Независимая пресса

Я не хочу никого ругать или обвинять, поскольку считаю такой подход деструктивным. Все равно ни мне, ни кому-либо другому это в жизни не поможет. Например, я начну ругать восход солнца, потому что это на мой взгляд абсолютно неинтересное событие. Или подвергну критике закат, посчитав его совершенно ненужным огорчительным явлением. Нет, на мой взгляд, прежде чем что-то ругать, необходимо разобраться в причинах происходящего.

Нынешнее постмодернистское неофеодальное общество является миром корпораций, тайных лож, орденов. На смену францисканцам, тевтонским рыцарям, тамплиерам пришли ордена «Кока-колы», «Пепси», «Макдональдса» и так далее. Их сходства, безусловно, очевидны. Вы, к примеру, можете, в составе ордена «Кока-колы» подняться по ступеням карьерной лестницы до самых вершин и в один прекрасный день стать его президентом. Или стремиться к власти внутри ордена «Макдональдс» — никто этому не может помешать.

В постмодернистском, менеджерском мире корпораций правят не собственники — правят менеджеры. Собственность перестала быть категорией владения — в сегодняшнем мире она есть категория распоряжения. Вы временно распоряжаетесь доверенным вам имуществом в силу некой динамической стабильности, которую обрели по согласованию с иными корпорациями и членами корпорации внутри собственной корпорации.

Такое отношение к собственности сегодня наблюдается во всем мире. В том числе и в России. Именно в этом вопросе, в частности, «пролетел» Ходорковский, потому что он упирал на несуществующие, а главное отжившие свое идеалы. Тем более что генезис собственности в России в высшей степени сомнителен и не очевиден.

Собственность — это то, что я вас назначил завотделом, который называется «Роснефть» или «ЮКОС». Возглавляйте его сколько угодно, только не тычьте мне в лицо бумажками с моим же собственным приказом. Как был приказ назначить, так будет и приказ уволить. Потому что я начальник и этим все сказано.

Теперь что касается СМИ. Поскольку постмодернистский неофеодальный мир стал миром корпораций, снова в ходу корпоративное сознание. А корпоративное сознание трактует журналистику как PR-отдел.

Представьте, что вы президент огромной корпорации размером с «Газпром». У вас есть PR-отдел, который выпускает стенгазеты, готовит праздники, устраивает вечера поэзии. В общем, занимается всякой ерундой — в смысле, культуркой, социалочкой и тому подобным. И вдруг в один прекрасный день PR-отдел взбесился. Вдруг его сотрудники заявили: «Мы повстанческий комитет, теперь мы станем писать то, что захотим. Например, что генеральный директор корпорации говно».

Вам как генеральному директору, конечно, неприятно слышать про себя такие гадости. Поэтому вы честно вызываете к себе сотрудников взбесившегося отдела и говорите: «Ребята, вы что забыли, где работаете? Забыли, кто вам платит? Если вы хотите меня ругать, так давайте сначала увольтесь. Езжайте в Израиль, в Конго, в Америку и оттуда гавкайте, каркайте сколько хотите. А сейчас вы живете на моих хлебах, дышите моим воздухом, работаете в моей фирме. Братцы, вы что, рехнулись?»

На это они говорят: «Вы должны терпеть, потому что это демократия». «Демократия демократией, — отвечаете вы, — но мириться с хамством и непорядочностью сотрудников я не намерен. С какой это стати? PR-отдел должен работать на меня, а не против меня».

А теперь представьте, что корпорацией является целая страна. И вы ее генеральный директор. Понравится ли вам, если журналисты, то есть ваш PR-отдел, начнут против вас выступать? Думаю, что нет.

Вот с этой точки зрения российские власти, держащие СМИ на коротком поводке, абсолютно правы. Потому что внутри корпорации «Россия» никто не имеет права критиковать ее руководство. Если же вы это все-таки делаете, значит, вас надо как-то нейтрализовать, упаковать, в дурдом отправить. Потому что вы сумасшедший.

Или шпион, обслуживающий другую корпорацию. Каким-то хитрым способом пробрались в нашу корпорацию и сидите здесь, гадите. А как надо с предателями поступать? Понятно как — лучше всего их уничтожать.

Вы спросите, почему же тогда в корпорации «Россия» до сих пор не перестреляли всех работников ее PR-отдела? Почему оппозиционные журналисты не сидят в дурдоме?

Все просто. Каждое новое общество наследует приличия общества прежних времен. Например, мы знаем, что римские кесари очень долго сохраняли республику — ее знамена, символику, традиции и так далее. Мы также знаем, что буржуа в свое время переняли уловки, модусы аристократии.

Точно также современные режимы, сохраняют некое наследие приличий. В этом смысле критическая журналистика — не более чем дань стародавней традиции. Это такая «клетка с попугаем», которая должна быть у каждого уважающего себя директора корпорации. Представьте, к генеральному директору приходят гости. Он подводит их к клетке, снимает черное покрывало и говорит: «Вот, товарищи гости, у нас говорящий попугай имеется. Ну-ка, Попка, крикни что-нибудь!». Недолго думая, Попка кричит: «Гендиректор дурак!». «Еще раз повтори», — просят гости. «Дурак-дурак, купил яхту…», — отзывается птица. Директор доволен: «Молодец, Попка. Видите, какая у нас демократия!». Закрывает клетку и уходит, потому что ему пора обедать. Не может же он все время стоять рядом с попугаем.

То есть это традиция, это наследие буржуазного гуманизма. Теории, которая не выжила нигде в мире, но продолжает напоминать о себе.

Известно также, что в периоды борьбы с внешними врагами корпорации мобилизуют все свои внутренние силы. В этот момент вы не имеете права быть критичным внутри своей корпорации. Это как в походе. Допустим, мы с вами сплотились и пошли куда-то, а вы по дороге начинаете ныть и называть меня дураком. Что на это можно ответить? Можно попробовать вас успокоить, попросить не хныкать и так далее. Но если это не помогает, можно прямо сказать: «Заткнись. Наша цель — дойти и выжить. Хватит лялякать здесь». Вот примерно в таком тоне власти разговаривают с прессой, если возглавляемая ими корпорация слаба и вынуждена бороться с другими корпорациями. Критичность сознания в данном случае элементарно мешает жить.

С другой стороны, в моменты, когда корпорация большая, сильная и не противостоит внешним врагам, критическое сознание необходимо. Когда вы огромны, совершенны и не боитесь смерти извне, возникает критичность, которая вас либо очищает, либо уничтожает.

Однако очищение и уничтожение — это, по сути, одно и то же. Огромные, сверхзащищенные организмы погибают по внутренним причинам. У микроба, особенно у вируса, нет оснований погибнуть изнутри. Он никогда не стареет и умирает только потому, что его вскипятили.

Поэтому если все вдруг обретут тотальную критичность и ни в чем никогда не будет согласия, то конец нашей корпорации придет очень быстро. Мы разругаемся мгновенно за каких-то там три месяца. Все разойдутся и выключат свет. Но если критичность полностью отсутствует, то жизнь задохнется в собственном чаде.

Это как с топлением печи. Какая у меня в данном случае альтернатива? Я, например, могу попытаться сэкономить дрова и дать поменьше кислороду. В этом случае огонь будет гореть долго. Вот я набил полную печку прекрасных дров. Запер ее и кислороду не дал. Через некоторое время, чувствую, что холодно стало — печка почему-то перестала греть. Оказывается, дрова сами себя задушили собственным дымом — кислорода не было, и огонь потух от чада. Я вновь поджигаю дрова, но на это раз уже открываю все заслонки. Огонь разгорается сумасшедшим пламенем, печка гудит, ревет, температура вмиг становится запредельной. Но за два часа дрова полностью прогорают. И всю эту эпопею надо начинать заново.

Точно также происходит и с большими организмами. Если критичность и очистка идет слишком сильно, то жизнь скоротечна. С другой стороны, если запереть все и не допускать кислород, то жизнь закончится еще раньше. Она просто задохнется собственным угаром.

Где здесь золотая середина? А черт его знает.