средняя тяжесть — даже такое уголовное наказание есть, специальная статья. А сотрудники полиции, на месяц отправившие ребенка в больницу, допустимо действуют в рамках сегодняшнего законодательства.

Вот о чем разговор. И вот почему после того, как мы получили от Следственного комитета этот ответ (о том, что нет состава преступления), мы его тут же обжаловали в суде. Там нам отказали, и мы тогда обратились в Европейский суд.

В Европейском суде также есть ряд прецедентов подобного рода дел — когда ребенка задержали, нанесли ему телесные повреждения внутри полицейского участка и так далее. И всегда Европейский суд говорит, что этого нельзя делать. Нельзя бить детей.

Да, при задержании можно использовать физическую силу. Но не до сотрясения же мозга — в голову-то бить нельзя! Или суставы ломать.

Вот эта грань допустимого, вот это поведение сотрудников правоохранительных органов с нашими детьми — это ключевой вопрос, который на сегодняшний день законодательство никак не регламентирует.

Оно говорит, что да — если несовершеннолетний оказывает сопротивление, то к нему можно применить физическую силу и доставить его в отделение полиции. Но что такое «применить физическую силу»?

Я так понимаю, на примере этого прецедента, что его только убить нельзя. Только убить. Все остальное сегодня можно. Причинить сотрясение мозга, переломать кости, отправить на несколько месяцев в больницу — можно. Это допустимо.

А убить нельзя, поскольку это будет уже убийство. Оно квалифицируется по другой статье, и будет возбуждаться уголовное дело. Но это же недопустимо, когда у нас такая грань между жизнью и смертью, грань между ответственностью и безнаказанностью.

И это одна часть. А вторая часть — родители. Ясное дело, родители в ужасе от того, что ребенок, вместо того чтобы попасть к репетитору, попал в больницу, да еще на такой длительный срок, да еще с такими тяжелыми телесными повреждениями.

Они пишут заявление о том, что они видели, что они знают. Но они не присутствовали на месте, когда ребенка били, задерживали, применяли физическую силу. Их там не было.

И они со слов ребенка, со слов очевидцев, которые находились поблизости, пишут заявление, где они могут и не попасть в действительность — точно до запятой. Их же там не было. Но они обеспокоены и пишут заявление в надлежащий орган надлежащим образом.

Они подают заявление, они это заявление озвучивают — в том числе средствам массовой информации. Это не секретное заявление. Они говорят: мы написали то-то и то-то, сказали то-то и то-то.

И полиция привлекает их к ответственности за диффамацию — при всем при том, что в своем заявлении они описывают события, которые подтверждены проверкой. Да, в больницу попал; да, телесные повреждения зафиксированы; да, сделали это сотрудники полиции.

Единственная разница — называется все по-разному. Родители говорят: они его били, а сотрудники правоохранительных органов говорят: они применяли к нему физическую силу для задержания. Слово «били» там не фигурирует.

А как это еще назвать, если у человека сотрясение мозга? Чуть голову ребенку не отбили — как можно так задерживать?

А сейчас рассматривается в суде вопрос второй серии. Мало того что никто не был привлечен к ответственности за избиение ребенка — то есть криминальная травма есть, а ответственности нет.

Так еще, в соответствии с этим приказом, родители и средства массовой информации должны будут выплатить солидные деньги. СМИ — по 100 тыс., родители и ребенок — по 10 тысяч. Это за то, что они написали в заявлении в правоохранительные органы.

Это прецедентный вопрос, ведь подобная система может распространиться. Получается, что заявление писать нельзя? Ребенка избили, он лежит в больнице. Что делать родителям?

Сейчас, когда все это будет озвучено и будет вынесено решение, каждый родитель будет думать: а что же делать в такой ситуации? Или заявление можно написать, но сказать об этом никому нельзя?

Но тогда вероятность того, что заявление будет рассмотрено, равна нулю, потому что тишина у нас, как правило, кончается тем, что рука руку моет. Ведь расследовать-то тоже будут работники правоохранительных органов.

Это очень важный вопрос — в том числе для средств массовой информации. В сегодняшней системе координат то татарское дело, когда человека бутылкой насиловали, — его можно озвучивать или нет? С учетом этого приказа, с учетом этой системы. Там ведь тоже не во всех деталях попали в десятку. А если не попали, значит, нужно отвечать за диффамацию.

Откуда возникает преступность в среде правоохранительных органов? Все потому, что сегодня нужно поймать преступников и раскрыть преступлений больше, чем вчера. Это система. Для того чтобы быть благополучным (звезды, медали, машины, деньги бюджетные), нужно сегодня поймать больше, чем вчера.

А в районе преступлений больше нет: всех переловили или, кого можно, посадили в тюрьму. А надо еще больше. Поэтому идет фальсификация, поэтому привлекаются невиновные. Для чего? Статистика нужна.

Единственный сдерживающий механизм — средства массовой информации, которые говорят: невиновного поймали или забили, пытаясь получить с человека оговор самого себя. А он не хочет себя оговаривать. Что тут делать? Надо его бить, пытать. Тогда он подписывает. Галочка есть, статистика в порядке, тяжкое преступление раскрыто, и все мы в шоколаде.

Вот эта борьба за качество следствия, за чистоту рядов, за то, чтобы не было преступности со стороны правоохранительных органов, — именно она сейчас под угрозой.

РП: Но в этом деле есть еще один интересный нюанс: далеко не все СМИ, писавшие о деле, привлекают сейчас к ответственности. Очень избирательный подход.

ИТ: Понятно, что это был широкий информационный повод. Об этом было написано практически во всех СМИ — в том числе республик СНГ. Полицейские каждое судебное заседание уточняются и привлекают кого-то еще.

Мы говорим: а почему выборочная система? Почему, скажем, «Особая буква» или «Общая газета»? Все об этом писали. Около 100 средств массовой информации — можно посмотреть в Интернете.

РП: Информагентства в том числе.

ИТ: Конечно, все без исключения. РИА «Новости», все писали. Почему такая выборочность? Ответа нет, поскольку те, кто сидит в суде, не решают этот вопрос. Это люди, которые исполняют приказ. А те, кто решает этот вопрос, решают его, скорее всего, на политическом уровне.

То есть это дубина как средство борьбы с неугодными. Вот что раскрывается уже в суде.

РП: Очень все невесело. Хорошо было бы средствам массовой информации проявить определенную журналистскую солидарность, потому что дело это стратегически важное.

В третьей части нашей программы упомянем о другом важном деле, которое многое говорит о современной России, современной власти и всей нашей русской жизни. Это новости по делу иеромонаха Илии и ДТП на Кутузовском. Об этом в третьей части.

Новости по делу о ДТП на Кутузовском проспекте

РП: Итак, дело иеромонаха Илии, в миру Павла Семина. Сейчас всплыли очень скандальные новости. Получается, что ГСУ ГУВД Москвы, которое вело это дело, каким-то образом прошляпило несколько дисков с важнейшими записями камер наружного наблюдения, с показаниями людей, которые говорили о том, что молодой человек был весьма нетрезв.

Ведь уголовное же дело, серьезная вещь. Как это улики могут взять да исчезнуть?

ИТ: Я периодически защищаю в том числе сотрудников правоохранительных органов и бываю в местах лишения свободы для спецконтингента. Народу там, конечно, битком.

Мы расцениваем это с позиции противоправного явления и сегодня обратились в Следственный комитет с изложением этих фактов на предмет проверки. Нам кажется, что это уголовно наказуемое деяние.

Единственное, что здесь интересно, — это аналогия и система. Только я участвую в нескольких уголовных делах, где прослеживается тенденция: если человек представляет из себя нечто выше среднего в плане положения в обществе, то он очень сильно деформирует правоохранительную и судебную систему.

Вот ДТП на Ленинском. Там фигурирует один из достаточно крупных бизнесменов, но не совсем уж звезда. Один из десятых руководителей «Лукойла».

РП: Я напомню, что в ДТП на Ленинском погибли две женщины. Громкая была история.

ИТ: Дело это длится три года, и никак мы не можем достичь логического конца, потому что следственная система и суд упираются дружно и вместе.

Здесь абсолютно аналогичная история. Она достаточно странная. Я вступил туда уже на стадии суда, потому что потерпевшие прибежали ко мне в шоке и говорят: знаете, у нас такое ощущение, что все против нас. Нам вроде бы должны сочувствовать и помогать, но все против нас — и следствие, и суд.

А ведь погибшие были не просто пешеходами. Это тоже были должностные лица, которые ремонтировали дорогу. Это люди, которые профессионально по ночам заботятся о качестве нашей жизни, о наших дорогах. Это сотрудники правительства Москвы, которые находились при исполнении своих служебных обязанностей.

Когда я попал в это дело и запросил справку об автомобилях, выплыла такая странная деталь. У молодого человека (25 лет) два шикарных «мерседеса» и супершикарный БМВ-740. И все три машины с блатными номерами, которые выдает лично начальник ГИБДД страны.

Одни-то номера получить — головная боль. Если вам их не полагается, то это огромные деньги. А тут все три. И все три — шикарные, дорогие модели.

Вдобавок, когда его искали (я смотрю по материалам), у него несколько квартир в Москве и Подмосковье. Молодой человек 25 лет, который не производит ничего. Он не родил систему Google или что-то в этом роде.

Это низкого уровня иеромонах, который отличается от обыкновенного монаха только тем, что может службы вести — причащать, кого-то крестить и так далее. Небольшой человек по канонам церкви — и настолько богат.

Потерпевшие говорят: к нам домой ходят, деньги предлагают — любые деньги за изменение наших показаний, за то, чтобы мы подписали процессуальные документы и так далее. Потерпевших достаточно много, и деньги предлагают большие.

И когда мы начали анализировать материалы дела, то здесь выплыло, во-первых, то, что ему кто-то посоветовал скрыться с места ДТП. И у нас есть мнение, что это были сотрудники правоохранительных органов. Проверить это очень просто: нужно посмотреть биллинг его телефона — кому он звонил сразу после ДТП. Но этого сделано не было.

Далее. Кутузовский проспект — трасса №1 в стране. Ленинский и рядом не валялся. Открытых камер — мы их сфотографировали — 22. Ни одной видеозаписи. При том что мы выкапываем документ о том, что они были.

И в суде иеромонах пробалтывается. Он говорит: да что эти четыре диска, которые пропали, — там и качество-то было не очень. Мы на стадии следствия их смотрели, он говорит, и там момент, когда я выезжаю от «Украины», он достаточно темный.

То есть пленка вечером была снята, и от «Украины», видимо, не очень освещено. Но Кутузовский-то яркий, как днем, и момент ДТП, понятно, темным быть не может.

Но суть не в этом. Суть в том, что на стадии следствия эти пленки были, и он это подтверждает. И документы это подтверждают.

Что касается свидетелей, которые говорят, что он был пьян и что пленка это зафиксировала, — все это исчезло из материалов дела. При том что изначально это было собрано следователем, и потерпевшим дали это сфотографировать. И фотосъемки эти остались.

РП: А это поначалу район вел?

ИТ: Да, район вел, район все добросовестно сделал. А когда передали в Главное управление, здесь уже и получилось то, что мы имеем в суде. Половины документов нет — причем тех, которые верно квалифицируют это деяние. А это, конечно, часть шестая — в нетрезвом состоянии.

Людей, которые вытаскивали его из машины и говорили: «Пьянющий просто», — их не допросили. Их не нашли. А ведь это не административное правонарушение, здесь не надо экспертизы.

С экспертизой тоже вопрос. На следующий день, фактически через сутки, привезли и дали продышаться в трубку. А моча? А кровь? Наркотики через воздух никогда не определишь. Что это за экспертиза? Почему все так?

Целый ряд подобных фактов. Мы все эти факты суммировали (тем более что у нас есть сохранившиеся фотографии) и направили сегодня запрос в Следственное управление.

Проблема лишь в том, что, когда мы находим факты, которые говорят о том, что есть состав преступления, мы обращаемся в Следственное управление. Но ни разу еще не получили внятного ответа.

Поэтому наш разговор — он, скорее, публичный. И, может быть, средства массовой информации отчасти правы, когда говорят, что Трунов это делает только ради публики.

А почему? Да потому, что вероятность того, что возбудят дело в отношении сотрудников правоохранительных органов, ничтожно мала. В этом проблема. Факты есть, фотографии есть, я все это выложил на сайт.

Мы получили экспертное заключение у медика, который специализируется на анализах. И он говорит: нельзя так брать анализы, если ты хочешь там что-то выявить.

Ведь они же хотели оставить его под подпиской о невыезде, не сажать в тюрьму. И они повезли его в больницу. Он совершенно здоров, но они нашли таких медиков, которые сказали: требует госпитализации. И только прокуратура стала возражать: какая госпитализация? Он же здоров.

Человек скрылся с места совершения преступления, ушел от ответственности. А у нас ведь пробельность в законе: можно пьяному скрыться с места ДТП, а назавтра объявиться и сказать, что был трезв. А это разные составы: разница в два года лишения свободы.

Если трезв в ДТП с погибшими — это до семи. Если пьяный — до девяти. То есть вот так можно уйти от ответственности. Он иеромонах и знать этого не мог. Значит, он звонил кому-то. Кому он звонил? Установить — две секунды. Достаточно поднять биллинг телефона.

Никто не хочет. Мы заявили ходатайство в суде — суд не хочет. Следствие не хочет.

РП: Страшные и грустные вещи. Игорь Леонидович, мы можем только пожелать вам держаться и биться дальше — в том числе и за нашу свободу. Ну а мы, как можем, поможем. Спасибо вам большое и удачи. У нас в гостях был Игорь Трунов. Счастливо.

Материал подготовили: Роман Попков, Дарья Шевченко, Виктория Романова, Нина Лебедева, Мария Пономарева, Александр Газов