Особое видео: Громкое дело

История Евсюкова типична для России

Дело Евсюкова сегодня — это ряд типичных вещей, которые повсеместно были и раньше, но никогда не освещались. Дело Евсюкова — точка отсчета. С этого момента общество начало обращать внимание. 

То есть до дела Евсюкова перед каждыми праздниками валом шли предприниматели, которых грабили сотрудники милиции. Перед праздниками они набирали часы, продукты питания и не платили. Козыряли удостоверением. Никто не возбуждал никаких дел. Даже мне не удалось последнее дело: в Северном округе милиционеры ограбили часовой магазин. Максимум, чего удалось добиться, — они из 87 пар часов вернули 13 и извинились. Сказали, мол, вот — остального нет. Уголовного дела не получилось. 

Поэтому дело Евсюкова — это прецедентное дело. Этот момент интересен тем, что либо у нас система правоохранительных органов будет реформирована, либо мы так и будем жертвами грабежей, выстрелов, евсюковых и так далее.

Аналогии с делом «Трансвааль-парка»

Дело Евсюкова интересно тем, что, изучая его материалы, я поймал себя на мысли, что аналогию этого бездарного расследования где-то уже видел. И вспомнил: в деле «Трансвааль-парка», где погибли 28 человек и 165 получили ранения. И дело развалилось в суде — настолько слабо было проведено расследование. Притом что следователи были сильные и грамотные ребята. Но оно развалилось в суде — никого не признали виновным. А ведь погибло огромное количество народу в Москве. Огромное количество нарушений. В общем, кошмар. И никого не привлекли к ответственности. 

И здесь есть аналогия. Какая? Кто-то (а у меня есть предположения — я обратился с этим к генеральному прокурору), скорее всего, подменил пистолет. То есть стрелял он, скорее всего, из табельного пистолета. В последующем пистолет переразобрали — собрали его из криминальных частей. Экспертиза показывает, что это не единое целое. Криминальный пистолет — одно, но остальные части — другие. И от этого нового пистолета уже поменяли гильзы. Получилось, что пули, найденные на месте преступления, не сошлись с гильзами. То есть ни одна пуля, ни одна гильза не составляет единого целого, ни одного патрона. 

Поэтому, чтобы скрыть злоупотребление служебными полномочиями, пистолет пересобрали. Этот, скорее всего, был табельный. И с него (так как его собирали сотрудники) стерли отпечатки пальцев. И сейчас на основном орудии убийства нет отпечатков пальцев, как показывает экспертиза, нет потожировых выделений. То есть основное орудие убийства вызывает сомнения. И это, естественно, в суде присяжных может привести к тому, что дело будет разваливаться. 

Евсюков разговаривает в день совершения преступления по мобильному телефону. На сегодняшний день у каждого школьника и ребенка есть мобильник, у начальника милиции тоже есть мобильник. Отдает приказание, получает приказание, ведет частные беседы. Дают показания родственники, дают показания знакомые. Этот мобильный телефон пропадает. Распечатку разговоров никто не поднимает. Откуда он звонил и где он находился, никто не знает. То есть следствие этого не выясняет. Это о чем говорит?

Белые пятна в расследовании

Вот недавно у меня был разговор с бывшими подчиненными бывшего главы милиции Москвы. Из Курской области мне звонил начальник 7-го управления, его бывший подчиненный. Он говорит, что в Москве есть курское землячество. Это шесть генералов милиции, они были у него (у Евсюкова — Ред.) на дне рождения, и он с ними разговаривал. И не скандал с женой послужил основанием для преступления, а скандал с земляками высокопоставленными. И есть предположения, что Пронин был у него на дне рождения. Поэтому вот какая версия. Вот откуда ноги растут, вот отчего так много белых пятен в этом уголовном деле. 

И я сейчас обратился к прокурору, чтобы проверили в том числе и эту версию. Почему мобильный телефон пропал? Потом, у него есть собственная машина. Ее не обыскивают. Почему? У него большое количество боеприпасов, криминальное оружие. Не проводят судебную экспертизу. Она покажет, сколько времени он носил с собой этот пистолет. Ее, эту экспертизу, не делают. И так далее, и так далее. 

То есть огромное количество пробоин. Главное следственное управление, Генеральная прокуратура не могут таких упущений делать. Ряд таких запятых в уголовном деле, которые вызывают, конечно, сомнения.

Генералы покрывают не Евсюкова, а порочную систему

Вы понимаете, ситуация такая, что Евсюкова никто не покрывает. Евсюкова с удовольствием бы расстреляли. Сами эти сотрудники МВД расстреляли бы его, лишь бы не выволакивать вот это грязное белье. Лишь бы дальнейшего расследования не было. В частности, клановое построение системы МВД, кадровые работники, вот эта замкнутость иерархическая. 

И, естественно, неслучайно было предложение со стороны Пронина, которое он озвучивал в своем протоколе. Предложение: не хочешь ли ты, родной, застрелиться? Я так, понимаю, если бы он сказал «Хочу», ему бы дали этот пистолет, лишь бы только концы в воду, и не было вот этого расследования, вот этого шума и вопросов последующих, которые стоят перед всей этой системой. 

Сам Евсюков никому не нужен и никому не интересен. И никто его не защищает. Никто его не прикрывает. Прикрывают остальных должностных лиц, которые невменяемого, сумасшедшего поставили на генеральскую должность, на ответственный пост. Вот о чем идет разговор. 

На сегодняшний день в соответствии с Пленумом Верховного суда злоупотребление служебными полномочиями — это уголовно наказуемое деяние. Поэтому те люди, которые допускают небрежное хранение боеприпасов, небрежное хранение оружия, те люди, которые допускают, чтобы на генеральские должности попадали невменяемые люди, — о них идет разговор. И вот здесь закрывают эти бреши, закрывают эти двери ради них. 

И здесь идет определенная работа с доказательствами. Она может привести к тому, что если суд будет более или менее вменяемым, тогда не будет доказательств и не будет вины. То есть с отсутствием доказательств нельзя признать виновным. 

Общественное мнение? Все это утихнет, пыль осядет, и где-то в тишине прозвучит, что пистолета-то нет, по сути. Пули-то не те. Гильзы вообще непонятно откуда взялись. Так, а в чем его тогда обвиняют? Поэтому здесь, прикрывая должностные лица, уйдет от ответственности и он. Вот о чем идет разговор. 

Что было и в деле «Трансвааль-парка» — прикрывая должностных лиц, виновные в грубых нарушениях при строительстве, естественно, ушли от ответственности. Поэтому аналогия прослеживается.

Перерождение сумасшедшего в гения сыска

История никуда не может деть те медикаменты, которые прописываются при его тяжелом психиатрическом состоянии, и в детстве, и в юношестве и так далее… Эти медикаменты длительного хранения, и от них никуда не денешься. И его мгновенное выздоровление, когда он попал в систему МВД… Поэтому вот этот симбиоз, который поступил на психиатрическую экспертизу, вызывает удивление. 

Я неслучайно повесил на интернет-сайте в полном объеме эту экспертизу. Потому что это перерождение абсолютно невменяемого, сумасшедшего человека в гения сыска и карьерного, положительного человека. Оно прямо острой чертой проходит. И, возможно, крутится в две стороны. То есть эта экспертиза говорит: да, длительное время он лечился и был, в общем, спорно вменяемым человеком. Но на момент совершения преступления он был вменяемым и отдавал отчет в том, что делал. Он был не пьян, и эта экспертиза, в принципе, может быть оспорена. И, скорее всего, будет поставлен вопрос о повторной экспертизе. И она уже неизвестно к каким выводам придет. 

Поэтому эта экспертиза достаточно странная. И достаточно странно характеризует нашу систему МВД. То есть процесс его обучения в институте МВД. Его перерождение. Он до девятого класса был настолько слабым в умственном развитии, что не мог сдавать экзамены, он учился по специальной облегченной программе. Он не смог окончить десять классов. Его отправили в ПТУ. Понимаете? Это свидетельство крайне слабой развитости. И потом он оказывается в институте МВД какими-то путями. Из ПТУ он оказывается в МВД и оказывается гениальным парнем, который сдает экзамены, который в состоянии руководить, в состоянии быть генералом Министерства внутренних дел.

Удар на опережение

Понятно, что это неприятная история, которую я выволакиваю второй раз, и понятно, что вот эта история пойдет дальше. И если сейчас что-то не сделать по отношению ко мне, то аналогия прослеживается полная с «Трансвааль-парком», когда я писал заявление о возбуждении уголовного дела в отношении сотрудников прокуратуры. Понятно, что они сами же эти заявления расследовали. Я писал заявление в суд. Обжаловал решение по оправданию тех чиновников, которых пытались привлечь к ответственности. Суд признал бездействие должностных лиц Следственного комитета незаконным. Но это ни на что не повлияло. Дело все равно прекратили. И в результате я все это соединил в единое целое и отправил в Европейский суд по правам человека. 

Понятно, что здесь, скорее всего, будет аналогичная ситуация. Здесь мне ничего не удастся, но когда это все поступит в Европейский суд по правам человека, это будет совершенно другая история. Конечно, эта вторая серия. 

В России у нас это называется «выносить сор из избы». Вот этого не желает никто. И естественно, что на опережение сработали в части лишения адвокатского статуса. Меня это, конечно, не пугает ни в коей мере. Конечно, это неприятная история, потому что эта основная моя сфера деятельности. Но тем не менее это уже неоднократно повторяется — например, когда я участвовал в деле «Норд-Оста». Была аналогичная ситуация, когда я защищал Френкеля. И тут же была та же самая ситуация. Как только громкое дело, сразу начинается: мы тебя статуса-то лишим. 

Поэтому разговор, скорее всего, нужно вести не обо мне, а о том, что нужно делать с нашей правоохранительной системой. Потому что разговор о том, что все плохо, о том, что должностные лица не получают надлежащего наказания суда, — это ясно и без меня. Я скажу, что даже больше известно нашему населению, чем мне. Потому что там, где я участвовал, какие-то подвижки есть. 

И я думаю, что ценность меня и моего выступления, нашего с вами взаимодействия — это предложение путей выхода. Что делать? Это самое главное. Потому что все плохо. И это всем понятно. И на этом разговор заканчивается. И это непродуктивный разговор.

Необходимость реформы правоохранительной системы

Для полноты картины все-таки нам нужно знать, что мы имеем и что происходит. И соединив эти вещи, получится достаточно печальный вывод. Потому что из отдельных противоправных явлений общая картина не вырисовывается. 

А общая картина выглядит следующим образом: на душу населения у нас сотрудников правоохранительных органов больше, чем в Европе, к примеру, в шесть раз. Мы первое место в мире занимаем по количеству милиционеров. Полицейское государство. И спорить тут абсолютно не о чем. Мы занимаем первое место в мире по количеству тяжких преступлений и убийств. Это говорит о том, что крайне неэффективная система: в шесть раз больше сотрудников, которые работают хуже, чем где бы то ни было в мире. Вот как это выглядит. 

Система оценки качества толкает на то, чтобы привлекали к ответственности невиновных. Тридцать процентов невиновных сидят в лагерях. Заложники вот этой неправильной системы оценки качества. Когда раскрытое преступление — показатель качества работы, а это звезды и карьера, дачи, машины и там еще что-то. Поэтому мы в мире по количеству малолетних узников на первом месте, по количеству взрослых узников — на втором.

И эта система висит на шее у государства, на бюджете огромным ярмом. И разговор о том, что мы сейчас тут построим инновационную экономику и прокормим вот эту армию заключенных и неэффективно работающих милиционеров, — абсолютный бред. 

Мы не можем прорыв какой-то совершить, если не реформируем правоохранительную систему, которая досталась нам в наследство от времени Сталина. То есть она не реформировалась, и она, конечно, содержит огромное количество нецелевых активов. Это собственная система профессионального и любительского спорта. Собственная система здравоохранения и санаторно-курортного лечения. И собственная система науки и образования. Восемьдесят два высших учебных заведения содержит система МВД. В каждом более или менее приличном месте страны есть санатории МВД. Ну, какая связь с основной целью — борьбой с преступностью и защите правопорядка? При чем тут это? 

Нужно, конечно, систему избавлять от нецелевых активов, а это люди в погонах. Это все: пенсия, зарплата, страховка и так далее. А у них дети. Это цепная реакция. Поэтому, конечно, на сегодняшний день эта сталинско-ленинская концепция, которая была актуальна в рамках социалистического государства, — все наше, ничего нет частного. Чей санаторий, какого ведомства? Да какая разница — он все равно нечастный. Правильно? 

И в условиях рыночной экономики ведомственный санаторий, который может приносить прибыль, но получает деньги из бюджета, — бред какой-то. То есть почему он не работает как частное заведение, не платит налоги в бюджет, а эти санитарки и врачи ходят в милицейских погонах? 

Эта концепция должна полностью поменяться на совершенно другую систему оценки деятельности и общественный контроль. Вот это концептуальное изменение, оно не просто назрело — оно перезрело, и общие показатели качества работы. Вот эти частности (Евсюков и еще какие-то убийства) — просто определенные нюансы и определенное следствие неверного, доставшегося в наследство концептуального построения. 

Ведь до сих пор наши осужденные сидят в бараках. Это сталинские лагеря, это криминальная инфраструктура. В чем разница? Виновных в камере сидят двое. Блатной, не блатной — это не имеет значения. Или отряд, допустим, пятьсот человек, и там есть один блатной. Все! Криминальная инфраструктура начинает плодиться, размножаться, как в инкубаторе. Инкубаторе по производству рецидива. Он попадает в криминальную структуру, в организованную преступность. 

Поэтому мы на сегодняшний день инкубатор по производству преступников для всего мира, потому что сталинские лагеря были заточены под эту систему. Кстати, Сталин придумал систему воров в законе. И вся эта система так и работает. Поэтому и сильны у нас воровские традиции. Воры в законе контролируют экономические потоки и так далее. Поэтому в основе своей, конечно, концептуальные изменения, для того чтобы не случалось подобных рецидивов.

Состояние судебной системы

У нас в 1991 году разрабатывалась достаточно внятная и грамотная концепция судебной реформы. Какие-то определенные подвижки были. Но они незначительны, потому что нельзя выдернуть суд из всей правоохранительной системы. Суд реформировать, а все остальное оставить так, как оно есть. Поэтому, конечно, плодов серьезных и не получилось из этого всего. Что-то попытались сделать, не затрагивая всего остального.

Если вести разговор о судебной системе, к огромному сожалению, приходится констатировать, что сейчас, если брать общие показатели, то ситуация хуже, чем во времена Сталина. То есть оправдательных приговоров на сегодняшний день 0,46 процента. Во времена Сталина военные трибуналы оправдывали семь процентов. 

Говорят о том, что система заставляет привлекать к ответственности невиновных. Это известный факт. Ему уже сто лет, этому факту. Тридцать процентов невиновных сидят в тюрьмах. Но вопрос-то не звучит другой. Ведь никого не оправдывают. И в суде эта ошибка не признается. Эти люди садятся в тюрьму и садятся нам с вами на шею. Мы платим за то, что они там ничего не делают, за то, что они там пьют, едят, их сторожат. Этим сторожам нужны одежда, детский садик, пенсия и так далее. Эта структура возрастала. Смысла в ней абсолютно никакого, кроме вот этой палочной системы. Вот этих звезд наших генералов. 

Даже не о том мы говорим, что нам жалко невиновного человека, которого осудили, — потерял там какое-то количество лет. Нам жалко наше государство. Это огромные затраты из бюджета. Непроизводительные затраты бюджета. То есть то, что мы могли бы потратить на строительство дорог, домов, садиков и так далее. Вот о чем идет разговор. О том, что это крайне неэффективная система, где суд играет далеко не последнюю роль.

Дело Евсюкова не устоит в суде

Я сам в свое время сидел в тюрьме. Правда, меня потом реабилитировали. И очень интересная такая деталь. Прокурор, который возбуждал дело против меня (сфабриковали дело в свое время), сейчас сидит в тюрьме. Это прокурор Самойлов. Прокурор Северо-Западного округа. А я в его деле адвокат. 

Вот такие метаморфозы в жизни происходят. И они свойственны нашему государству. Когда гарантий нет никаких. И то, что сейчас звучит, что меня лишают статуса, — для меня это песня по сравнению с тем что может быть… Потому что был я уже в местах не столь отдаленных. Благополучно закончилось. Это концовка практически нереальная. То есть я попал в эти 0,46 процента реабилитированных. И я туда влез. Для меня это вообще фантастика. Мне повезло. 

Дело Ходорковского и дело Евсюкова могут быть характеристикой. Но я думаю, это исключение из правил, в части привлечения Евсюкова к ответственности, потому что у меня огромные сомнения есть в том, что это дело устоит. 

Сейчас я написал на шести листах жалобу в Следственный комитет о вещах, которые не сделали. Не сделали элементарные вещи. Те тривиальные вещи, которые студенты знают. Поэтому есть большая доля вероятности, что если это дело развалится в суде и его реабилитируют и оправдают, тогда как можно говорить, что вот это определенный поворотный момент?

Милиционеры — пособники террористов и преступников

Параллели снова те же. Я когда участвовал в деле «Норд-Оста», думал о том, что терроризм — это большая политика. И международный терроризм. Поэтому наши следственные правоохранительные органы ведут себя так, а не по-другому. А когда случился Евсюков — они снова так же себя ведут. А там нет терроризма, нет политики. И вообще ничего нет. Поэтому вывод такой: они всегда себя так ведут.

А в чем суть? Отравили людей газом на Дубровке, но люди погибли не от газа. Газ не был ядовитым. Поэтому я не буду сгущать краски. Люди погибли от несвоевременной медицинской помощи, от некачественной помощи. То есть, если бы у врачей были инкубационные трубки, которые вставляются, чтобы язык не западал, то погибло бы не 129 человек, а на порядок меньше. Буквально на порядок. Элементарная вещь. И, естественно, необходимо было расследование действий должностных лиц, которые виновны в том, что такое количество смертей. Притом что газ не был ядовитым и умирать не от чего было. 

Но этого расследования не было. Поэтому аналогия такая же. Мы неоднократно ходатайствовали о том, что давайте следственный эксперимент проведем. Кто виноват, что столько народа погибло? Мысль была: терроризм международный — все сложно. 

Взрывы. Везут гексоген в Москву. Милиция останавливает машину, вооруженную взрывчаткой. И они откупаются от милиционеров. Дают мешок картошки. Откупаются за мешок картошки. Этих милиционеров привлекают к ответственности. Они получают условный срок. Таких случаев было несколько. Когда милиционеры предупреждали: «На вас уже розыск объявили». Понимаете, какая тема! Их тоже не привлекают к ответственности. 

Поэтому мы тоже ставим вопрос: как же так?! Основная наша беда — сотрудники правоохранительных органов. Не эти ребята темные из деревень, которые к нам за четыре тысячи долларов ехали, чтобы взорвать дома. А вот эти сотрудники, которые пособники, посредники и организаторы, которые не фигурировали в деле. А в ответ — тишина. 

Взрывы в метро Москве. Один из обвиняемых — высокопоставленный чиновник Министерства юстиции, полковник. Сотрудник министерства. Один из руководителей министерства. Мы говорим: а как он туда попал, в министерство? Его же интересы кто-то лоббировал. Его же кто-то туда пригласил. У него же есть там круг единомышленников. И он давно варится в каше ваххабизма, террористической деятельности: литература, посещает эти лагеря и так далее. Давайте исследуем этот круг людей, окружавших этого высокопоставленного сотрудника Министерства юстиции, которые прикрываются удостоверениями. Если бы не они, его бы арестовали раньше. И нескольких взрывов и смертей не было бы, если бы не их удостоверения. Потому что человека останавливают, он показывает удостоверение, все говорят «есть», и он уходит со своими подручными. 

Поэтому окончательное расследование также не проводилось. Остались без ответов эти достаточно скользкие вопросы, которые я на суде поднимал. К огромному сожалению, дело засекретили. Мне сказать, естественно, ничего не дали под страхом того, что привлекут к ответственности, поэтому аналогия всего — она читается и прослеживается. 

Полного расследования действий должностных лиц виновных не проводилось ни по одному громкому делу.

Милицейское мародерство

Конечно, красной чертой везде проходит мародерство. То есть грабили погибших, грабили трупы. Везде. Нет ни одной ситуации, даже в Кармадонском ущелье, где я представлял интересы семьи Бодрова и семьи Носика. Грабили и там. Выкатывали эти вещи. Сотрудники правоохранительных органов все подчистили. 

«Норд-Ост». Кольца снимали и сережки рвали с еще живых людей. То имущество, которое умудрились описать в присутствии понятых, разворовывали потом. И притом что протоколы составляли и разворовывали. И когда нам досталось это дело, мы начали изучать. Говорим: «Так, ребята, а где ценности и где деньги? Вот протокол, два понятых. Куда это все делось? Должно же где-то храниться». А они говорят, мол, знаете, вот растащили. Мы говорим, мол, как растащили? Ты же следователь, ты отвечаешь. Несешь материальную ответственность. Верни со своей зарплаты тогда. Кончилось это судом. Мы выиграли у государства. 

То есть мы отсудили у нас с вами. Государство — это мы с вами. Мы платим налоги. Следователь не отвечает. Снова его не привлекли к ответственности. Он материально не отвечает за то, что растащили эти материальные ценности. 

И здесь есть общая черта. Евсюков очень часто стоял в оцеплении террористических актов. Взрывы в метро. Это констатируют его близкие родственники в показаниях. Они понимают это как психотравмирующую ситуацию, а я-то это понимаю так: грабили всегда и везде. 

Взрывы в метро. Я представлял семью Киселевых — это сотрудники Центризбиркома. Она — одна из высокопоставленных сотрудников избирательной комиссии. Перед гибелью получила медаль «За заслуги перед Отечеством». И вот погибла. Родственники говорят, когда получили труп, сережки были выдраны с мясом с ушей трупа. Пальцы ломали. Такая ситуация. То есть все ценное, что более или менее было, — все сняли. 

В «Норд-Осте» была ситуация, когда трупы выдавали голыми. Одежду вообще всю снимали. Даже трусы забирали. Понимаете? И мы поставили в суде вопрос. То есть человек пришел в театр, а выдали труп голым. Значит, государство должно вернуть деньги родственникам погибших. И нам представители государства сказали, что если вы докажете, что он пришел туда не голым, то тогда мы, конечно, будем рассматривать этот вопрос. Но доказать это практически невозможно. Это общеизвестный факт, что в театр не ходят голыми. Это надо доказать документально. То есть где куплено, за сколько куплено. Свидетели. И так далее. Но никто не помнит, кто в чем приходил. Поэтому доказать не удалось. И взыскать ничего не удалось в тех ситуациях, когда трупы выдавали голыми. 

Вот это мародерство — это составляющая, которая объединяет все чрезвычайные ситуации. Будь то терроризм, техногенные катастрофы, природные катастрофы. Это повсеместная вещь, которая на сегодняшний день не имеет квалифицирующих признаков, не подпадает под понятия «грабеж» или «кража». Почему? Потому что потерпевших нет. 

И, конечно, это упущение нашего Уголовного кодекса. Должна быть статья. Она, в принципе, раньше была. Касалась в основном действий военных. Но тем не менее необходимо сейчас вводить поправку и отдельную статью, наказывающую за мародерство.