Евгений Левкович, журналист
Ошибок в ходе борьбы за освобождение «узников 6 мая», может быть, было и много сделано, но среди них есть одна, на мой взгляд, ключевая. Был сделан упор на юридическую сторону дела, а не на человеческую. Дело в том, что юридически многих ребят можно посадить «по закону», так как действующее российское законодательство очень размыто и невнятно написано — это касается и того, что такое массовые беспорядки, что такое сопротивление полиции, насилие по отношению к полиции. В законе же, грубо говоря, не учтено, с чего все началось, и, отталкиваясь от того же Закона «О полиции», нельзя опереться на формулировку: «Полицейский немотивированно ударил меня первым, я защищался». И все силы, которые были брошены на юридическую сторону дела, имеют не очень внушительную позицию.
Кроме того, всем понятно, что суд принимает решение совершенно не исходя из того, какие доводы были представлены на процессе. Нам это со всей возможной наглядностью продемонстрировали итог судебного процесса по делу Навального, итог судебного процесса по делу Косенко. Решение по приговору принимается не в комнатах судебных совещаний, а где-то совершенно в других местах, и оно абсолютно не зависит от наличия хорошего или плохого адвоката, от количества свидетелей и так далее. Точного механизма принятия решения по «болотному делу» мы не знаем, но тем не менее очевидно, что это решение не будет зависеть от того, что происходило в течение полутора лет во время следствия и судебного разбирательства.
Соответственно, нужно было не заниматься бесконечно поисками свидетелей и искать какие-то юридические моменты, а разворачивать куда более серьезную информационную кампанию, каким-то образом противостоять пропагандистской кампании государственных телеканалов. Как раз пропаганда кремлевских каналов сделала очень многое, и теперь, как выясняется, значительная часть так называемого простого народа убеждена, что в мае 2012-го на Болотной площади были хулиганы, которые пытались разыграть кровавый сценарий, а доблестная полиция сберегла народ, встала на защиту государственности и покоя. Если бы все эти два года активисты вели разъяснительную работу с простыми людьми, думаю, что можно было бы вывести на улицу в знак протеста против этого безобразного дела не пять и не десять тысяч человек, а гораздо больше. Но это огромная кропотливая работа, которой почему-то никто не занимался.
И понятно, что единственная возможность вызволить ребят из тюрьмы — это массовый уличный протест с четким условием, что мы уйдем с улицы только после того, как вы отпустите узников: вот вы их отпустите, и тогда будет мир. Это единственная возможность каким-то образом напугать людей, которые реально принимают окончательное решение сажать или не сажать, и заставить их это решение изменить.
А играть в каких-то законников, уповать на какие-то европейские нормы в нынешней России неэффективно.
Но очень важно понять: время не ушло! Не в суде дело, не в листочках приговора, который будет выписан ребятам. Эта история не имеет никакого срока давности. Вынесение приговора вовсе не значит, что ту кропотливую работу, о которой я говорил выше, не нужно все равно начинать делать. Приговор — не финальная точка. День приговора был бы важен, если бы в этот день к суду пришло сто тысяч человек, но столько людей, разумеется, не придет, потому что работа в этом направлении никак не велась, да и сейчас не ведется.
Мы видим, как организовываются эти уличные протестные акции: за неделю, на скорую руку, никто ничего не знает. И для кого, для чего это делается, кроме как для пресловутой «галочки», непонятно. Такие акции имеют смысл разве что в рамках логики «Я вышел на улицу и очистил свою собственную совесть».
Но нужно работать на то, чтобы на улицу вышло то количество людей, которое будет достаточным, чтобы повлиять на решение об освобождении политзаключенных.
***
Сергей Панченко, адвокат Степана Зимина
Хотелось бы отметить два момента.
Момент первый. Обнаружился очень странный, «двойной» взгляд части общества на судебную систему. С одной стороны, гражданские активисты и правозащитники вроде как добиваются независимости суда, демократии, верховенства закона. Но такая позиция почему-то не мешает обращаться к президенту с требованием или просьбами принять по уголовному делу определенное решение.
Нужно определиться: или у нас независимый суд, или мы просим президента вмешаться. Конечно, понятно желание правозащитного сообщества хоть каким-то способом повлиять на эту ситуацию. Но все же вызывают удивление эти призывы к, по сути, неправомерному вмешательству президента в правосудие.
И я в вполне понимаю ответы Путина на эти просьбы: «Уважаемые, я же президент, а не суд».
Налицо такая общеэтическая проблема. С одной стороны, когда ребят наказывают не по закону, а по понятиям, наказывают ни за что, — это плохо. С другой стороны, навязывание разных просьб и указаний относительно исхода суда главе исполнительной власти — тоже ведь путь неправовой. Получается, когда нарушается закон в нашу пользу — это хорошо?
Момент второй. Особенностью «болотного дела» является то, что со стороны защиты в процессе участвуют помимо адвокатов общественные защитники. Они были допущены в процесс по просьбе стороны защиты. Они внесли очень большой вклад в наше общее дело. Есть люди, которые посекундно разбирали видеозаписи, установили местонахождение на Болотной площади каждого так называемого потерпевшего, всех подсудимых, дали четкий расклад, кто и где был, кто какие действия мог осуществлять. В результате эта работа стала базой для доказательства невиновности подсудимых. Человеку вменяют бросок камня в сотрудника полиции, а этот сотрудник был в тот момент в совершенно другом месте площади, и это достоверно установлено. Или, например, два омоновца дают лживые показания, что они задерживали подсудимого, а достоверно при помощи видеозаписи установлено, что это не они его задерживали. Это, конечно, неоценимая помощь защите.
Но вызывает сожаление то, что некоторые общественные защитники не оценили или не поняли, что, когда они становятся защитниками в деле, кроме прав у них появляются и обязанности. Они же являются лицом защиты на процессе. Мне, к примеру, неоднократно поступали и поступают в социальных сетях предложения по участию в разного рода общественных акциях — как согласованных, так и не совсем понятной природы. Я всегда принципиально отказываюсь. Не потому, что не желаю в них участвовать, а потому, что, участвуя в этом деле в качестве адвоката, я не имею морального права подвергать свою позицию адвоката, защитника опасности. Вот «свинтят» меня во время акции и найдут потом повод для отстранения от дела, тем самым я подставлю своего подзащитного. И очень жаль, что кое-кто из общественных защитников (не будем показывать пальцем) забыл, что кроме прав (задавать свидетелям вопросы, заявлять ходатайства) у него есть и обязанности, которыми в результате, по факту сложившейся ситуации, пренебрегли.
Вот такие два неприятных момента. А в целом поведение граждан во время суда — героическое. Люди выстаивали в судах эти огромные очереди, поддерживали ребят в зале суда, а для ребят это очень важно.
***
Сергей Давидис, политик, член «Комитета 6 мая»
Я бы не переоценивал, во-первых, степень влияния гражданского общества на российскую власть. Хотя, конечно, какому-то влиянию власть подвержена, но она как раз и отличается нарочитым упрямством и отказом от того, чтобы прислушиваться к общественному мнению. Особенно когда речь идет о влиянии «враждебной» части общественного мнения, настроенной на права человека, демократию.
То есть до какого-то момента это воздействие может иметь обратный эффект — власть демонстрирует свою независимость от него и действует как бы назло, пока не достигается какой-то критический рубеж.
С другой стороны, я бы не переоценивал какие-то технологические моменты, что можно было, к примеру, собирать не подписи или собирать их не в Интернете, а на улице, или что нужно было ходить на митинги не раз в три месяца, а раз в два. Это все технические детали. Есть некий уровень заинтересованности общественного мнения, который реализуется в разных формах: в пикетах, письмах, публикациях, акциях. Но радикально на него повлиять, к сожалению, невозможно.
Сейчас временный период реакции — те, кто готов что-то делать для поддержки узников, они делают. Технологическими усилиями, придумками акций эту ситуацию радикально не изменить. В этом смысле, мне кажется, нужно делать, что должно, прилагая все усилия и надеясь на лучшее.
Сказать, чего не сделали, чтобы не допустить приговора? Не свергли существующую власть, не изменили судебную систему. Но была такая возможность? Нет, не было.
Если сравнивать с Украиной, то ведь сила украинских событий, конечно, не в технологии, а в ином общественном мнении, в иной политической структуре, в наличии целых территорий, которые ориентированы, условно говоря, на европейскую повестку (на права человека, на демократии); в многовекторности и многофакторности политики, в отсутствии сырьевого источника для независимого существования государственной власти; в наличие плохих или хороших, но реально оппозиционных партий в парламенте. Все это некие исторические, политические, экономические и культурные отличия Украины от России, которые создают возможность принципиально иных действий для оппозиции.
Дело не в том, что украинцы ловко догадались, что нужно пойти туда и сюда, или ловко собрали подписи. А есть просто другой уровень развития общества и особый объем возможностей у общества — больший, чем у нас, — и меньший объем возможностей у власти, чем в России.
***
Сергей Шаргунов, писатель
Не может быть какого-то очевидного ответа на вопрос, что именно нужно предпринимать, потому что речь идет о людях, по сути, оказавшихся в плену. Здесь возможны разные методы.
Во-первых, мне кажется, самое главное — публичность этой истории. Чем больше о ней говорится, тем это важнее. Озвучание темы «болотного дела», обсуждение ее в СМИ при любой возможности — это важно. Говорить о «болотном деле» в присутствии президента — важно, потому что сама по себе тема в этом случае масштабируется.
Чего не хватало? Не хватало массовости посещения самого «болотного процесса». Люди мало ходили в суд. И, наверное, если б полмиллиона вышли бы на улицу в поддержку сидящих, это бы как-то повлияло на процесс. Но это понятно — у нас в обществе не очень любят и понимают тему, связанную с тюрьмой, со страданием, с пленом. Когда есть успех, тогда это всех привлекает, это кажется модным и интересным, возбуждает эмоции. А когда это вязкий, тягучий судебный процесс, вся эта мучительная трясина, когда это бледные ребята, сидящие в клетке в душном зале, тогда люди, еще вчера выходившие на площадь, расползаются по своим клетям и квартирам и могут только где-то между собой посочувствовать, охнуть. Здесь есть и момент, к сожалению, суеверия в отношении к тем, кто в тюрьме: да, они страдают, но меня пронесло.
Культуры солидарности в этом смысле у нас нет. Поэтому, если бы поддержка была б более массовой и масштабной, это было бы важно.
Тем не менее многое делалось: были и благотворительные мероприятия, концерты, вечера, много раз об этом говорилось и продолжает говориться. Мне кажется, что это все небесполезно с той точки зрения, что сами фигуранты «болотного дела», те, кто попал в тюрьму, ощущают поддержку. И это действительно очень важно. То, что им пишут письма, и то, что о них говорят, — это придает им сил, позволяет держаться на плаву и не тонуть в тоске и безнадеге.
***
Дарья Митина, политик
Сложно сказать, что было сделано неверного. Адвокатами, юристами была проделана огромная работа. Но, как мы видели, вся она разбивается о тупую стену даже не юстиции. Потому что юстиция — это правосудие, а то, что мы наблюдали в зале суда, правосудием назвать никак нельзя. Потому что трудно считать правосудием то, что человеку в форме показывают видеозаписи, где четко видно, как омоновец бьет палкой лежащего человека, а он говорит прямо противоположное — что это манифестант бьет омоновца.
И я не очень понимаю, что с этим можно сделать. С издержками юстиции можно бороться юридическим путем, а что делать с этим, я не знаю. Понятно, что любой приговор, если он будет обвинительным, будет обжалован во все инстанции плюс ЕСПЧ, если в России все закончится ничем. Но юридические методы здесь не работают.
Кроме того, весь процесс был политизирован властью, которая придала ему политический подтекст. Плюс еще сыграет свою роль фактор Украины, потому что власть намеренно смешивает с происходящим на Украине, чего делать нельзя — явления имеют разную природу.
Гражданское общество тоже могло бы выйти на улицу в большем количестве. В поддержку Навального 18 июля вышло много народу, и это, хотя бы с моральной точки зрения, повлияло на дальнейший ход дела. А что касается «болотных ребят», то такой массовости никогда не было, и это очень обидно. Этот процесс оставил граждан равнодушными, что меня очень удивляет, потому что это явная несправедливость.
Но мне кажется, что даже массовый выход не сильно бы повлиял на судьбу фигурантов дела. Он был нужен исключительно для поднятия морального духа самих ребят — им бы это было приятно, они бы чувствовали за собой моральную поддержку, что очень важно, когда люди в тюрьме. Но с точки зрения юридической процедуры я не очень верю, что это каким-то образом повлияло бы на приговор.
Материал подготовили: Роман Попков, Мария Пономарева, Александр Газов
Комментарии