Годовой круг протестного движения. Национализм в многонациональной стране. Политзаключенные

Годовой круг протестного движения

Лев Гулько: Здравствуйте. В нашем сегодняшнем «Ресете» — Наталья Холмогорова, руководитель правозащитного центра РОД. Здравствуйте, Наталья.

Наталья Холмогорова: Здравствуйте.

ЛГ: У нас, как всегда, три части, и в первой хотелось бы поговорить о том, что произошло в прошлом году и имело продолжение в этом году. Я имею в виду протестное движение, которое так интенсивно началось в прошлом году, периодически вскипало, потом затухало.

А в последнее время многие эксперты говорят о том, что протестное движение вовсе сошло на нет. Так каковы же итоги протестного движения? И есть ли оно вообще — или только в Москве и крупных городах?

НХ: Можно сказать, что за этот год протестное движение сделало круг. И сейчас, год спустя после первых массовых протестов, все вернулось туда, откуда вышло.

ЛГ: И куда же?

НХ: Скажем так, в формат Триумфальной. В формат полудиссидентский, в котором несколько сот — самое большее, несколько тысяч — профессиональных политических активистов выходят на площадь и скромно там стоят. Затем их достаточно скромно винтят и быстро отпускают. Вот в таком формате все и происходит, не вызывая особого интереса у широкой публики.

ЛГ: А почему?

НХ: Знаете, сейчас можно говорить много дурных слов о том, что протест слили, что лидеры проявили бездарность, некомпетентность и так далее. Я думаю, и без меня найдется много охотников поговорить об этом. Так что повторять эти банальности я не хочу. Лучше я скажу о том, что все-таки было положительного, что изменилось за этот год в лучшую сторону.

Во-первых, всплеск массового протеста действительно был, и он вовлек в общественную активность большие массы людей, которые до того в этой активности никак не участвовали.

ЛГ: А люди протестовали против чего? Вот были лозунги «За честные выборы» и всякие другие. Но сейчас все сошло на нет.

НХ: Протест по времени был приурочен к выборам. Естественно, основным лозунгом был лозунг «За честные выборы». Но сами выборы давно прошли, так что сейчас этот лозунг не актуален.

ЛГ: И что дальше?

НХ: Но люди-то протестовали не только против нечестных выборов. Это, может быть, далеко не самое главное, что их волнует. Люди протестовали против множества действий этой власти.

Кого-то возмущает национальная политика правительства — политика действительно самоубийственная. Кого-то возмущает социальная политика, которая ничем не лучше. Кого-то возмущают конкретные проблемы — к примеру, что сейчас резко повышается оплата за детские сады. Это значит, огромное количество нормальных, работящих семей просто не смогут водить детей в детские сады.

Или то, что происходит сейчас с системой образования, — все это слияние школ, слияние вузов, список неэффективных вузов (в него попадают литературные, архитектурные — словом, те вузы, где готовят узких, штучных специалистов).

На самом деле еще десятки и сотни подобных проблем — куда ни глянь. Естественно, что людей это возмущает.

ЛГ: Но все они идут такими точечными взрывчиками. Вот проблема образования — тут взорвалось. Тут еще какая-то проблема — взорвалось. Но в одну большую, общую они все-таки не сходятся.

НХ: Тот протест, который начался в прошлом декабре, попытался свести их в один мощный поток.

ЛГ: Через честные выборы?

НХ: Да. А дальше получилось так, что лидеры протеста проявили, к сожалению, свою несостоятельность именно как лидеры. Увидев перед собой большую массу людей, которые начали слушать их выступления и действительно были готовы идти туда, куда им скажут, они попросту растерялись.

ЛГ: А как же Координационный совет? Это же какая-то квинтэссенция того, что произошло.

НХ: Что стали делать профессиональные политики, увидев этот массовый протест? Сначала они стали бороться — до крика, до хрипоты — за место на трибуне. Потом начались у них выборы в этот Координационный совет. И тут то же самое: внутрипартийная борьба, внутриличностная борьба.

И вместо внимания к этой массе людей, которые действительно готовы были своим лидерам поверить и за ними идти, началась попытка попиариться — в лучшем случае этими людьми как-то поторговать, припугнуть ими власть. Одним словом, использовать их для каких-то своих, мелких целей.

ЛГ: Ну, у них у всех мелкие личные цели — борьба за власть. А борьба за власть — это борьба за денежные потоки, разве нет?

НХ: И это тоже. Но дело-то не только в денежных потоках. В конечном счете власть не только тот, у кого больше денег, но и тот, за кем идут человеческие массы.

ЛГ: Ну, на примере Владимира Ильича Ленина со товарищи можно сказать, что массы могут пойти и с помощью вливаний, полученных извне.

НХ: Бывает такое, но с массами тем не менее все-таки надо работать. Ленин работал с массами и делал это очень профессионально и грамотно. А сейчас этого не делает никто.

ЛГ: Не умеют?

НХ: Да, не умеют. И даже, я бы сказала, боятся.

ЛГ: А боятся они чего? Того, что Владимир Владимирович Путин вдруг скажет: все, я устал, ухожу, — и вот тогда они выйдут на первый план?

НХ: Может быть, и этого. Ведь это же огромная ответственность.

ЛГ: То есть больше всего они боятся ответственности? И тех людей, которые за ними стоят? Ведь что они будут делать дальше, никому не известно.

НХ: Получается, что эти люди не могут совершить революцию. Ну и слава Богу. Ведь если бы они смогли совершить революцию, то что бы они стали делать дальше?

ЛГ: Тут я с вами согласен: революцию не совершили, и слава Богу. Потому что революция, по-моему, в принципе никому не нужна. Давайте тогда ненадолго прервемся, а следующую часть начнем именно с этого вопроса: нужна или не нужна революция?

Национализм в многонациональной стране

ЛГ: Давайте продолжим наш разговор о протестном движении. Как я понимаю, внутри того самого Координационного совета, о котором мы говорили, тоже было два пути: мирная революция или не очень мирная. Вот с вашей точки зрения, революция нужна?

НХ: Знаете, это вопрос сродни тому, нужно или не нужно землетрясение. Землетрясение никому не нужно, но мы не можем на это влиять. Оно либо случится, либо не случится — это зависит от объективных факторов.

ЛГ: Но на революцию-то мы можем влиять.

НХ: Путин может на нее влиять. Власть может на нее влиять — власть может ее предупредить. Но власть ничего для этого не делает. Точнее, что-то она делает, но ее меры совершенно неадекватны — она просто закручивает гайки.

ЛГ: Вы хотите сказать, что революция в любом случае когда-нибудь произойдет?

НХ: Если политика власти резко не изменится, то да, революция неизбежна. Получается классическая ситуация, только наоборот: низы не могут, верхи не хотят.

ЛГ: Так какой выход из этого положения? И кто мог бы возглавить сейчас протестное движение — из тех, кто знает, что делать?

НХ: Честно сказать, я не вижу пока такого человека. В нынешнем протестном движении я вижу людей, которые могли бы стать министрами в новом правительстве — умными, грамотными министрами. Но президента я пока не вижу.

ЛГ: То есть нужен лидер?

НХ: Все-таки да.

ЛГ: А можно ли выдвинуть лидера на основе национальной политики? Ведь в протестном движении очень много националистов.

НХ: В принципе, да. Думаю, что опора на национализм (цивилизованный, национал-демократического образца) весьма перспективна, потому что национальные проблемы стоят сейчас очень остро, и все больше людей отдает себе в этом отчет.

Если протестное движение решит опираться на национализм и сделает это достаточно грамотно, то это может привлечь к нему свежие массы людей. И из этих масс, безусловно, могут выдвинуться новые активисты и новые лидеры.

ЛГ: И тогда смена власти сможет осуществиться естественным путем?

НХ: Может быть. Но это дело будущего, а потому вопрос чисто вероятностный.

ЛГ: Я понимаю. Я просто хотел спросить у вас: что такое цивилизованный национализм?

НХ: Цивилизованный — понятно, название условное. Мой национализм — это соединение национализма, демократии и социал-демократии.

ЛГ: А как это соединяется?

НХ: Очень просто. Национализм — желание блага своему народу.

ЛГ: Я сейчас буду задавать банальные вопросы, но все-таки: а если страна многонациональная? Как Россия. Тут Башкирия, тут Татария, там Удмуртия.

НХ: В России, конечно, живет множество народов, но подавляющее большинство населения (больше 80 процентов) составляют русские. А это значит, если будет хорошо русским, будет хорошо и всем остальным. Те законы и постановления, которые будут приниматься для блага русских, не будут ущемлять остальных — они и им пойдут на пользу.

ЛГ: А какие законы вы имеете в виду?

НХ: Для начала давайте отменим антиэкстремистское законодательство. Для начала давайте реформируем правоохранительную судебную систему. Давайте прекратим это безумие, когда людей хватают за то, что они написали какой-то коммент «ВКонтакте».

Когда людей сажают в тюрьму, как Даниила Константинова, у которого железное алиби и которому следователь говорит: я прекрасно знаю, что убили не вы, но вы же понимаете, что дело не в этом. То есть человек реально сидит уже год просто за то, что он политический активист. За то, что он выходил на улицы и протестовал против строительства мечети.

ЛГ: То есть их сажают за политические убеждения?

НХ: Да. Давайте прекратим это. Это пойдет во благо не только русским, но и всем остальным народам.

ЛГ: Но я бы сказал, что это не национализм, а какие-то политические убеждения.

НХ: Так национализм — это и есть политические убеждения.

ЛГ: Так какой вывод мы сделаем? Национализм — не от слова национальность…

НХ: Давайте сделаем такой вывод: национализм — это не ненависть к чужим. Это любовь к своим и защита интересов своих.

ЛГ: Вот на этом мы вторую часть закончим, а в третьей поговорим о делах политзаключенных.

Константинов, Квачков, Хабаров — политзаключенные

ЛГ: Итак, дела политзаключенных. Во-первых, сколько политзаключенных находится сейчас в заключении?

НХ: Точное число трудно определить, поскольку само понятие «политзаключенный» трактуется по-разному. Но можно сказать, что их уже как минимум несколько сотен.

ЛГ: А самые яркие дела?

НХ: Например, одно очень яркое дело, которое сейчас как раз тянется (целый год шло следствие, и дело, по-видимому, будет теперь передаваться в суд). Это дело Даниила Константинова, активиста протестного движения, члена Координационного совета. Дело это вопиющее, редкое даже для нашей правоприменительной практики, но, к сожалению, достаточно типичное.

Даниил Константинов — политический активист, сын небезызвестного Ильи Константинова. А началось все с того, что после самого первого протестного митинга, 5 декабря, он был задержан. К нему пришел сотрудник ЦПЭ (не представившийся) и предложил ему стать осведомителем. Данила его, попросту говоря, послал.

На это сотрудник ему ответил: «Ты еще не знаешь, с кем разговариваешь. Где я — там трупы или большие сроки». Данила это принял к сведению, однако не отнесся к его словам слишком всерьез — решил, что его пугают.

Однако через три месяца после этого его внезапно арестовывают, вломившись к нему домой, и сообщают, что он обвиняется в убийстве какого-то молодого человека, которое произошло 3 декабря на станции метро «Улица Академика Янгеля».

Обстоятельства убийства описываются так: этот молодой человек со своим другом стоял в переходе, а мимо шла какая-то молодежная компания. Один из компании подошел к ним, затеял ссору, плюнул на куртку убитого. Они начали драться. Тут один из них выхватил нож и одного убил, а другого ранил.

Убитый — русский, фамилия его Темников. Ни в каких политических действиях участия он не принимал, ни в каких организациях не состоит. То есть чистая бытовуха.

3 декабря — это день рождения матери Константинова. И всю вторую половину дня Константинов провел вместе с семьей. Сначала он покупал подарки, а затем часов с шести или с семи сидел за столом в ресторане. Есть пять человек, которые могут подтвердить, что весь вечер он провел в ресторане и никуда не отлучался. Это на другом конце Москвы.

ЛГ: То есть у него твердое алиби?

НХ: Да. Более того, провели экспертизу. Экспертиза показала, что ни на одежде Константинова нет биологических следов убитого, ни на одежде убитого нет биологических следов Константинова. Если, как рассказывают, один другому плевал на куртку, потом они дрались, потом была кровь, — то такое, конечно, просто невозможно.

Все обвинение строится на показаниях одного свидетеля — второго парня, который был ранен и который Константинова якобы опознал. Проблема в том, что этот свидетель — профессиональный вор.

Адвокаты Константинова провели собственное расследование и выяснили, что человек этот совсем недавно был осужден за шесть краж. Кражи были серьезными — с проникновением в чужое помещение. Однако получил он за них почему-то условный срок.

ЛГ: Ну понятно: пошел на сделку со следствием.

НХ: Именно. Пошел на сделку со следствием, показал на кого надо.

ЛГ: А в чем заключается ваша линия защиты?

НХ: Линия защиты заключается в том, что Данила абсолютно невиновен. Те обвинения, которые ему предъявляются, позволяют выходить на суд присяжных. По всей видимости, на суд присяжных он пойдет. И это дает нам некоторую надежду.

Ведь если профессиональные суды у нас полностью подконтрольны, то суд присяжных более свободен. Существуют определенные методики управления присяжными, но они достаточно сложные, и это не всегда удается. Так что у нас есть какая-то надежда.

ЛГ: Есть еще одно резонансное дело — это дело Квачкова.

НХ: Да. Сейчас в действительности идет два аналогичных дела: Квачкова в Москве и Хабарова в Екатеринбурге. Оба они отставные офицеры с известным боевым прошлым. Оба обвиняются в подготовке государственного переворота. И, насколько можно судить, следствие старается их дела связать. Хотя люди эти шапочно знакомы друг с другом, и нет никаких свидетельств того, что они были как-то связаны.

Фабула этих дел очень сомнительна. И в том, и в другом случае нам рассказывают, что отставные военные якобы готовили военный переворот. При этом в деле Хабарова по поводу этого военного переворота обвиняются всего пять человек. Рассказывается, что на переворот они предназначали якобы 50 тыс. рублей и собирали оружие. Однако из стволов, которые фигурируют в деле, ни один не стреляет.

Ну, у Квачкова примерно такая же ситуация. Что является фабулой преступления? Оказывается, где-то в лесах под Владимиром собрались какие-то люди поиграть в «Зарницу». У них были с собой макеты автоматов, а у одного был арбалет.

И вот с этими макетами и с одним арбалетом они якобы собирались пойти на Москву, что-то там захватывать и кого-то убивать.

ЛГ: А в деле Квачкова какова ваша линия? Какова ваша роль?

НХ: Здесь трудно говорить о моей роли, потому что я непосредственно в защите не участвую. Его защищают Оксана Михалкина, известный адвокат, и Алексей Першин.

ЛГ: А что делаете вы как руководитель правозащитного центра?

НХ: Мы занимаемся информационным освещением этого дела. Сейчас суд выходит в решающую фазу, и мы с завтрашнего дня начнем делать твиттер-репортажи. Что касается Хабарова, наш корреспондент съездит туда на прения и на оглашение приговора. Также будут репортажи и материал оттуда.

Наша линия та, что люди эти, судя по всему, невиновны, и они — политзаключенные. С Квачковым можно судить даже по обстоятельствам его ареста, по тому, как все произошло. Его долго преследовали по обвинению в покушении на Чубайса, и два раза его оправдали два состава присяжных.

И на следующий день после того, как Верховный суд утверждает второй оправдательный приговор, к нему приходит ФСБ. Его арестовывают за якобы террористическую деятельность и подготовку мятежа.

ЛГ: У вас есть какие-то прогнозы по этим делам?

НХ: Что касается Константинова, я очень надеюсь на благополучный исход. Квачкова и Хабарова судят профессиональные судьи. Соответственно, я боюсь, что исход для них будет неблагоприятным. Наши суды действительно подконтрольны, а эти дела явно находятся под жестким контролем ФСБ. Но мы не сложим оружия — будем бороться.

ЛГ: Спасибо огромное. Наталья Холмогорова, руководитель правозащитного центра РОД, была сегодня в качестве гостя в нашем «Ресете». Спасибо, Наталья.

НХ: И вам спасибо.

Материал подготовили: Лев Гулько, Дарья Шевченко, Виктория Романова, Нина Лебедева, Мария Пономарева, Александр Газов