Война в Сирии. Ситуация в Болгарии. Перспективы социального и политического протеста в России

Сирийская война: правительство Башара Асада опирается на поддержку народа

Роман Попков: Добрый день. Сегодня у нас в гостях Дарья Митина, член совета «Левого фронта» и зампред Комитета солидарности с народами Ливии и Сирии. Здравствуйте, Дарья.

Дарья Митина: Здравствуйте, Роман.

РП: Давайте с Сирии и начнем. Смотрите, какая ситуация: я листаю Твиттер, Фейсбук, и меня удивляет, что наши оппозиционеры как-то всю ситуацию воспринимают, что «Ого, повстанцы давят, тирания рушится…» Люди, похоже, не задумываются, кто может прийти в Сирии на смену Башару Асаду, кто противостоит его режиму, что это достаточно мракобесные, одиозные силы.

Что можно вот этим людям сказать, как их одернуть, ввести в курс дела? То есть что это за война, кого и с кем?

ДМ: На самом деле, все эти «Ура-ура, повстанцы давят» — это, слава богу, крайне редкие варианты. Честно говоря, я их редко встречаю.

РП: Нет, они есть.

ДМ: Сейчас уже редко встречаю подобное, по сравнению с тем, что было раньше. Потому что если, например, проанализировать те же средства массовой информации и социальные сети год назад, допустим, когда действительно казалось, что вот-вот Дамаск падет, Асад уйдет и так далее, то сейчас люди более-менее смирились с реальностью.

А реальность такова, что сирийской правительственной армии… Мы говорим правительственная, а на самом деле это народная армия, потому что она призывная, то есть объединяет все слои населения, все территориальные объединения, все этнические и религиозные группы. Сирия — это не Ливан. Там нет такого разделения ни по этническому признаку, ни по конфессиональному. И армия в Сирии — это срез общества.

И мы видим, что правительственной армии удалось буквально за полтора года создать совершенно убедительный перевес, перелом, при том что ресурсы у нее достаточно ограничены, ведь, понятно дело, армия ограничена собственным народом. А вот повстанцы имеют постоянную ротацию — людскую, финансовую. Сейчас, слава богу, пожиже пошел этот поток, но, тем не менее, он шел стабильно буквально до последнего времени. Идет приток вооружений иностранных, иностранных консультантов.

Сами повстанцы, по всеобщим оценкам (я смотрела разные совершенно источники), где-то на 25 процентов — это собственно сирийцы из различных социальных групп, недовольных той или иной ситуацией в стране, а на 75 процентов — так называемые привозные бандиты. Такой бандитский интернационал со всего мира. Можно встретить в этой несчастной Сирии кого угодно — хоть марокканца, хоть афганца-пуштуна, хоть ливанца, хоть турка, хоть ливийца того же. Известно, что то же самый Бельхадж курсирует, можно сказать, между Ливией и Сирией.

Недавно в России был Махмуд Джибриль — лидер парламентской партии Ливии. Мы ему задавали этот вопрос: почему так много ливийцев поехало воевать в Сирию? Вроде бы Ливия — новая страна…

РП: Дел по горло…

ДМ: Да, дел по горло. Стройте экономику, восстанавливайте хозяйство, там все разбомблено. Так вот, он, конечно, не мог нам ничего удовлетворительного ответить. Но факт таков — сирийская так называемая оппозиция получает подкрепление отовсюду.

Слава богу, сейчас немножко ослабела дипломатическая поддержка — мы не видим уже такого давления ни со стороны Лиги арабских государств, ни со стороны ООН, ни со стороны НАТО.

Хочется уже постучать по столу три раза, но все уже как-то смирились с тем, что в Сирии все будет так, как будет.

Я конечно далека от того, чтобы ситуацию идеализировать — в любой момент ситуация может измениться не в пользу сирийского правительства. Это зависит от очень многих факторов. Но пока, слава богу, оно так.

И если сирийской армии, сирийскому правительству, сирийскому народу хватит времени, когда нет открытой международной интервенции, нет прямого иностранного вмешательства, то мы увидим, что государство справляется с проблемой. И если два года назад казалось, что Сирия обречена, что каток так называемой «арабской весны» никого не пощадит, то сейчас Сирия демонстрирует чудеса долгого сопротивления на очень ограниченном ресурсе.

Притом что страна под санкциями. Россия, например, не может ничем помочь, кроме как консультациями и какими-то материалами невоенного характера, хотя даже с этим проблема. Мы помним, когда посадили российский самолет турки, было подозрение у турок, что мы везем запчасти то ли для самолета, то ли для еще чего-то. Правда подозрения эти не подтвердились, но нервозность ощущается. Хотя реально никакой военной помощи, даже если бы очень сильно хотели, мы не оказываем.

И точно так же с экономикой. Мы видели, что весь прошедший год примерно раз в квартал в Россию приезжала сирийская правительственная делегация во главе с либо вице-премьером по экономике Кадри Джамилем, либо с министром иностранных дел Валидом аль-Муаллемом договариваться о размерах и формате экономической помощи. То есть речь шла, прежде всего, о зерне, о ГСМ (для войны ГСМ очень важны) и о финансовом кредите, который Россия пообещала Сирии. И в августе казалось, что такая договоренность достигнута — в ходе очередного визита было объявлено, что будет кредит и солидная экономическая помощь.

Сейчас уже начало марта. Сирийцы рассказывают нам в ходе очередного визита того же Муаллема, что кредит до Сирии не доехал. Грубо говоря, из Москвы Дамаск не получил ни копейки. Поэтому все эти разговоры западных пропагандистов, что Асад держится только на московских штыках, это, мягко говоря, глупость.

Я, честно говоря, не могу привести никаких данных по иранской помощи. Не потому, что ее нет, а потому что я просто об это не знаю. Очевидно, что какая-то экономическая помощь оказывается. Но в целом можно сказать, что режим Асада себя оправдал — он устоял сам и каким-то образом одновременно даже пытается решать и задачи военного характера, и задачи экономические, что очень и очень сложно.

И вот в ходе как раз последнего визита в Россию Валид аль-Муаллем сказал, что для нас уже очевидно, что мы устояли, и хотя военные вопросы по-прежнему важны, но они отходят постепенно на второй план. То есть сохранятся они как страна и как нация или не сохранятся — это уже зависит не столько от того, как Сирия будет воевать, а от развития экономики — то есть как быстро, интенсивно и самостоятельно они смогут выкарабкаться из экономического кризиса.

А экономический кризис, к сожалению, налицо. Идет инфляция денежная, большие проблемы и со снабжением. В тех регионах, где так называемым повстанцам (я их называю бандитами) удается закрепиться на определенное время, они блокируют подъездные пути и от этого возникают трудности со снабжением. Например, в Алеппо. Сейчас, к счастью, армия уже пробивает эту блокаду.

Но, тем не менее, тактика вот такая. Они саботируют ЛЭП, электрические подстанции, гидроэлектростанции. Грубо говоря, совершают теракт не только против населения, а против, прежде всего, экономических мощностей, подрывая тем самым потенциал собственной страны, в которой они собираются жить. Вот в чем парадокс.

То есть если отвлечься от того, что в их рядах сражаются вольные стрелки, которые нигде не живут — они живут там, где стреляют, — то есть же в рядах оппозиции и сирийцы. Вот они интересно, чем думают, разрушая собственную экономику. Это ведь их страна и им в ней жить по любому.

Но пока ситуация вызывает сдержанный оптимизм. Как будет дальше — зависит от очень много. Еще год назад мне казалось, что все в руках НАТО, все в руках международного сообщества. И если завтра оно Сирию приговорит, то ей настанет конец.

Сейчас же мне кажется, что не все так плохо. Здесь и дипломатическая поддержка Росси и Китая сказалась, безусловно. Потому что мы, к счастью, не повторили той преступной ошибки, которую мы допустили в 2011 году с Ливией, с той резолюцией ООН №1973. Хватило ума и совести больше подобного не делать.

То есть пока есть слабая надежда, что в Сирии все обойдется. Еще раз повторю, если не будет прямой военной интервенции — либо НАТО, либо одной из стран, входящих в НАТО (Турции, например) — то Сирия выстоит.

РП: Спасибо за комментарий. Будем надеяться, что режим Асада как-то устоит, потому что всяко лучше, чтобы была развитая светская страна, а не притон…

ДМ: Дело даже не в режиме. Режим не самоценность. Здесь скорее вопрос в том, устоит ли страна в целом. Поскольку сирийцы надежду на свою стабильность связывают отнюдь не с теми, кто рвется к власти, а с другими людьми.

РП: Ну что ж, во второй части передачи поговорим о другой стране, которая очень близка России. В советское время мы ее называли хоть и презрительно, но это подчеркивало нашу близость — Шестнадцатая республика. Поговорим о братском народе Болгарии. Там все сейчас весело, интересно и есть чему поучиться, наверное.

Болгария: общество очнулось после многолетней апатии

РП: Болгария. Доходят интересные слухи о беспорядках в этой стране. Что же там происходит?

ДМ: Буквально несколько месяцев назад, в сентябре 2012 года, я была в Болгарии. Тогда у меня возникла грустная думка. Ее соседи греки старательно пытаются выбраться из экономической трещины, в которую попали. Они бесконечно митингуют с декабря 2006 года. У них перманентное противостояние на почве дальнейшего вползания в кризис — как пройти по тонкой грани, не потеряв национального самосознания, свой суверенитет, сохраниться как страна, сохранить свою валюту, сохранить свою территорию и не подсесть окончательно на финансовую иглу Евросоюза. То есть греки занимают весьма активную гражданскую позицию, и мы это видим.

В Болгарии была обратная ситуация. Я проехала практически по всей стране, и везде примерно одно и то же. Как мне показалось, болгары выбрали другую тактику — тактику медленного умирания. Я была поражена: я знала, что в Болгарии плохо, что там кризис, что экономика, мягко говоря, не на высоте, но я не знала, что настолько. Раньше болгары спасались от безработицы и нищеты, уезжая работать в Германию. Сейчас болгары едут работать в Румынию.

Страна попала в клещи и стала заложницей своего вхождения в Евросоюз. Это было обставлено жесткими условиями. Она фактически подписалась под кондициями: обязалась практически заморозить всю свою индустрию, все, что раньше приносило Болгарии доход — в советское время, до и после. Например, по условиям Евросоюза они были вынуждены закрыть консервные заводы. Одной из главных статей их дохода была табачная промышленность. Евросоюз потребовал, чтобы Болгария не демпинговала, не сбивала цены на европейских рынках. И все, Болгария табаком больше не торгует, а «Шипка» и «Родопи» ушли в историю.

Получилось, что Болгария теперь живет сезонно и кормится за счет туризма, который худо-бедно, но как-то поддерживается. То есть три месяца люди живут, а весь остальной год кормятся тем, что заработали за лето. Жители Черноморского побережья живут лучше, чем люди в Софии, Пловдиве и в других крупных городах. Это хорошо видно по электоральной географии, хотя применительно к Болгарии об этом сложно говорить, потому что болгары очень странно голосуют. Они одновременно могут голосовать за царя, за либералов, за социалистов, без какой-либо системы.

У них странная политическая культура — она еще не сформировалась. Люди несколько веков сидели под турками, потом под Германией, потом двигались в фарватере социалистического лагеря и Советского Союза. Поэтому мы видим совершенно фарсовые ситуации, когда возвращаются цари. И маятник голосования от либералов к социалистам напрямую не зависит от реальной экономической и политической ситуации. Это чисто ситуативное дело.

Но даже при этом можно проследить, что жители Черноморского побережья гораздо активнее голосуют за либералов, чем жители крупных городов: Софии, Пловдива, Варны, которая хоть и курортный город, но там охотнее поддерживают социалистов. В Болгарии еще большая раздробленность не только по регионам и городам, по социальным слоям. Но там еще есть так называемая историческая память — то есть как голосуют за болгарских националистов.

20 лет не было никакого намека на социальный протест. Страна погружается все ниже и ниже. Средняя зарплата водителя в Софии, например, 200 долларов. Цены на ЖКХ отнюдь не албанские и даже не румынские, а весьма высокие. Потому что в Болгарии не собственная энергетика. Там три больших энергохолдинга, они все иностранные, и тарифы устанавливают не сами болгары.

Выход на улицы произошел потому, что эти «жировки» за свет, воду и квартплату начали превышать размер не только средней пенсии, но и средней зарплаты. И болгары вышли на улицы, чем немало всех удивили. Последний раз такой массовый выход был там в 1999 году на фоне экономического кризиса 1998 года. Он за год доехал до Болгарии, и были какие-то выступления, в основном в Софии. Но дальнейшего распространения по стране это тогда не получило.

Сейчас мы наблюдаем обратный эффект. Сначала забастовала Варна, потом Пловдив и другие города, а потом все это пришло в Софию. В столице были наиболее крупные выступления. Для Варны манифестация в 30 тыс. — это очень много. У нас на 15-миллионную Москву на Болотную вышло 100 тыс., и мы считали, что это крупный успех. А в Варне фактически каждый третий вышел на улицу. То же самое было и в Софии.

Их экономические требования — требования от жизни. Человека приперло — он вышел. Но никакого политического рецепта, политического видения выхода из этой ситуации у болгар, к сожалению, нет. Демонстративное презрение к партиям, к политическим движениям. Болгары говорят: «Не надо спекулировать нашим мнением, не нужно нас втягивать в политические игры». Это, с одной стороны, объяснимо опереточным, клоунским характером болгарских партий. Но с другой стороны, болгары не видят связки между экономическим самочувствием и политическими изменениями и реформами.

Я прогнозирую, что выиграет тот, кто сможет наиболее четко, ясно и членораздельно поставить вопрос о выходе Болгарии из Евросоюза. Будет этот выход или нет, бабушка надвое сказала. Греция пока тоже не вышла. Но Афинам не хватило для этого буквально нескольких голосов. Она была на грани. И вполне возможно, что при следующей волне протеста у греков эта тенденция проявится сильнее. Я верю, что греки вернутся к драхме, потому что фактически 50 процентов населения высказалось за это.

С Болгарией не знаю, но политический мотив выхода из ЕС и освобождения от кабальных договоренностей может стать тем политическим лозунгом, на который большая часть страны среагирует положительно.

Я очень хорошо отношусь к моему другу и однокласснику Сергею Станишеву, которому удалось привести свою партию к победе. Болгарская социалистическая партия несколько лет формировала правительство, и Сережа был премьером. Но, к сожалению, понятно, что в ситуации полного экономического коллапса любая партия, которая добирается до политических высот и не берет на себя смелость разорвать эти кабальные отношения с ЕС, будет обречена и следующие выборы обязательно проиграет. И бесконечное чередование либералов и социалистов может идти как угодно долго. А весь вопрос в том, когда болгары поймут что выход — в разрыве связи с Евросоюзом.

Тех производственных мощностей, которые строил еще Советский Союз и сами болгары при жизни в социалистическом лагере, их уже нет. Заводы либо заброшены, либо сдаются в аренду, либо совсем умерли — стоят бетонные и железные остовы. Интересно, что их даже не разобрали. Самый дорогой курорт Сент-Томас, место, где отдыхают богатые европейцы, по уровню выше Адриатики — там красивее. И там, на фоне прекрасной девственной природы, стоит совершенно уродливое непонятно что — я никак не могла понять что именно. Оказалось, в последние годы еще социалистического правления хотели строить огромный детский комплекс — «Артек» должен был отдыхать — все планировалось с большим размахом. Потом грянуло крушение Союза, перестройка, либерализация, ничего не построили, а эта уродина стоит до сих пор и портит пейзаж. Не потому, что нет денег строить, а потому, что нет денег ее разобрать. Нужны копейки, чтобы это демонтировать, но у болгар их нет. Ходят тугие немецкие кошельки смотрят на это, смеются и спрашивают: «Что это за угробище?».

То, что болгары впервые за 20 лет организованно вышли на улицу, конечно, вселяет некий оптимизм, с одной стороны. С другой — это все будет вхолостую, и страна будет проседать и дальше, если не пересмотрит свои отношения с ЕС. И поскольку в одиночку ей это будет сделать очень сложно — де факто промышленности уже нет — потребуется какая-то форма постсоциалистической интеграции.

Я немножко пофантазирую на будущее. Аналогичные проблемы в Греции, аналогичные проблемы сейчас будут в Румынии — год-два, и Румыния нам продемонстрирует то же самое. По крайней мере, в рамках Восточной Европы не новый Варшавский Договор, но какая-то другая форма интеграции просто необходима.

И глупо будет себя вести Россия, если это не поймет вовремя и каким-то образом это не простимулирует. Я очень плохо отношусь к нынешней российской власти, но есть и прагматический момент. Россия может и политически, и экономически очень выиграть на этом новом экономическом объединении. Потому что, с одной стороны, это помощь тем странам, которые попали в беду. С другой стороны — это сильно укрепит позиции России на европейском направлении, ведь сейчас о нас вытирают ноги. И мне кажется, это был бы коллективный выход для всех. Я б на месте болгар, русских и греков об этом подумала.

РП: В третьей части как раз и поговорим о России и о российской власти. У нас тут полно проблем и без Евросоюза. Попробуем разораться, что у нас происходит с социальным, протестным, политическим движением.

Перспективы социального и политического протеста в России

РП: Дарья, как вы расцениваете сегодняшнюю политическую ситуацию в России на фоне всех этих разговоров про «слитый протест», накатившую реакцию? Какие вы видите перспективы? Какие ошибки оппозиции наиболее серьезные можно было бы обозначить?

ДМ: В отличие от многих моих коллег я смотрела на перспективы так называемого протеста еще пессимистичнее.

РП: Еще с первых митингов?

ДМ: Да. Мне казалось, что протеста хватит еще где-то до марта-мая — то есть до выборов президента. Потом когда выберут Путина триумфально — кого-то купят, кого-то задобрят, кто-то разочаруется во всем и уйдет, кого-то апатия охватит. То есть мне казалось, что после весны-лета прошлого года никакого протеста уже не будет. На самом деле, я немножко ошиблась, чему рада.

Протест, конечно, был во многом ситуативен — выход на улицу как ответ на обман на выборах. И сейчас уже, мне кажется, давно пора понять, что тема выборов исчерпана. Можно долго рассуждать, каким образом смогла распорядиться этой выгодной для себя темой оппозиция. Но время прошло, выборы состоялись, признаем мы их или не признаем, но они стали фактом нашей жизни и надо уже учиться жить с этим дальше, идти дальше.

Мне кажется, что большая ошибка той же самой оппозиции… Я смотрю на оппозицию в целом. Я сама принадлежу к левому сегменту, но, тем не менее, тесно соприкасаюсь и с ее общегражданским сегментом, и с либеральным, и с националистическим. Вот самая распространенная ошибка — это опять говорить, что Путин проиграл, что нужно идти на перевыборы, что нужно отменять итоги выборов и так далее.

Ну, никто не возвращается к итогам выборов, когда прошел год. Либо сразу, либо никак. Украинский опыт нас опять же ничему не учит. Когда тот же Ющенко передавил на «Майдане», то он именно передавил на «Майдане». То есть никто по домам не разошелся. Если бы люди разошлись на день, на неделю, на месяц, то все. То же самое с Януковичем: люди вышли на улицы и оставались там до тех пор, пока не получили официальные итоги выборов.

У нас, к сожалению, все было не так. В самой простой ситуации оказались мы, левые, потому что мы 20 лет ходим на митинги, организуем акции, стоим в пикетах и так далее. То есть для нас ничего коренным образом не поменялось. Единственное, стало приходить больше народа. Это всегда приятно, это отрадно, есть возможность разговаривать с людьми, вести агитацию. Но люди, которые, наоборот, 20 лет сидели по домам… Почему они сидели по домам? Либо их все устраивало. Либо они не видели в себе потенциала что-то менять. Либо они думали, что все решают за нас. В общем, у каждого своя мотивация.

И вот они вышли, постояли три часа и решили, что сейчас Путин сложил лапки и сказал: «Простите меня, такого негодяя. Я был неправ». Не бывает такого. И те, кто на это рассчитывал, либо очень наивные люди, либо люди, которые манипулируют чужим мнением.

Должна была быть продуманная стратегия, которой конечно не было. Удержание вот этого протестного накала. Как власть продумывает, как удержать власть, завоеванную на выборах или каким-то образом еще, точно так же и оппозиция должна думать, что она будет делать завтра, послезавтра. Думать в режиме онлайн каждый день, а не через месяц, когда мы опять выйдем, три часа постоим, что-то послушаем.

И самая большая проблема, конечно, это то, что действительно общественная активность по большому счету не вышла за пределы двух столиц. То есть все было в Питере и Москве.

Я не знаю насколько тут можно сравнивать с Украиной или Восточной Европой, но мне кажется, движение социальное должно идти прежде всего из регионов в столицу. В 1993 году мы тоже видели пример, когда общественный подъем, неподержанный в регионах, захлебнулся. Хотя тогда он был десятикратно сильнее, чем сейчас. То есть если сейчас максимальные оценки по Болотной площади 100—110 тыс. человек, то тогда выходило и 300, и 400 тыс., а 9 мая вышло полмиллиона. Но это ни во что тогда не конвертировалось, потому что не было стратегии распространения этого в регионы, не было движения оттуда.

Я увязываю это еще и с экономической ситуацией. В 90-е годы страна шла по нисходящей. У нас цены на энергоносители были 8 долларов и 10 долларов (были времена). Поэтому на фоне этой социальной напряженности была перспектива оказаться на самом глубоком дне. Сейчас такой перспективы нет. Это не значит, что сегодня мы живем хорошо и у нас все замечательно. Это значит, что просто люди не умирают с голоду.

И как говорится, революционные силы, то есть носители революционного запала — это не те люди, которым нечего есть, и не те люди, которым много чего есть. Это именно те люди, которых не покормили три дня. То есть если будет какой-то резкий экономический скачек, какая-то катастрофа, коллапс, то естественно люди выйдут. Но пока все ровненько.

Люди, которые живут в провинции плохо, они живут плохо 20 лет. Для них ничего не меняется. Меняются, может быть, какие-то отдельные показатели, но в целом градус их социального самочувствия примерно такой и есть. А жители крупных мегаполисов даже получили какую-то стабильность. Если раньше задерживали зарплаты и пенсии, то сейчас их не задерживают, и появилась возможность айфоны покупать.

Поэтому пока политический протест, протест общегражданский не будет подкреплен экономическим и социальным, ничего не будет.

И опять же, очень сложно соединить эти два потока. Левые постоянно говорят о социальных проблемах, о том, что страна до сих пор живет на советской инерции. Мы по большому счету ничего не производим, мы либо прожираем старое, либо покупаем за границей. Пока наша власть тем, что она дала доступ к трубе и сырью, покупает для себя эту стабильность. И Запад вроде как на нас не сильно огрызается и не загоняет нас в режим санкций, как Белоруссию. Но понятно, что долго такая ситуация не продержится. Я уж не говорю о каком-то развитии…

Ну вот даже если взять нашу потребительскую корзину и посмотреть, сколько там импортных продуктов, а сколько отечественных, то ситуация будет даже не в пользу начала 90-х годов, когда казалось, что совсем уже швах. Сейчас у нас ну все импортное. Буквально все. Это тоже форма колониальной зависимости. Колонии отнюдь не всегда бунтуют, не всегда шумят. Колониям принято кинуть какую-то подачку, и спокойненько себя чувствовать.

Но не хотелось бы себя совсем чувствовать колонией. Тем более что у нашей страны огромный потенциал развития и так далее.

Однако никакой гарантии, что завтра это все не обрушится при очередном финансовом кризисе, нет. Тот же Евросоюз сейчас будет вести себя жестче по отношению и к Восточной Европе, и к постсоветскому пространству. И кто знает, какие фортели они выкинут в отношении нас. Сейчас мы продаем сырье… Я уж не говорю про эти наработки по сланцевому газу, какие там будут перспективы. Но опять же, мы не монопольный поставщик. Завтра Катар, еще чего-то. Завтра снимут санкции с Ирана и так далее. И Россия перестанет быть вот этим самым эксклюзивным поставщиком. А если мы перейдем на какие-то другие формы энергии, то вообще непонятно что будет. Потому что никаких работ в этой сфере не ведется.

Так что люди должны понять, что эта экономическая тема очень взаимосвязан с темой политической.

И здесь ошибку в равной степени допускают и либералы, которым важно, чтобы Путин признал свою вину, признал, что проиграл выборы… Мол, Путин пусть уйдет, а дальше оно само вырулит. На самом деле, не вырулит. Вот ушел Путин пять лет назад, пришел Медведев. Что изменилось? Ничего не изменилось. Здесь та же самая ситуация. То есть пока не изменится социально-экономическая основа строя, в котором мы живем, ничего не поменяется. Это с одной стороны.

Но с другой стороны совершенно симметричную ошибку допускают левые, когда говорят, что мы должны заниматься социально-экономическими проблемами. Безусловно, надо. Но не в отрыве от политических требований.

Когда эти два потока сольются воедино, вот тогда будет успех. А пока все будут зацикливаться либо на выборах, которые давно прошли, либо на тактике малых дел, которая может принести плоды только на очень коротком отрезке, то ничего не будет.

Я пессимист. Многие аналитики говорят, что правительство уйдет не сегодня, так завтра, Пути не досидит до конца своего срока. Но я всегда ориентирую людей, что все досидят, что все это очень надолго. Нужно рассчитывать на долгую, кропотливую окопную работу.

РП: Спасибо Дарья. Я, пользуясь случаем, хочу пожелать скорейшего освобождения вашим товарищам, которые сидят в тюрьме, под домашним арестом. Держитесь. Я надеюсь, что мы выстоим, и будут лучшие времена.

Материал подготовили: Мария Пономарева, Роман Попков, Дарья Шевченко, Виктория Романова, Александр Газов