— С чем связано заявление Игоря Сечина?
Гражданину Сечину было бы неплохо конкретизировать, что он имеет в виду. Эдак любого человека можно обвинить, что он действует по заказу кого угодно: компаний-конкурентов, ЦРУ, еще кого-нибудь. Но глава «Роснефти» никаких доказательств своих предположений не привел.
Я не в курсе, является ли Алексей Навальный адвокатом фонда Hermitage Capital. Это компания, которая покупает, продает акции разных предприятий. В таком качестве она работала и в России. Сечин сказал хитро, чтобы к нему не придрались.
— А разоблачения Навального влияют на репутацию компании?
Отвечать на вопросы, все ли у него в порядке в компании, нет ли воровства и так далее, — тяжелая судьба любого руководителя крупной структуры и вдвойне — руководителя государственной компании, которая расходует фактически не свои деньги, а управляет государственным имуществом и имуществом налогоплательщиков.
Известно, что есть практика так называемого гринмейла, когда у компании появляются недоброжелательные акционеры, которые начинают задавать много вопросов либо в интересах конкурентов, либо требуя выкупить свой пакет акций по цене, превосходящей рыночную, чтобы от них избавиться. Такие люди есть, но эта деятельность, гринмейл, по российскому законодательству, не является криминальной.
Если говорить условно, не юридически, а по понятиям, то я бы сказал, что да, может быть, конкуренты. Но человек, руководящий государственной компанией, должен уметь отвечать на все неприятные вопросы. А Сечин на них отвечать, я подозреваю, не то что не умеет, а просто не хочет, считает это ниже своего дворянского достоинства.
В этом смысле, когда мы не имеем достаточной информации о деятельности государственной компании, например, такой как «Роснефть», о причинах, почему они продают нефть не на рыночных условиях частным фирмочкам друзей Владимира Путина, компании Gunvor, почему «Роснефть» самостоятельно не может продавать нефть, а именно Gunvor нужно отгружать, — эти вопросы правильны.
Тут проблема в том, что человек распоряжается государственным имуществом и хочет распоряжаться им как частным, как своим собственным кошельком. И говорит: «А что, собственно, вы интересуетесь, что у меня в кошельке?» Да потому интересуемся, что это не твой кошелек, а государственная компания, поэтому ты и должен отчитываться перед российским обществом, российскими налоговыми плательщиками.
— То есть Сечин воспринимает вопросы по деятельности «Роснефти» так, будто лезут в его собственные частные дела?
Вообще путинская группировка воспринимает Россию как свою собственность. Они не могут это сказать напрямую публично, но восприятие у них именно такое. Их раздражает, что какие-то простолюдины осмеливаются спрашивать у хозяев, что тут происходит.
— Действительно ли Навальный может в чем-то уличить «Роснефть»? Им есть чего бояться?
Конечно. По «Роснефти» была опубликована информация, что компания неоднократно заключала нерыночные сделки, то есть сделки, противоречащие интересам самой «Роснефти».
Самые известные две истории. Первая — история с контрактом по продаже нефти в Китай еще в 2004 году. Когда в обмен на китайский кредит люди обещали продавать нефть по цене примерно в два раза ниже существовавшей на тот момент рыночной цены.
Вторая история — это деятельность компании Gunvor. «Роснефть» большую часть нефти продает этой компании. Продает на беспрецедентных для рынка условиях с многомесячными отсрочками платежа. Можно подумать, что нефть никому не нужна.
Почему бы «Роснефти» просто не продавать добытую нефть на мировых биржах самостоятельно, без использования непонятной компании, появившейся одновременно с пришествием Владимира Путина в Кремль?
— Разоблачения Алексея Навального затрагивают только экономические интересы власти или политические тоже?
И те и другие. Им сложно выглядеть честными и справедливыми правителями, достойными избрания на выборах.
Навального не нужно обожествлять. У многих, и не только в Кремле, есть вопросы к его политической деятельности.
Но в данном случае речь идет о его деятельности в качестве миноритарного акционера. Здесь, на мой взгляд, Навальному предъявить нечего, потому что это абсолютно нормальная ситуация, когда миноритарные акционеры пытаются добыть информацию о деятельности компании.
— Насколько вообще компромат может влиять на деловую репутацию в России?
Я сказал бы, что влияет с определенным дисконтом, но влияет. К примеру, можно обратить внимание на то, что практически все фигуранты «списка Магнитского» покинули руководящие должности. Это произошло не сразу после того, как этот скандал возник, но, в общем, произошло.
Да, в условиях авторитарного режима существует как бы определенный дисконт компромата. Если компромат на человека, который был близок к правящей группировке, то правящая группировка постарается его защитить. Но нельзя сказать, что негативная информация никак не влияет, потому что многие чиновники и окологосударственные предприниматели, на которых этот компромат был найден и опубликован, уже покинули свои должности. Можно вспомнить Реймана, Голикову, да много кого еще.
Игорю Сечину есть чего бояться, потому что его судьбой интересуется не только оппозиция, но и конкуренты сечинско-путинской группировки, которые будут использовать негативную информацию о главе «Роснефти» как предлог для апелляции к президенту для дальнейшего сокращения сечиновских полномочий. Будут говорить: мол, вот видишь, он нас подставляет — он тут опозорился, там опозорился.
С этой точки зрения на месте Сечина можно было предположить, что его враги действуют в интересах не только компаний-конкурентов, но и чиновников-конкурентов.
На Западе существуют свободные СМИ и свободные выборы. И если опубликована серьезная информация, на которую нет убедительного ответа, то это может привести политиков к поражению на выборах. И там этого боятся. Хотя и на Западе бывают ситуации, когда какие-то факты кто-то расценивает как компромат, а кто-то не расценивает.
— Может, мы постепенно приходим к тому, что, как и в Европе, слова журналистов или блогеров будут влиять на бизнес и конкурентоспособность компаний?
Они и раньше были способны влиять. Здесь нет ничего нового. Просто в авторитарной стране, где нет свободных СМИ — по крайней мере, свободного телевидения, — любой компромат, любая негативная информация, действует с определенным дисконтом, то есть ее ценность снижается. Нельзя сказать, что она вообще не имеет значения, но ее ценность снижается по сравнению со странами, где существуют свободные СМИ и где такая информация становится известна широким кругам избирателей прежде всего с помощью телевидения.
Материал подготовили: Елена Николаева, Мария Пономарева, Александр Газов
Комментарии