Юбилей

Анатолий Лукьянов, ч. 1

Александр Газов, обозреватель «Особой буквы»: Анатолий Иванович, скоро будет двадцать лет, как нет великой и могучей страны. Страны, в которой мы испытывали гордость и которую многие люди вспоминают сейчас с чувством величия. Многие люди, особенно моего поколения, не помнят, какой она была. И судят о ней по неким предрассудкам, по неким впечатлениям, которые они черпают из самых разных источников. Что это была за страна, Анатолий Иванович? Расскажите нам.

Анатолий Лукьянов: Вы знаете, мне, может быть, не так просто говорить об этом. Потому что я ее видел всякой.

Вообще, я человек XX века, а не XXI. Я встретил войну 22 июня 1941 года. Попал под первую бомбежку в Минске, когда немцы в четыре часа утра начали бомбить Советский Союз. Потом я на крыше вагона добирался до Смоленска, до своей Родины. И когда я приехал, на следующий день разбомбили наш дом на берегу Днепра. Дом сгорел — зажигалка попала. С этого момента я могу начинать рассказ о моих впечатлениях.

А потом так сложилась жизнь, что мне пришлось видеть людей, которые руководили страной в то время: в войну и после войны. Есть вещи незабываемые: я еще видел Сталина на трибуне Мавзолея. Потом я знакомился со значительной частью его архивов. Мне пришлось встречаться и подолгу беседовать с окружением Сталина: с Ворошиловым, Микояном, Буденным и другими его соратниками. С людьми, которые окружали его в период войны. С этого я мог бы начать, рассказывая о той эпохе.

Но этого было бы мало. Потому что потом была работа, в значительной мере связанная с Хрущевым и с его, так сказать, попытками все переделать и перестроить — иногда не очень умными. Потом с Брежневым, Андроповым, Черненко.

Мое поколение… Не сомневаюсь в этом, как большинство людей XX века, конца XX века (я с 1930 года, смотрел на эти вещи еще мальчиком). Мое поколение, конечно, знает все. И, может, сегодня, оценивая то, что есть, сказать, что наш век, наш XX век — это век особенный. Потому что это был поворот человечества — не только нашей страны — к новому строю. К строю, который был основан на принципе управления страной и строительством страны теми слоями, теми классами, которые собственными руками создавали все ее ценности.

Строился социализм. Нелепостью было, например, утверждение Хрущева, что мы уже его построили, — нет. Надо смотреть на историю, видимо, пошире. Ведь революции были везде. Были во Франции, а потом был период возвращения французских королей. Были в Англии с громадными потерями, а потом был путь назад.

Точно так же это распространяется на нашу страну. И об этом предупреждал, кстати, Ленин. Он говорил, что правящий класс, собственники, никогда не простят того, что произошло. И они могут попытаться вернуться.

АГ: То есть то, что мы вернулись сейчас к тому, что было до революции, — закономерный этап развития?

АЛ: Такие этапы, к сожалению, были во всем мире. Были каждый раз революции, а потом этап реставрации.

АГ: А что нас ждет дальше?

АЛ: Что она принесла, сегодняшнее поколение видит и часто не знает того, чем жило наше поколение.

Если говорить о нашем, о моем поколении, то, вы знаете, для меня, например, это поколение очень своеобразное. Это поколение коллективистов. Коллективистского подхода ко многим явлениям, который вырос вовсе не только из того, что произошла революция и строился социализм. Нет. Потому что этот коллективизм строился на русской исконной общинности. На русской общине, без которой бы не появились ни Советы, ни коллективизм в управлении. Ведь рабочий класс представлял собой 17 процентов населения, в русской общине, которая говорила: «на миру и смерть красна». В русской общине, где вопросы своей жизни люди решали все вместе.

И это было и исторически оправданно. Потому что речь шла о том, что в этой большой, огромной многонациональной стране народ жил на две трети почти в заполярном круге. Значит, люди должны были обобщать свои интересы. Решать их вместе. И недаром так в русскую общину вросла православная церковь с ее принципами: общее — это главное, подчинение интересов человека общему благу — главное.

Этот мир, где общий интерес выше личного, частного, корыстного, существовал и до советской власти. Но вся советская власть была построена на этом принципе.

АГ: Сейчас от него не осталось и следа.

АЛ: Нет, какой-то след остался. Потому что остались живы люди, которые знают, что это такое.