9 дней

Юрий Иванов, в защиту Янаева, ч. 1

Завтра девять дней со дня смерти Геннадия Янаева, бывшего вице-президента СССР. И больше известного в нашем обществе как одного из руководителей ГКЧП. Я посмотрел телепередачи и послушал несколько радиопрограмм, почитал сайты, газеты, в которых появились те или иные публикации о Янаеве. У меня сложилось впечатление, что все сделано под копирку. По всем программам Янаев характеризуется как человек с дрожащими руками, что обязательно подчеркивается всеми. И вдобавок идут танки, и в это время по телевизору «Лебединое озеро». Причем что любопытно? Вот этот тезис о дрожащих руках, о трусости, никчемности излагается не только в провластных СМИ, но и на откровенно коммунистических сайтах. И там повторяют то, что было запущено либералами еще в те далекие годы. Поэтому начну от печки…

Мое знакомство с Янаевым произошло в следственном изоляторе «Матросская Тишина». Я там работал по делу ГКЧП как адвокат Крючкова. Хочу сразу обрисовать обстановку: все гэкачеписты допрашивались в кабинетах одновременно. То есть приходила бригада следователей, сидели в 10—15 кабинетах с общим коридором. Янаева я увидел где-то в начале сентября. Было очевидно, что надо налаживать гэкачепистам «круговую оборону», поскольку все идут по одному делу и их прессует единая огромная следственная бригада. В таких ситуациях надо найти друзей среди других обвиняемых, организовать общую защиту. И я у Крючкова тщательно выяснял, что из себя представляют другие арестованные. Он мне подробно обрисовал Болдина, Шенина, Язова и других фигурантов этого дела. Он их хорошо знал.

Когда дошел до Янаева, он отметил, что мало знал этого человека. И обратил внимание, что Янаев во многом стал вице-президентом случайно. Янаев был одним из депутатов Верховного Совета СССР, правда, возглавлял к этому времени ВЦСПС, то есть был лидером профсоюзного движения. Но выдвижение в вице-президенты получилось спонтанно. Страна ушла от 6-й статьи Конституции, от руководящей роли партии и стала президентской. И Горбачеву был нужен вице-президент. А Горбачева нещадно лупили в то время в Верховном Совете СССР самые различные силы, слева и справа. И однажды Янаев вышел на трибуну и начал его защищать. Он вышел и произнес речь такую, что оставьте вы Горбачева в покое, ему трудно, тяжело. Впоследствии он говорил уже мне: «Знаешь, Юра, я просто вышел, потому что вот бьют, бьют человека. Мне стало жалко его…» Тут, очевидно, Горбачев его и запомнил. И буквально через месяц-полтора кандидатуру его предложил на вице-президента. Но для Крючкова Янаев был немножко такой фигурой достаточно неясной. Хотя жили они, можно сказать, по соседству. В соседних домах…

У Янаева был сильный адвокат — чеченец Хамзаев. Он потом много горя причинил, я бы сказал, российским омоновцам, российским офицерам. Потому что когда кого-то привлекали за правонарушения, совершенные в Чечне, Хамзаев садился с чеченской стороны. Но вот в тот период времени, когда мы работали по делу ГКЧП, можно было сказать, что это был очень сильный, не трусливый человек. Как потом он защищал свой чеченский народ — позволю себе не касаться. С ним я нашел общий язык очень быстро. Среди работавших по делу ГКЧП адвокатов были адвокаты-демократы, были более или менее политизированные люди, но Хамзаев был человеком, с которым можно было иметь дело.

Тогда, сразу после ареста, важно было выяснить позицию Янаева по делу. В то время обсуждался союзный договор. Гэкачеписты выступили для того, чтобы предотвратить подписание союзного договора, который Ельцин, Горбачев и Назарбаев тайно в Ново-Огарево между собой согласовали, не показывая Верховному Совету, находившемуся в отпуске. И 19 августа 1991 года предполагалось уже начать подписание этого договора. Почему, собственно, и произошло выступление ГКЧП. И мы с Крючковым «закинули удочку». Текст этого договора, который согласовали Горбачев с Ельциным и собирались подписать, я передал через Хамзаева Янаеву. И написал записочку: «Уважаемый Геннадий Иванович, я адвокат Крючкова. Будьте добры, пожалуйста, выскажитесь по поводу вот этого договора».

Янаев, что меня поразило, этот договор прочитал за три-четыре часа: утром я его передал, а в обед Хамзаев мне вынес заключение Янаева. И меня поразил высокий юридический уровень оценки Янаева. Он быстренько и на высоком уровне разобрал, что в этом договоре разрушаются финансовая система, внешняя торговля, разрушается налоговая система… То есть будем иметь войну между республиками. Причем надо понять: когда ты дома за чашкой чая проводишь анализ — это одно. Другое дело, когда ты этот разбор проводишь, извините, рядом с парашей, на коленке. И еще меня поразили его речь и язык. Вот он этот договор, который превращал Советский Союз в эфемерное государство, назвал очень здорово в этой записке. Он написал: страна превращается в «облако в штанах». Это остроумное определение, четкий и быстрый юридический разбор произвел на меня огромное впечатление. Ранее я считал, что Янаев — человек достаточно далекий от юридических вещей. Вдруг оказалось, что это умный и быстро схватывающий человек.

Ну а потом произошел еще один эпизод, который я никогда не забуду. И который для меня стал визитной карточкой Янаева. Дело в том, что, поскольку Крючков его мало знал, Янаев был привлечен к участию в этом «заговоре» ГКЧП в последний момент. Он сидел у своего приятеля, заместителя главного редактора газеты «Гудок». Ему Крючков позвонил, попросил приехать и стал излагать: мол, вот создается ГКЧП и так далее. Но мы без тебя не можем, ты вице-президент. Горбачев будет объявлен больным, а ты прими на себя обязанности президента и подпиши указ о введении в Москву бронетехники… Представьте себя на месте Янаева: приезжаете вы, ничего не зная, и на вас это обрушивается.

В 150 томах дела есть протоколы допросов Крючкова и Янаева, где они об этом рассказывают. Но этот разговор ведь носил не канцелярско-протокольный характер, а бытовой. И как мне Крючков потом рассказывал: ты знаешь, говорит, Янаев минут пять походил, когда я ему это все изложил. А потом сказал: «Чувствую, сидеть мне придется, и буду я паровозом как «первое лицо». Потом подумал еще и сказал: «Надоела эта мерзость: Горбачев, Ельцин, споры, тряски, закулисье, эти договора. Давай, буду подписывать». Вот такое решение принял Янаев.

Юрий Иванов, в защиту Янаева, ч. 2

Был еще один факт, который меня волновал как адвоката Крючкова. Дело в том, что Крючков поставил Янаева на прослушку. То есть он дал соответствующие указания своему 12-му отделу, который занимался записью телефонных разговоров. Чем он это объяснял? Мол, я Янаева мало знал. Начнем дело, пойдут звонить ему — как он себя поведет, как будет объяснять?

И вот когда ельциноиды победили, то все документы этого 12-го отдела были тут же изъяты. И у следствия на руках был совершенно достоверный факт, что Янаев был поставлен на прослушку Крючковым. Этот факт, конечно, не украшал. Получалось, что внутри ГКЧП один записывает другого, пользуясь своим служебным положением. Непонятно было, как выйти из этого положения, Крючков разводил руками. Наконец я предложил: давай я попробую с Янаевым поговорить. Через Хамзаева, естественно. Ну, делайте как хотите, сказал Крючков.

Я, помню, вызвал Хамзаева в коридор и говорю: «Можно сделать так: Крючкова будут завтра допрашивать. Он даст показания, что он поставил на прослушку Янаева с согласия последнего. То есть он якобы Янаева предупредил о записи с целью анализа звонков из республик». Я очень мало рассчитывал на согласие Янаева и Хамзаева. Потому что как адвокат я понимал, что у них, скорее всего, есть все основания нам отказать. У Янаева появляется очень хорошая возможность для такой правовой позиции: я такой гэкачепист, что меня внутри ГКЧП записывали. То есть я не с ними. На этом Янаев мог бы строить защиту. Наконец, на этом можно было получить значительно меньший срок.

Я напоминаю, что это было тогда, когда они были под стражей. Когда шли первые месяцы ареста, когда Силаев — правая рука Ельцина — выступал на митингах и кричал: к расстрелу! В этой ситуации я очень слабо рассчитывал на согласие Янаева. Тем не менее утром Хамзаеву дал записку. Говорю, давай в обед встретимся. А он отвечает, что Янаев быстро все решает. Я, мол, через пять минут выйду, ты не уходи. И я опять пошел гулять в коридор. Через пять минут выходит Хамзаев и говорит: «Гена дал добро. Говорите, он подтвердит...»

Этот момент был в определенной степени переломным. Потому что я увидел, что этот человек способен на такие жертвы. Вот это исторический факт. Он не фигурирует, естественно, сейчас ни в каких делах. Там в деле где-то есть эти наши показания. Он это подтвердил. Но вот это сказалось на уровне наших отношений. Потому что мы стали им полностью верить.

Надо сказать, что в то время было очень много серьезных задач. Надо было, во-первых, найти друзей в охране (мне не очень нравится слово завербовать). Потому что без вот этих конвойных, которые вводят и выводят, и следователей, которые расследуют в этой огромной бригаде, если там не иметь каких-то связей и концов, было бы очень плохо. Среди этих людей было очень много бывших коммунистов, было очень много русских националистов, которые с симпатией относились к гэкачепистам уже в то время. И вот где-то месяц-полтора ушло на то, чтобы с этими людьми наладить контакты.

Между Крючковым и Янаевым пошла переписка. Где-то в течение месяца Янаев и Крючков вычислили всех стукачей, которые сидели с ними в камерах. А первый раз нам удалось вместе встретиться накануне 7 ноября. Я еще раз повторяю, что это были кабинеты в общем коридоре. В обед следователи уходят. Мы наметили операцию. Следователи уходят на обед, но мы не имеем права переходить из кабинета в кабинет. Потому что есть пульт охраны. Там камеры слежения, где сидят все время сотрудники следственного изолятора. Но один из них — парень, с которым мы уже начали работать, был наш человек. И когда второй ушел и можно было делать перепрыжки из кабинета в кабинет, я в первый раз успел заскочить к Янаеву. Мы с ним обнялись и поговорили.

Я хочу сказать, что у Янаева было огромное количество друзей. Он работал в молодежных организациях, работал в профсоюзе. Меня всегда удивляло, когда звонили какие-то люди, даже мне. Я вроде бы не его адвокат. Звонили: вот передайте Геннадию Павловичу привет…Это такой человек, это такой человек. Количество друзей, которое было у Янаева в то время, я могу сказать однозначно — сравнимо, может быть, только со Стародубцевым. Стародубцев сидел в тюрьме, а его колхоз не переизбрал, и к нему в тюрьму бухгалтер привозила документы, которые он подписывал: накладные, ведомости. Такой был уровень доверия к Стародубцеву со стороны вот этих его сельских людей, которые знали его фронтовую семью.

С Янаевым был налажен мощный и плотный контакт. Тут мы уже начали налаженную совместную деятельность. Ну, совместная деятельность была самая различная. Потому что надо было многое делать. Надо было идти в различные общественные организации и искать там поддержку. У адвоката всегда есть выбор. Ты можешь плакаться: у подзащитного здоровье плохое — освободите! Можешь нейтрально присутствовать при допросах. Но можно идти шире: идти в общественные организации, искать помощь, убеждать людей. Вот у меня вопроса не было — был этот путь. И удавалось делать какие-то шаги в этом направлении...

Помню, удалось организовать первую в истории нашей адвокатуры пресс-конференцию. Союз журналистов на это пошел. В Доме Союза журналистов выделили зал. Вел эту конференцию Павел Гутионов, безусловно, демократ. Я ему очень благодарен, что он нас впустил и провел эту конференцию. Нам удалось вбросить целый ряд взглядов и мыслей гэкачепистов. Найти поддержку у части журналистского корпуса.

Помню еще одну акцию. Сильную такую. Вот «Трудовая Москва»… Первые месяцы был очень сильный пресс следователей и прокуратуры. В основном там приличные люди. Но была и сволота, которая просто издевалась во время допросов. И однажды, как говорится, «в студеную зимнюю пору»… Представьте переулок, где расположена «Матросская Тишина». В него вошла толпа в 11 утра, когда начались допросы. Это была «Трудовая Москва». Эти женщины, про которых говорят: в кастрюли били. Мужики-работяги в черных пальто. Они пришли и начали под окнами, где шли допросы арестованных, скандировать: «Позор, свободу патриотам!», «Позор полицаям!»

Вот я думаю, что сейчас у нас будет милиция заменена полицией, и лет через 30—40, когда будут у нас только полицейские, то никто ничего не поймет. Почему «Позор полицаям»? Мы тут говорили о дрожащих руках Янаева. Но у следователей тоже дрожали, когда они вели допросы под эти крики. Я помню, как мешки с песком и пулеметы потащили на крышу только потому, что пришла эта толпа.

Поэтому вот эти акции, акции поддержки гэкачепистов были нужны. По мере возможности я старался в них принимать участие и их осуществлять. И надо сказать, что Янаев был тем человеком, который «давал концы». Потому что он говорил: пойди к такому-то, найди его, и он тебе поможет, он выступит в газете, где-то что-то скажет. Надо было бороться за общественное мнение. Вам, журналистам, это еще более понятно, чем нам, юристам. А нам приходилось в то время этим искусством только овладевать.

Юрий Иванов, в защиту Янаева, ч. 3

Потом начался процесс. Им изменили меру пресечения. В здании Верховного суда, где их судили, адвокатам выделили зал, для того чтобы можно было общаться с гэкачепистами. Я, помню, подавал ходатайство с просьбой, чтобы выделили зал и для журналистов. Чтобы они могли поставить технику и камеры. Помню, принес ходатайство от дуайена иностранного журналистского корпуса. Но было отказано в этом.

Там, в этом зале, уже собирались Лукьянов, Павлов, Крючков, Плеханов, Шенин, Язов и их адвокаты. Получались своеобразные «производственные совещания», когда мы обсуждали позицию, чего нам придерживаться, чтобы не было противоречий. Ну, в общем, то, что делает прокуратура, и то, что делают адвокаты. Обычная рутинная работа...

Здесь у нас с Геннадием Ивановичем уже были очень близкие отношения. Вообще, у меня где-то осталось три-четыре записки от него, которые он писал не только Крючкову, но и мне. Давал какие-то советы и так далее. Все очень ясно, четко, жестко. И это был человек очень умный. Из полутора десятков гэкачепистов, если взять ораторские способности — как адвокат я могу оценить ораторское искусство человека, — я могу сказать, что, конечно, наиболее выдающийся человек как оратор был Лукьянов, тут все понятно: доктор юридических наук… И Янаев. Причем у Янаева было даже одно преимущество. Янаев все умел говорить просто. Вот это был человек, который как профсоюзник умел разговаривать не только на уровне научной кафедры, он умел говорить с аудиторией, с людьми — ясно и доступно. Речь быстрая, красочная. И жесткая позиция.

Возможно, поэтому в процесс его не пустили. Ведь мало кто знает, но Янаев был из процесса выведен. Воспользовались тем, что Хамзаев выехал в Чечню, и тут же дело Янаева выделили в отдельное производство. Вот это мало кто знает, а это факт. Вывод из дела.

Почему я говорю о Янаеве как о личности? Потому что я понимаю важность личности в историческом аспекте. Смотрите, что у нас получается. Либералы умело ведут агитационную, пропагандистскую, информационную войну против флагов коммунистов, националистов, против своих недругов. При этом они не брезгуют любыми методами. Уйма клеветы и мифов звучит с экранов телевизоров.

Говорят, например, что Хрущев бил ботинком на трибуне Организации Объединенных Наций. Абсолютно все заседания ООН снимались на кинокамеру. Покажите хоть раз кадр, как он это делает… Помощники Хрущева говорят, что никогда он не снимал ботинки и не лупил ими по столу. Но это забивают в подсознание поколений.

Или, например, фраза Сталина, ему приписанная: «Не важно, как проголосуют, — важно, как посчитают». Я целое расследование проводил, разговаривал с десятком ученых, людей, которые архивы изучали. Сталин никогда ничего подобного не говорил. Это было вброшено в конце 80-х этой нашей хеврой, скажем так, которая хотела приписать своему врагу то, чего он не говорил. Если вам это говорят, потребуйте от оратора, чтобы он назвал источник… Ничего нет. Родили, вбросили и удивительно — даже люди, казалось бы, оппозиционных взглядов, тоже тупо цитируют.

Есть и еще более подлые вещи. Сейчас рассказывают, как маршал Жуков в Потсдаме во время какого-то банкета разговаривал с Эйзенхауэром, который руководил в то время западными войсками. И Эйзенхауэр его упрекал: что же вы столько людей положили под Берлином и так далее? А Жуков ему якобы ответил: «Ничего страшного, русские бабы еще нарожают». Это подлейшая ложь. Выясняли этот вопрос. Мухин, Бушин и другие. Созванивались с Америкой. Изучали в подлиннике мемуары Эйзенхауэра. Ничего подобного нет. Просто приписано и вброшено. И по всем экранам это идет. Порочат человека. Где-то там на банкете маршал Жуков будет говорить американцу фразу скотского содержания. Но они ее вбрасывают и вбрасывают…

Вообще по поводу подобной мифологии можно сказать, что особо отличается эта творческая наша интеллигенция. Ну ладно там Никита Михалков малюет себе синяки, снимает «Утомленные солнцем». Он все время ставит и пишет то, что угодно власти. Фигура такая, что говорить не хочется… Ладно, Федор Бондарчук нам рассказывает про 9-ю роту. Там погибло четыре человека. Пулеметчик Александров был награжден званием Героя Советского Союза. Федор не поставит вам фильм о Чечне, про псковскую группу, как их убивали, и к ним никто не приходил на помощь, не поставит вам фильм о том, как в Назрани во время нападения боевиков министр внутренних дел и группа его окружения из пистолетов отбивались четыре часа, и ни одного вертолета не было. Такие фильмы наш любитель «Росгосстраха» Бондарчук никогда не поставит. Он будет только ставить гадость про советскую власть.

Или, например, хазановщина… Хазанов, который любит изображать Брежнева. Ну ради Бога, ты критикуй его, я тоже не большой любитель Брежнева. Но шепелявить, изображать эти звуки, свист. Да, у Брежнева к старости был дефект речи. Он был фронтовик, ему было за 70 лет, больной человек. И когда он начинает пародировать это, то, у меня лично возникает чувство гадости к этому юмористу.

Или по Ленину. Ну ясно, что в конце жизни у Ленина был тяжелейший инсульт. Все знают, что такое инсульт. У многих из нас родители умерли от инсульта. Мы понимаем, что человек после инсульта — это парализованный человек. И Сокуров, ничтожный для меня, ставит фильм о Ленине «Телец» и показывает Ленина в состоянии инсульта. Возникает вопрос: вообще у Сокурова родители были? И он вообще видел людей, которые умирают от инфаркта, от инсульта? Вот это паскудство омерзительно. Но тем не менее оппозиция должна с этим как-то бороться. Она должна мифологию развенчивать...

Юрий Иванов, в защиту Янаева, ч. 4

Самое правильное, когда с вами дискутируют на эти темы, начинают говорить про дрожащие руки, то сразу нужно начинать сопоставление. Вот возьмем Янаева и Ельцина. Очень много общего. Вы говорите про то, как у Янаева шел балет по телевидению и танки входили в Москву, но вы покажите, как через два года в 1993-м эти танки прямой наводкой лупили по Верховному Совету. Я в то время был адвокатом Руцкого и знаю, как они трупами набили весь третий подъезд до потолка. Танкисты, командиры экипажей, эти лейтенантики, которых потом ельцинские пропагандисты выпустили на ТВ-экраны: «Вы герои, спасли демократию! Вас как премировали?» — «Да, ну вот нам по японскому телевизору дали!» Хорошо запомнил я эту передачу и пакостные лица этих командиров танковых экипажей. Потом их быстренько рассовали по разным воинским частям. И сейчас этих «героев» нам стараются не показывать.

Так вот если я возьму Ельцина и Янаева… Дрожащие руки Янаева. Вы знаете, любой человек, который совершает какое-то действие, он волнуется. Любой преподаватель. Вот читаешь лекции перед студентами — выходишь и каждый раз волнуешься. Я выступаю в суде с речью — я волнуюсь. Можно показывать мои руки — они будут дрожать. А Янаев проводил сложнейшую пресс-конференцию. Надо сказать, что взял на себя и пошел ее проводить именно он. Его волнение и дрожащие руки — понятны. А сейчас какие-то уроды начинают нам говорить о его дрожащих руках.

Да покажите нам Ельцина, запойного пьяницу и алкаша. Я сейчас читаю мемуары Клинтона, который описывает, как Ельцин, приехав в Вашингтон, ночью из гостевого дома, в котором он проживал, вышел в трусах на улицу. Американская охрана не знала, что делать, а его телохранители были неизвестно где. И начал останавливать машины, которые не понимали, что бормочет этот урод и что он хочет… Оказывается, Ельцину захотелось пиццу съесть. Это Клинтон пишет, посмотрите в Интернете.

Нам показывают Ельцина, танцующего под немецкий оркестр. Мы, русские, скажем: ну пьяный дурак станцевал! Снисходительное отношение. Но покажите, как он мочился на колесо самолета в присутствии сотни людей. Это можно было видеть по CNN — показывалось. Это же скотство. А ситуация с этой грязной канавой. Когда он шел невесть куда с букетом цветов. Отпустил машину... Пошел, поскользнулся и упал в грязную канаву. На следующее утро он и демократы объявили, что на него напали какие-то люди, надели на голову мешок, бросили его в воду и хотели утопить. Но он, как граф Монтекристо, развязался. И вот он оттуда выполз… Там полтора метра глубины было в этой канаве.

Вы мне сравните этого Ельцина с Янаевым, который ходил без охраны до конца своей жизни. Как он мне рассказывал, его люди останавливали и спрашивали, что ж ты этого дуремара не придавил? Только одна претензия. Никто в него не плюнул, никто не оскорбил до конца жизни ни разу.

Я не касаюсь этого вопроса, что было бы, если бы. Я совершенно не считаю, что там надо было стрелять, давить. Я не политолог и, так сказать, не государственный деятель, чтобы это обсуждать. Что было бы? Может, было бы еще хуже… Правильно они делали или неправильно, но они показали свои коммунистические принципы. И как только начал молодняк поджигать бронетехнику, они приостановили деятельность ГКЧП. Но по сравнению с ним Ельцин, понимаете, — это же пьяное скотство.

В мемуарах помощник Ельцина пишет, как он любил есть ложками черную икру… Дочка Ельцина живет в Лондоне, а я вспоминаю совершено другой эпизод, связанный с Янаевым. Когда у Янаева в кабинете был проведен обыск, взяли все в охапку со стола и приобщили к делу. Потом это из дела выводили. Но в тот момент я хорошо запомнил один такой факт, опять-таки связанный с Янаевым. У него было письмо от одного из наших телеведущих, он и сегодня жив, не буду называть его фамилию. У Янаева дочка училась на юридическом факультете. Так вот, в письме этот телеведущий доводил до сведения вице-президента, что в американских университетах есть льготы и гранты, и можно было бы вашу дочку направить на стажировку в Америку, где она могла бы за счет американцев с приличной стипендией поучиться. Такая подлая форма покупки. И ответ Янаева этому тележурналисту, который был отправлен, а копия осталась в числе изъятых бумаг, что он как государственный деятель Советского Союза не вправе свою дочь направлять за рубеж, так как это недопустимо… Благороднейший и порядочнейший ответ.

Сколько сегодня детей нашей элиты учатся в Лондоне, пусть за свой счет… Извините, где дочки Путина? В Италии? У товарища Берлускони? Они, значит, ходят в посольство за визой. Это, значит, в стране НАТО они получают визу? У меня возникает серьезный вопрос: что же такое вопросы безопасности нашей страны? Если бывший президент, национальный лидер, сегодняшний премьер-министр зависит от получения виз одной из стран НАТО. А Янаев поступал так, как я сейчас это рассказал.

Вы знаете, это мое обращение — скорее, обращение в будущее. Потому что сегодня историю определяют млечины и сванидзе. Эти придворные ребята, которые вообще определяют, что могут писать историки, а что не могут писать историки. Это пригретые, привластные личности, которые, так сказать, сегодня царствуют и парят на историческом горизонте. Но я надеюсь, что через 20—30 лет молодые ребята историки, не загаженные этими хрониками Сванидзе, начнут изучать все источники. И я тешу себя надеждой, что это мое небольшое выступление останется у вас на носителях, может, кто-то его перепишет, и это обращение, может, громко будет сказано, скорее, туда… Потому что сегодня говорить и рассказывать о гэкачепистах как о личностях не дадут и не позволят.

В заключение я хотел бы сказать, что друзья Янаева, близкие, семья могут смело гордиться своим отцом, мужем, родственником, другом. Потому что это был достойный человек.