Особое видео: дело ЮКОСа

Юрий Шмидт, адвокат Михаила Ходорковского, ч. 1 (6 мин. 51 сек.)

Добрый день, уважаемые журналисты. Я смотрю, что некоторые удивленно смотрят на меня: «Что это за «зверь», которого мы ни разу не видели в суде и которого объявили членом команды защитников Ходорковского и первому предоставили слово?». На самом деле я работаю уже пять с половиной лет и, к моему великому сожалению, к тому моменту, когда начался второй суд, я тяжело заболел и до сих пор нахожусь в реабилитационном периоде. Поэтому в команде защиты участвую больше виртуально. Учитывая это, хотя я слежу за всем, что происходит в процессе каждый день, подводить итоги прошедшей стадии судебных слушаний будет разумно не мне, а тем, кто участвует в деле непосредственно. 

Я позволю себе напомнить несколько важных этапов из предыстории этого дела. Так как я уже говорил на прошлой пресс-конференции, что журналисты, которых я привык видеть в течение нескольких лет, вдруг сменились. Появились новые люди. И многим из вас, вероятно, просто не известно, как развивалось это дело. О главных этапах этого развития я и хочу напомнить. 

Вероятно, нет смысла никому доказывать, что это дело политическое. В СССР было принято политических оппонентов либо судить по политическим статьям, либо, в крайнем случае, навешивать дополнительное уголовное обвинение, чтобы со всех сторон осветить их звериный облик. Сегодня предъявить чисто политическое обвинение пока еще трудно. Хотя детали бывших Статей 58-й Кодекса 1926-го года и 70-й Кодекса 1960-го года уже имеются и в сегодняшнем законодательстве. Не буду приводить примеры. Если хотите, я уточню. Но пока удобно судить по чисто уголовным статьям, независимо от того, что в основе лежат политические мотивы. Я хочу доказать вам, уважаемые журналисты, что преследует Ходорковского и Лебедева не Генеральная прокуратура, не Следственный комитет, и судят его не суды. Все это дело направляется из единого центра, координирующего деятельность самых разных и не подчиненных друг другу органов. 

По сути, нынешний правящий режим (я думаю, что разницы после смены фамилий первых лиц никакой нет) всей своей мощью обрушился на людей, которых считает своими политическими оппонентами. В чем-то он и прав, считая своим политическим оппонентом Ходорковского. Но дело в том, что слово «политический оппонент» не называется в течение многолетнего преследования. Вместо этого широко распространяется клевета, что Ходорковский хотел скупить Думу, Ходорковский хотел стать президентом, Ходорковский хотел продать компанию ЮКОС американцам, Ходорковский пообещал Кондолизе Райс, что Россия в одностороннем порядке произведет ядерное разоружение. Все эти вещи можно прочесть и в прессе. 

Я иногда, выступая по радио в интерактивном формате, с удивлением слушаю людей, которые серьезно задают такие вопросы. Политическое оппонирование Ходорковского заключалось в совершенно открытом и публичном финансировании оппозиционных партий, потому что ему, как и многим людям, исповедующим либеральные ценности, дорого понятие прав человека. Не хотелось бы, чтобы наши представительные органы, именуемые Федеральным Собранием, были исключительно однопартийными, либо состояли из имитаций оппозиционных партий. Чтобы суды как самостоятельная ветвь власт, не существовали, а подчинялись все тому же правящему в нашей стране режиму. Михаил Борисович выступал против этого. И он был особенно страшен власти (такую позицию занимают многие люди) тем, что обладая мощным финансовым ресурсом, не просто декларировал свою позицию, но мог попытаться воплотить свою идею, используя значительные финансовые средства. 

Ну, и конечно, одной из причин разграбления (другого слова не найти) ЮКОСа было то, что это лучшая на тот момент и наиболее рентабельная компания выглядела слишком лакомым куском. И толпа голодных, пришедших с Путиным к власти, бывших питерских силовиков, людей, входящих в ближайшее окружение Путина, не могла спокойно смотреть на то, что есть какая-то собственность, которая приносит большие доходы, а на нее можно только щелкать зубами.

Юрий Шмидт, адвокат Михаила Ходорковского, ч. 2 (9 мин. 57 сек.)

Я напомню о фантастическом пиар-сопровождении кампании по Ходорковскому, о клеветнических фильмах, которые показывались по центральным каналам, о целых книгах, написанных на основании фальсифицированных фактов и ложном их истолковании. Лгали в ходе этого дела абсолютно все: лгали следователи, лгали прокуроры в самом высоком звании, лгали руководители федеральных служб. Лгали и на глазах у всего мира совершали бесчестные поступки первые лица государства. 

Правда, в кампании преследования Ходорковского не обошлось и без осечек. Последняя осечка была продемонстрирована недавно, когда Ирина Роднина, чья подпись стояла под осуждающим Ходорковского письмом, заявила, что она этого не подписывала. Ранее были и другие люди, к их заслугам, заявившие, что они свои подписи не ставили. 

Количество нарушений прав обвиняемых, допущенных за шесть лет этого беспрецедентного процесса, зашкаливает и не существует никакого прибора, чтобы их измерить: ложь и фальсификации, сокрытие доказательств, исключение обвиняемых из субъектов так называемого состязательного процесса, превращение его в инквизиционный, отказ защите в удовлетворении всех ходатайств, направленных на поиск истины. 

Я приведу только один совершенно анекдотический пример. Мы, готовя мотивированное ходатайство, с огромным трудом разыскивая умышленно сокрытые следствием документы, уже начали проводить шутливые опросы, под каким предлогом нам откажут, потому что изобретательность этих господ не знает границ. Пример я позволю себе привести из первого судебного процесса, когда мы попросили приобщить к делу копию судебного решения, вынесенную одним из судов и полученную по нашему запросу. Судья Колесникова, имея на руках выполненный документ на бланке за подписью судьи, отказала приобщить его на том основании, что фирменный бланк с гербом РФ, оказывается, лишен необходимого элемента — геральдического щита, который там должен обязательно быть, а вот этого геральдического щита в гербе РФ нет. Позднее мы обнаружили, что и на собственных бланках суда абсолютно так же изображен этот самый герб, но поезд к тому времени уже ушел. 

Совершенно невероятные вещи происходили и при передаче первого дела в конституционную инстанцию. Первое дело, когда объединили дела Лебедева и Ходорковского, составило около 500 томов. В 2005 году были выборы в Государственную думу, Ходорковский подал заявление о своем желании быть зарегистрированным в качестве кандидата в депутаты. Мы в это время спокойно изучали протокол судебного заседания и готовили конституционные жалобы. И вдруг последовала команда немедленно направить дело в городской суд в том виде, в каком оно существовало на тот момент, с неподписанными протоколами об ознакомлении с протоколом. Конституционные жалобы приходилось в срочном порядке дописывать ночью, а 500-томное дело назначили к рассмотрению через семь дней с момента его получения городским судом. Вы можете себе представить, как судьи способны были изучить это дело? 

Я в документе, который вам будет роздан в письменном виде, который называется «Дело Ходорковского. Факты и комментарии», ссылаюсь на пример из истории. Когда в конце XIX века во Франции состоялось конституционное рассмотрение дела Дрейфуса, прокурор, выступая перед судьями, благодарил их за то, что они всего за шесть месяцев сумели изучить семь томов уголовного дела. Наши городские судьи за семь дней сумели изучить 500 томов уголовного дела. 

После вынесения приговора, по действующей в то время норме уголовного кодекса, наши подзащитные должны были быть отправлены в колонию по месту жительства. Это императивная норма. И когда ее вносили в закон, в сопроводительной записке было написано, как важно, чтобы осужденные дышали тем же воздухом, которым дышат их родные и близкие, живущие по соседству. Чтобы родным и близким было легче поддерживать контакт. Как это важно для социальной адаптации лиц, отбывающих наказание. 

Ходорковского, как известно, направили в Краснокаменск, за семь тысяч километров от Москвы, Лебедева — за полярный круг в поселок Харп Ямало-Ненецкого автономного округа. Когда мы подали жалобы, ссылаясь на то, что грубо нарушен закон, господин Калинин, возглавлявший в то время Федеральную службу исполнения наказаний, на всю страну лгал, что ни в одной колонии ближе просто не было свободных мест. 

И все было бы хорошо, то есть, все было бы плохо, но по крайней мере, уличить во лжи человека было бы достаточно трудно, если бы не случилось, что к тому времени господин Чайка, тогдашний министр юстиции, не выступил в Государственной думе с докладом о положении дел и не сообщил (а мы представили суду копию его выступления), что количество осужденных, отбывающих наказание, в последние годы неуклонно снижалось. И на первое ноября 2005 года по стране имеется недолимит, то есть 150 тысяч свободных мест в колониях России. А когда мы с госпожой Липцер занимались обжалованием направления Ходорковского и Лебедева в эти отдаленные колонии, мы сумели раздобыть документы о том, что если невозможно человека направить в колонию по месту жительства, значит нужно направить в колонию ближайшего региона. И мы увидели список, в который рекомендовалось направлять осужденных москвичей — это были Тульская, Владимирская, Ярославская области... То есть, действительно ближние к Москве регионы. 

Незадолго перед тем, как выносился приговор Ходорковскому и Лебедеву, вдруг в этот список попали Чита и Ямало-Ненецкий автономный округ... Никого, кроме Ходорковского не направили в Читинскую область, никого, кроме Лебедева (мы смотрели потом эти данные) не направили в Ямало-Ненецкий автономный округ. 

Все это вместе взятое свидетельствует о том, как все службы, связанные с возбуждением уголовного дела и его ведением, с рассмотрением, с вынесением наказания, работали на нарушение прав и на незаконное преследование этих двух несчастных людей.

Юрий Шмидт, адвокат Михаила Ходорковского, ч. 3 (9 мин. 16 сек.)

И уже в 2007 году, когда встал вопрос о том, куда же направлять осужденных, Государственная Дума внесла в Статью 73 изменения, в которой зафиксировала право руководства Федеральной службы исполнения наказания и Министерства юстиции направлять осужденных в любую колонию страны по своему усмотрению. Надо ли говорить, что суд нам отказал в нашей просьбе выполнить закон? 

То же самое произошло и со следствием в Чите. Уникальный случай, когда мы подали жалобу от имени Ходорковского и Лебедева в Басманный суд, в котором доказывали, что следствие в городе Чите абсолютно незаконное и нарушает требования Статьи 152 Уголовно-процессуального кодекса, произошло чудо. Елена Львовна хорошо помнит, когда мы вышли из пустого зала в ожидании решения судьи, мы встретили сотрудницу «Интерфакса», которая спросила нас, что мы здесь делаем. Мы рассказали о том, по какому делу мы пришли. Она сказала, что останется послушать. Мы говорим — нечего слушать, это будет очередной отказ. 

И вот тогда-то, 20 марта 2007 года, произошло это чудо, когда судья Ярлыкова (заметьте, что теперь бывшая) неожиданно признала постановление заместителя Генерального прокурора о проведении следствия в Чите незаконным и необоснованным, подлежащим отмене. Это был удар, который не был предусмотрен. Это постановление вступило в законную силу, и в течение почти года прокуратура приносила один за другим протесты, но по закону принятое решение подлежит немедленному исполнению.

Я могу сказать, что проработал большую часть своей жизни в советское время. Я знаю, как проходило правосудие в брежневские времена. Если нужно было пробить судебное решение, то пробивалось судебное решение, выгодное власти. Но такого, чтобы прокуратура официально заявляла (они в целом ряде письменных ходатайств писали, что да, Басманный суд вынес такое-то решение и оно вступило в законную силу, но прокуратура считает его неправильным и исполнять не будет, и не исполняла)… Люди продолжали оставаться в Чите. 

Многие спрашивают меня, зачем потребовалось власти второе уголовное дело. Неужели нельзя было, в крайнем случае, объединить дела в одно производство, рассмотреть их вместе. Вроде бы как-то нелогично и, вроде, неприлично. Немало людей, поддерживавших власть, обманутых всей этой бессовестной пропагандой, как бы и приветствовали первое дело Ходорковского и Лебедева, но стали скептически относиться к тому, что одних и тех же людей судят второй раз. Тем более те, кто мог сопоставить, что их судят по другой статье, но по тому же самому обвинению. Только в первый раз говорилось, что вы получили прибыль и не заплатили с нее налоги, а второй раз говорится — вы получили прибыль и вы ее всю украли. То есть, вы украли не только прибыль, вы и убыль тоже украли, потому что из дохода, который получает нефтяная компания, осуществляется огромное количество расходов. Так вот, обвинение анекдотично в частности тем, что их обвиняют в хищении не прибыли, а всего дохода. Всю нефть, которую компания добыла, все Ходорковский с Лебедевым украли. Я не буду развивать эту часть обвинения. 

Я хочу сказать, что мы имеем дело с глубоко и в деталях продуманным планом, что делает честь тем людям, которые осуществляют преследование руками бездарных, скажем прямо, исполнителей. Они «правильно» решили предъявить обвинение, которое позволяло прибрать к своим рукам все активы ЮКОСа. Потом обанкротить компанию, а потом, предъявив второе обвинение в хищении повторно, предъявить гражданские иски о возврате уже всего так называемого похищенного имущества. 

Любопытно, что все нефтедобывающие точки, которые продавали нефтяной компании ЮКОС нефть и которые получали прибыль сверх себестоимости, молчали и были довольны в течение многих лет, вдруг, как по команде, а фактически и действительно по команде, заявили, что они — потерпевшие. «Верните нам то, что украл этот мерзкий Ходорковский». Хотя, если планировать предъявление обвинения в хищении, то каждому понятно, что задача государства — забрать под свою руку, под свою длань мудрую и чистую, конечно, все имущество, которое удалось обнаружить, наложить на него арест и вернуть пострадавшим. Тем, у кого это имущество было украдено. 

Если попытаться соединить эти дела в одно производство, то глупость и алогичность обвинения были бы слишком очевидны. Поэтому 2 декабря 2004 года Ходорковского и Лебедева признали подозреваемыми по второму делу. В июне 2005 года адвокатов предупредили, что состоится предъявление обвинения по второму делу. А потом приняли мудрое решение: «А зачем торопиться? Мы удалим этих людей подальше от Москвы. Потянем время, чтобы довести это дело и доберем, наконец, то, что не сумели добрать в первый раз». И, к тому же, по первому делу некоторые удивлялись, прокурор просил десять лет лишения свободы, районный суд дал меньше — девять лет, а городской вообще снизил наказание на год. «Почему восемь лет?», — спрашивали некоторые. Действительно, суд что-то судил, принимал во внимания какие-то обстоятельства. Чушь. Это было частью плана. Те, как сказал в интервью Ходорковский, кто намеревался держать его в тюрьме до самой смерти, прекрасно понимали, что будет второе дело, по которому они добавят ровно столько, сколько захотят. И эту цель они пытаются реализовать сегодня.

Вадим Клювгант, адвокат Михаила Ходорковского ч. 1 (10 мин. 30 сек.)

Уважаемые коллеги, я, вслед за Юрием Марковичем, тоже сделаю только маленький экскурс всего на пять месяцев назад. 28 апреля, когда началось то, что называют красиво и громко представлением письменных доказательств со стороны обвинения, в этом же самом помещении мы назвали это действие безумным доказыванием безумного обвинения. И сказали тогда, что прокуроры, которые собираются сплошным методом читать огромный массив разрозненных документов, не объясняя, где они их взяли и к чему они их читают, и все это безобразие называют исследованием доказательств — это такие прокуроры, для которых суд — неизбежная, неприятная формальность. Потому что они давно все решили, приговорили Ходорковского и Лебедева. Им все понятно. О чем они достаточно открыто и без стеснения говорят. А стороне защиты они отвели «почетную» роль жертвы, которая присутствует на собственной казни еще и с кляпом во рту. Это мы сказали 28 апреля, пять месяцев назад. И сказали, что отсюда происходит и демагогия, и откровенное хамство, и откровенная ложь со стороны прокуроров. А как иначе им выполнять задачу, которая перед ними поставлена — задачу по осуществлению или продолжению, или завершению, как хотите, расправы над Ходорковским и Лебедевым. И зачистки всего, что сделано с ЮКОСом. Я прошу прощения за этот сленг. Просто эти термины наиболее точно отражают то, что делает государство в лице государственного обвинения. Тогда же мы сказали, что не собираемся эту плохую пьесу поддерживать и не собираемся роль статистов играть, а собираемся бороться. Пять месяцев солировала сторона обвинения. Что мы думаем по поводу того, что сторона обвинения доказала, мы написали на двух страничках. Эти странички у вас в папочках есть. Я не буду повторяться. Вы можете это все увидеть и прочитать. Там, на самом деле, все очень просто. Не доказали они ничего, что вообще собирались доказать. Зато они опровергли свое собственное обвинение вполне успешно. Это диагноз процессу. Еще более короткий, но емкий диагноз по этому полугодию, а с начала процесса прошло уже полгода (не сразу началось предоставление доказательств), поставил сам Михаил Ходорковский. На сайте нашем khodorkovsky.гu он есть. «Полгода и ничего по делу!». Читали обвинение и спрашивали: а где про хищение нефти? Ответ: «Не скажем». Потом пять месяцев читали документы к доказательствам. Мы спрашивали, где про хищение нефти? Ответ: «Не скажем». Я бы хотел прокомментировать эти пять месяцев солирования стороны обвинения, потому что они полностью подтвердили то, что мы сказали на старте этого этапа. Именно этот процесс, именно это дело в России задает стандарт судопроизводства и вообще правоприменительной практике по уголовным делам, и не только по уголовным. Потому что все, что опробуется в нашем деле, потом тиражируется по городам и весям на всех уровнях и масштабах. Только различается масштаб бедствия, но сами технологии, сами стандарты идут вширь и вглубь. Так вот, какие стандарты установила или закрепила сторона обвинения за эти прошедшие месяцы? То, как они относятся к базовому конституционному принципу состязательности и равноправию сторон. По закону, по Конституции, как сторона обвинения, так и сторона защиты перед судом равноправны. Разница только в том, что у стороны защиты меньше обязанностей. У стороны обвинения их больше. Так трактует наша Конституция. Меньше в одной малости: в том, что сторона защиты ничего не обязана доказывать, а сторона обвинения обязана не только доказать обвинение, которое она принесла в суд, но еще и оспорить все опровержения, на которые ссылается сторона защиты. Только в этом случае, говорит Конституция и говорит закон, вина подсудимых может быть доказана. Как это понимают прокуроры, задающие стандарты, пришедшие из Генеральной прокуратуры? (Один из них даже начальник, — боюсь перепутать сложные названия подразделений, — что-то вроде организационно-методического отдела. То есть, это человек, который учит всех остальных, как правильно поддерживать обвинение в суде. Это Дмитрий Шохин. И два других полковника — тоже из Генеральной прокуратуры.) Во-первых, деятельность адвокатов в целом и нас, защитников и коллег по этому делу, без стеснения и уже не единожды названа «противодействием правосудию и судопроизводству». Какие последствия в виде организационных шагов они сделают, мы посмотрим, но, во всяком случае, это уже не раз продекламировано в судебном заседании под протокол, а не где-то в кулуарах. То есть, состязательность, в их понимании, — то, что им мешает. А они и есть правосудие. Поэтому мы противодействуем правосудию. Встречаться и общаться наедине нам со своими подзащитными незачем и нет в этом никакой необходимости. Достаточно того, что мы в суде видимся через бронированный аквариум. Там есть прорезь и туда можно клювиком просунуться и пошептаться. Сколько еще тебя человек слышат, можно догадываться. Прокурор Лахтин говорит, что этого достаточно. «Мы видим, что они конфиденциально общаются — говорит он, — мы же это видим». Я отвлекусь от нашего конкретного дела, но здесь связь прямая. Не могу не прокомментировать блестящий совершенно законопроект, принятый в конце прошлой недели в первом чтении Государственной думой о полном запрете использования любых технических средств адвокатами при посещении своих подзащитных в следственном изоляторе. Здесь такая предыстория. Адвокаты долго бились и боролись с этим безобразием потому, что это опять состязательность. Следователь может принести туда все, что ему заблагорассудится из технических средств и любого человека туда привести может, а защита не может ничего. И даже если в законе прямого запрета до этой поправки не было, то практика была такая, что на входе «все отдай». Отдай телефон, магнитофон, диктофон, компьютер — все, все, все. Фотоаппарат, даже флеш-карту отдельно от всего пронести нельзя. Наверное, можно пошептать там что-то, и будет незаконная передача информации. Адвокаты долго с этим боролись. Добились решения Верховного суда. Два решения Верховного суда сказали, что это незаконное ограничение. Вот вам ответ законодателя — «ничего нельзя!». В первом чтении уже принято. Потрясающая аргументация, почему нужно принять эту поправку. Оказывается, сил у охранных надзирательских служб следственных изоляторов недостаточно, чтобы бдить за всеми адвокатами, что они там делают во время свиданий со своими подзащитными. Поскольку надзирателей недостаточно или у них глазки устали, значит надо просто запретить. Эта аргументация, которая приводится законодателями в поправке. Совершенно очевидно, что речь идет об усилении односторонних преимуществ со стороны обвинения, которая и так намного сильней по определению. Особенно до судебной стадии, когда идет следствие. Она не сторона, а просто таран такой, который всю силу государства использует, чтобы добиться своих целей, а потом идти в суд и в суде еще продолжать. Но я рискну предположить, что здесь есть и другой мотив. Потому что поправка эта коррупционную экспертизу не проходила. Об этом ничего не сообщалось, а хорошо известно, какой разветвленный доходный бизнес в этих местах делается как раз на коммуникациях. На телефонных звонках, с оплатой этой услуги людям в погонах, на свиданиях с разными людьми, в том числе и приятных. Нам, например, в связи с делом Ходорковского на Читинском этапе пришлось столкнуться даже с фактом, что ребенок появился у людей, между которыми официальных свиданий никогда не было.

Вадим Клювгант, адвокат Михаила Ходорковского, ч. 2 (9 мин. 39 сек.)

Это хороший доход. Это приятное дополнение к государственной службе. Чего же от него отказываться? Надо его всячески закрепить. Вот принимается закон. Государственная дума все вопросы нашей с вами жизни уже решила и теперь вот озаботилась тем, чтобы сохранить эту ситуацию, углубить и закрепить. 

Это тоже к вопросу состязательности и равноправии сторон. Я уверен, что любой государственный обвинитель по нашему делу целиком и полностью поддерживает эту законодательную поправку. И вам объяснит (только они боятся с вами разговаривать, но если бы не боялись), почему они поправили на пользу правосудия. 

Вот несколько высказываний государственных обвинителей по нашему делу по поводу состязательности и равноправия сторон и прав стороны защиты. «Ходорковский, — говорит прокурор Ибрагимова, — ваше мнение здесь никого не волнует». Это говорится в судебном заседании. «Лебедев, — говорит она же, — все бесполезно. Что запланировали мы, то и сделаем». Прокурор Лахтин несколько раз предъявил обвинение дополнительное Ходорковскому, очень знаковое: «Ходорковский игнорирует доводы следствия, которые содержатся в обвинении в обвинительном заключении». Он смеет рот открывать и не соглашаться с тем, что там наврали в двухстах томах. И еще из этой же серии: «Доказательства, которые мы приводим суду, — говорят они, — полностью соответствуют обвинительному заключению». Такая фрейдовская оговорочка — сначала мы создали обвинение, а потом мы вам в суд принесли доказательства, которые этому обвинению соответствуют. Не обвинение соответствует доказательствам, которые они искали и нашли, а доказательства, которые мы нашли. И все. И хватит. А те, которые не соответствуют, мы вам не покажем. 

Мы заявляем ходатайство. Вот вы изъяли огромное количество документов. Вы их не вернули. Вы их к делу не приобщили. Они не имеют значения потому, что ваши обвинения опровергают. Дайте! «Нет, не дадим». Мы ходатайствуем перед следствием — «не дадим», ходатайствуем перед судом — они встают и говорят, что «и вам, Ваша честь, не дадим. Потому, что они не имеют отношения к этому обвинению. А того, что мы принесли, достаточно для подкрепления вины». Все. Вся состязательность и равноправие.

О гласности. У нас же процесс открытый. Это то, что вас особенно волнует. Вы с этим сталкиваетесь, вы освящаете процесс. «Публика с маргинальным оттенком, которая вообще никто» — это заявление или его аранжировки звучали в суде многократно. По отношению к людям и журналистам, и не журналистам, в том числе лучшим людям страны, которые ходят на процесс. Чего они здесь делают вообще? Чего они какие-то знаки подают. 

Про трансляцию я вообще не говорю. С какой помпой мы начинали... У нас были камеры, мониторы, зал для прессы с огромными мониторами. Все это продержалось месяц. Потому что каждое живое слово бесит и раздражает тех, кто в этом процессе выступает от имени государства, потому что оно высвечивает идиотизм обвинения и такой же, если не больше, идиотизм того, что они называют доказательствами. 

«Договоры о поставках нефти — это еще одна цитата обвинителей, — подтверждают обвинение о хищении нефти». Вдумайтесь только. Договор, по которому одна сторона продала, другая купила и заплатила — это доказательства хищения. Это выходит за пределы судебного зала, начинает комментироваться. И это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Потому что так судьбы людей собираются решать. 

Так зачем же давать возможность это комментировать? Надо быстренько все это прогнать, проштамповать. Поэтому боятся любого живого слова. 

Точно так же хищение нефти доказывается телефонным справочником. Просто берут и читают телефонный справочник… Говорят, что это доказательство обвинения. Или переписка о том, куда положить ключи. Куда положить ключи от офиса ли, квартиры (я уже не помню) — это тоже доказательство обвинения. 

Как тасуют людей. Есть много дел раздробленных из одного дела ЮКОСа. Все про одно и то же. Для чего это делается? Чтобы манипулировать. В одном деле одно напишем, в другом — другое, там маленький кусочек протащим через суд. 

Они говорят — это у нас преюдиция. У нас есть масса таких примеров. Все противоречит. Один пример вам приведу. 

Есть человек. Это испанский подданный Антонио Вальдес Гарсия. Человек, который приехал, поверив нашим доблестным правоохранителям, что с ним хорошо обойдутся, просто поговорят, он даст показания, которые сочтет нужным, и поедет себе обратно. Он приехал. Его пытали, заперли, где-то там прятали, потом он со страшными травмами оказался в больнице и через некоторое время умудрился как-то от этой замечательной опеки сбежать и вернуться к себе на родину в Испанию, где уже отказано РФ в его экстрадиции и даже запуске процедуры. 

Этот Антонио Вальдес-Гарсия подал заявление о преступлении, которое совершено в отношении него по поводу этих пыток. В России сначала, потом в Испании, наверное, подаст. Сначала, как законопослушный человек, сделал это в России. Получил ответ. В ответе этом сказано, что он напился, находясь под охраной ОМОНа, уснул на подоконнике, выпал с подоконника в открытое окно. При этом упал на вытянутые ноги и при падении получил двухсторонний перелом челюсти. 

Пожалуйста, смоделируйте себе эту ситуацию. Как уснувший человек падает солдатиком на вытянутые ноги и получает двухсторонний перелом челюсти и множество других травм. 

Так вот в этом замечательном шедевральном документе, помимо всех этих находок, написано, что в обвинении Вальдес-Гарсия Ходорковский не признан его соучастником... Люди обвиняются в одном и том же. Я подчеркиваю: в одном и том же. Вот теперь берем это, подписано тоже каким-то полковником, тоже высокопоставленным, может даже чина генерала (боюсь невольно понизить). И сопоставим. 

Что с этим делать со всем? С этими всеми обвинениями, враньем от имени государства. За все это отвечать же придется? 

Михаил Ходорковский и Платон Лебедев философски относятся к ситуации, в которой они оказались, и просто борются и дерутся за свободу и за правду. А эти люди, просто понимая, что рано или поздно на все эти вопросы придется отвечать, отбросили в сторону не только закон, этические нормы и здравый смысл и все, что вообще человека делает человеком, профессионала профессионалом. Поэтому, там, где подписи нет, они спокойно врут суду, что подпись есть, там, где написан адрес Лондон и улица Виктория Роуд, они говорят — документ подписан или адресован Виктории Роуд. 

Все это смешно, я согласен. И мне смешно, но когда соберешь это вместе, становится уже не смешно, а страшно. И не только потому, что вот эти две судьбы решаются так, а потому, что любого из нас, любого из вас, любого из прохожих — это может коснуться в любой момент. 

Елена Липцер, адвокат Платона Лебедева (4 мин. 09 сек.)

Добрый день, уважаемые господа. Я буду коротко говорить, если будут у кого вопросы, я готова на них ответить. На те нарушения, которые допускались в отношении Платона Лебедева, мною была подана жалоба в Европейский суд по правам человека еще в январе 2004 года, то есть, когда еще не начался процесс в Мещанском суде. Михаилом Борисовичем была подана чуть позже первая жалоба. 

Европейский суд по правам человека признал нарушения в отношении Платона Лебедева, признал некоторые незаконные периоды его содержания под стражей. Нарушения процедуры избрания ему меры пресечения в виде заключения под стражу. У Михаила Борисовича первая жалоба уже признана приемлемой и в ближайшее время по ней, видимо, тоже будет принято решение. 

Но основным на сегодняшний момент мы считаем поданные жалобы уже после того, как был вынесен приговор Мещанским судом, когда мы в этих жалобах обосновывали несправедливость того самого решения в Мещанском суде — нарушения принципа равенства сторон в процессе, злоупотребления властью. И мы ставили вопрос о нарушении 6-й статьи Европейской конвенции, которая гарантирует право на справедливый суд. А так же 18-й статьи, которая запрещает злоупотребление правами. То есть, уголовное преследование не в тех целях, в которых оно предназначено государством. 

По 18-й статье есть уже прецедент Европейского суда. Это решение было принято по делу «Гусинский против России», где было признано, что государство, заключив Гусинского под стражу, злоупотребило своими властными полномочиями и вынудило его этим отказаться от своего бизнеса. По этим статьям уже поставлены были вопросы Европейским судом. Правительство ответило в своих меморандумах, но, естественно, наши власти отрицают какие бы то ни было нарушения, даже очевидные вещи, по которым мы приводили доказательства в виде протокола судебных заседаний, которые все были направлены в Европейский суд. Естественно, наши власти пытаются сказать, что все было справедливо. И что никакие права не были нарушены, хотя во всех ходатайствах защиты в том процессе защите было отказано. Также как сейчас происходит и в этом процессе. И не были приняты во внимание показания ни одного специалиста, которые выступали в защиту наших подзащитных. 

Жалобы эти уже квалифицированы, и у нас есть большая надежда на то, что поскольку жалобе Платона Лебедева был дан приоритет, эти жалобы будут рассмотрены до того, как Хамовнический суд вынесет приговор по второму уголовному делу. Потому что тогда признание нарушения Статьи 6 в Европейской конвенции в соответствии с УПК влечет отмену первого приговора. 

Будет тогда очень интересная ситуация. Прецедентов в РФ я пока не знаю, чтобы выносился приговор по второму уголовному обвинению, а по первому приговор был уже отменен. Но это только наши надежды. Пока этого не произошло, но очень хочется верить, что произойдет. 

Уже подана жалоба в Европейский суд в отношении вторых обвинений. Они были поданы довольно быстро, после того как обвинения были предъявлены. И мы говорили о том, что было нарушено право на защиту наших подзащитных, поскольку более двух лет шло расследование уголовного дела, и наши подзащитные не знали, в чем конкретно они обвиняются, по каким обвинениям это расследование идет. Таким образом, они были лишены своих прав и основного права на защиту. 

Такая ситуация сейчас в Европейском суде. Наш подзащитный Платон Лебедев очень надеется на решение Европейского суда и с большим нетерпением его ожидает.

Константин Ривкин, адвокат Платона Лебедева (3 мин. 24 сек.)

Дело в том, что алгоритм дальнейшего развития судебного процесса предусмотрен законом. Более того, сторонам предоставляется право продекларировать то, как они себе представляют представление доказательств. И сторона обвинения это уже сделала. 

Мне не трудно сказать, что будет дальше. Дальше будут вызваны свидетели со стороны обвинения. По обвинительному заключению их 250 человек. Мы предполагаем, что, конечно, их будет меньше. Это первый этап. 

Далее, если они не заявят о том, что хотят дополнительно огласить какие-то документы, может быть, пригласить экспертов (например, на первом процессе, несмотря на то, что мы настаивали неоднократно, ни один эксперт со стороны обвинения не пришел. Может быть, придут переводчики, не знаю), понятно, что следующая стадия — вызов свидетелей. 

Когда закончится стадия представления доказательств стороной обвинения, соответственно будут предоставлены бразды правления, условно говоря, нам. Действия будут примерно такие же. 

Скорее всего, в начале вот этого этапа разбирательства Михаил Ходорковский даст свои показания, Платно Лебедев даст свои показания. Соответственно будут представлены письменные доказательства, находящиеся в материалах дела, либо те, которые мы будем инициировать относительно представления — они будут представлены участникам процесса. После этого будет представлен блок свидетелей и специалистов с нашей стороны. 

Когда закончатся судебные следствия, после этого сторонам будет предоставлено право выступить в прениях — сначала стороне обвинения, потом стороне защиты. Если не будет ходатайства о дополнении судебного следствия — либо до прений, либо после (и такое бывает), — то, соответственно, суд удалится на вынесение приговора. 

Поскольку я знаю, что традиционный вопрос, а когда, вы предполагаете. все это закончится, мне всегда интересно — в чем смысл этого вопроса. К этому времени вы каникулы возьмете или, наоборот, мобилизуетесь? 

Это очень трудно сказать. Я просто приведу пример, почему трудно. Мы заявили суду, что хотели бы, чтобы свидетели защиты в количестве пятисот человек были бы так же вызваны. Вы, наверное, знаете эту историю — там и действующие, и бывшие чиновники, которые контролировали нефтяной комплекс, работали там и так далее. Не знаем, как это будет происходить реально. По крайней мере, категорического «нет» от суда мы не услышали. Хотя представить себе, что господин Путин придет давать показания или Медведев — ну как-то в российских условиях это из области антинаучной фантастики. 

Поэтому если представить себе, что хотя бы часть этих людей придет, значит, этот процесс будет длиться значительно дольше. 

Я все время привожу такой пример: в первом процессе среднестатистически мы допрашивали одного свидетеля один день. Полдня допрашивало обвинения, полдня допрашивали мы — с представлением документов, перекрестный допрос и так далее. 

Поэтому по самым скромным оценкам мы предполагаем, что вынесение приговора может быть не раньше, чем весна 2010 года.