Шпиономания

Мое дело было сфабриковано в целях профилактики

Вопрос настолько простой, а отвечать на него можно долго и нудно. А собственно, ответа до сих пор на эту всю историю нет. Потому что жалоба Страсбургским судом была отклонена, не удовлетворена. А вторая жалоба в Большую апелляционную палату находится на рассмотрении. Поэтому окончательная точка в этом деле еще не поставлена.

Начиналось все это дело, как я сейчас понимаю, неслучайно. И, как мне потом уже сказали, после всех моих отсидок, тюрем и лагерей, чекисты сказали, что это дело было инициировано и проведено в целях профилактики. Когда в начале девяностых годов у нас в стране появились новые демократичные законы, которые дали — может быть, этого не ожидали законодатели — очень много свободы журналистам. Особенно закон «О государственной тайне», статья 7, которая разрешила журналистам писать на очень многие темы. На те темы, которые раньше в нашей советской партийной печати вообще ни разу не освещались. В частности, радиоактивные отходы, списанные атомные лодки, утилизация этих лодок и экология.

В статье 7 было сказано, что все, что относится к экологии, засекречиванию не подлежит. И вот на эту тему: экология, утилизация атомных, радиоактивных отходов — я и писал много-много статей. Не один год писал. Собственно, неприятности с органами ФСБ начались не сразу. Сначала они предлагали мне сотрудничать с ними. Я сказал, что у нас разные с ними задачи. И я в своей профессии обязан был быть не то что болтливым, а сразу распространять то, что знаю. Были предупреждения разной степени. Но в итоге все равно появилось уголовное дело.

Потому что была, как я теперь уже знаю, установка на профилактику. Чтобы журналисты, прочитав закон и поняв, что можно об этом писать, не писали об этом. Те времена и то отношение органа к журналистам не изменилось и сегодня. И более того, оно стало таким же, как и было на заре перестроечных лет. На заре появления новых демократических, хороших, подчеркну, законов. Меня обвинили в том, что я японский шпион, поскольку я возвращался в то время из Японии. Если бы я возвращался из Кореи, то был бы корейским шпоном, из Китая — китайским. Это понятно.

Но Япония была выбрана еще и потому, что у нас до сих пор с этой страной не заключен мирный договор. И мы по сути дела в состоянии войны. И японцы не давали денег на утилизацию наших безобразий. Они один раз дали сто миллионов долларов — их украли тут же. Мое последнее дело, журналистское расследование, было о поиске этих ста миллионов долларов. Как сказал мне один фээсбэшник: «Ты что — с ума сошел? Гораздо за меньшие суммы убивают. А ты тут влез в такую ерунду».

Дело закончилось оправданием по предъявленному обвинению. В 1999 году предъявили обвинение, что я японский шпион. Суд сказал, что нет, он не японский шпион. Но поскольку два года отсидел в тюрьме, значит, что-то там есть, надо как-то оправдать твою отсидку. Не сажать же следователей ФСБ и прокуроров, которые надзирали за этим. Придумали обвинить меня в злоупотреблении должностными полномочиями. Все было бы хорошо, но в Уголовном кодексе есть примечание к 276-й статье, что журналист не является должностным лицом.

Понятно, что приговор изначально был обречен на отмену. Поэтому мы опротестовали — прокуратура опротестовала. И мы обжаловали его, и Верховный суд через 16 месяцев (думали 16 месяцев) решил отправить дело в тот же самый суд в новом составе. К тому времени Путин из чекистов перебрался в правительство. Даже он президентом уже стал. В 2000 году он стал президентом, а в 2001 году было начало второго судебного процесса надо мной. И первое, что я услышал от следователя своего, — он сказал: «Ты же понимаешь, что теперь и президент наш — наш фээсбэшный президент. Так что у тебя никаких шансов нет».

Так оно и получилось. Шансов никаких не было. Хотя исчезло множество обвинений во втором суде. Кучи свидетелей уже не было. Уже запрашивали прокуроры не 12 лет колонии строгого режима, а всего лишь девять. И так далее. И в конце концов из десяти предъявленных обвинений меня осудили по половине одного обвинения, по половине одного пункта. Четыре года, а статья начинается с 12 лет строгого режима. На этом история и завершилась, если считать ее публичную сторону, газетную сторону и так далее. Юридическая, повторяю, еще продолжается.

Главный нарушитель закона об экологии — государство

На самом деле, если мы возьмем книжку, которая называется «Уголовный кодекс», и полистаем ее, даже юридически неподготовленный человек, а просто обыватель, он обнаружит к удивлению своему, что некоторые названия статей вообще никому не известны. Не на слуху — он их нигде не слышал, и судебные заседания не проводились. На языке юристов эти статьи называются «мертвые», или неработающие.

Неработающие статьи — они потому неработающие, что государству до этих статей нет никакого дела. Потому что нарушителем этих статей является само государство. И это не только в экологической части законодательства. Государство само является нарушителем. Естественно, само себя оно не будет расследовать, судить, наказывать. И так далее.

Много статей есть в других частях, в других областях. На ум приходит самая первая, 144-я статья — воспрепятствование законной деятельности журналистов. Мы хоть раз слышали за последнее время, чтобы эта статья работала? Кого-то наказали за воспрепятствование? Сколько в Москве митингов несогласных, сколько нарушают права журналистов — ни об одном судебном заседании по какому-нибудь милиционеру или фээсбэшнику, которые бегают толпами в этих случаях, переодетые в гражданку, мы не слышали. Это тоже неработающая статья.

И таких много статей. Статья за фальсификацию материалов уголовного дела. Закончится процесс над Ходорковским и Лебедевым, и выяснится, что все второе дело было сфальсифицировано. Точно не сядут за решетку ни Лахтин, ни Шохин, ни Ибрагимова или как ее там фамилия, не помню. То есть это явно заказ государства на нарушение законности. И поэтому эти статьи не работают. Также в случаях и с экологией. Так же было и со всеми этими делами, которые так или иначе имели за спиной указания государства. Так же было и со шпионскими делами.

Страсбургский суд не всегда справедлив

Мы столкнулись с тем, что Страсбургский суд пытался рассматривать мою жалобу с позиции прецедентного права. То есть они пытались найти хоть какую-то зацепку в тех делах, которые уже были судом рассмотрены на протяжении предыдущих десятилетий. Они нашли. Жалкая попытка, на мой взгляд, тянуть за уши дело греческого военного инженера, который какие-то там чертежи или данные по какой-то стройке передал какой-то иностранной фирме. Но сравнивать военного инженера с военным журналистом по меньшей мере некорректно, а по большому счету это демонстрирует незнание судьями европейского суда реальности российской действительности.

Их понять можно. Потому что нигде в мире нет такого понятия, как военный журналист. С одной стороны, любой журналист в любой стране — это не комбатант, с другой стороны, в Российской Федерации это комбатант. Журналист, который носит форму, которого могут послать на войну, как посылали на афганскую войну, как на чеченскую. Военных журналистов посылали туда, и они там погибали. То есть они были комбатантами. И в данном случае суд пришел к выводу, не без помощи Российской Федерации, которая, я думаю, там поучаствовала очень активно, что я был военным. И то, что я присутствовал на заседании военного совета по подведению итогов учений, — я был там как военный. Игнорируя все то, что было, собственно, в деле, что меня туда послали в приказном порядке как журналиста, что я там собирал фактуру об итогах учений. И по факту своего нахождения на разборе написал статью, которая была опубликована. Все это не по сути.

А по сути я руководствовался в своей профессии военного журналиста законом гражданским «О средствах массовой информации». Нет в Российской Федерации закона о военных средствах массовой информации. Его и быть не может. Потому что военный журналист, согласно Женевской конвенции, — это нонсенс. Либо ты военный, тогда комбатант. Либо ты не военный, и тогда ты журналист. И вот эту вот коллизию Страсбургский суд то ли не захотел, то ли не смог понять.

Мы надеемся, что следующая апелляционная инстанция разберется в этом, как уже в этом разобрался некто Сердюков, министр обороны. Если мы будем говорить о реформировании армии, то мы не сможем не заметить очевидного факта, что Сердюков — сугубо гражданский человек, ни малейшего отношения к армии не имеет. Журналисты, спортсмены, врачи, юристы. А была еще студия военных живописцев, студия военных писателей. И так далее и тому подобное.

Сейчас идет массовое снятие погон со всех этих категорий. И это правильно. Эти люди не должны быть в погонах. Специфика — может быть. Военно-полевая хирургия. Специалист может быть в военной журналистике. Они во всем мире есть. Но они погоны не носят. И у нас в стране есть люди, которые специализируются на военной тематике, — Павел Фельгенгауэр, Саша Гольц, Виктор Николаевич Литовкин. Литовкин носил погоны. Но не обязательно, для того чтобы писать об армии, носить погоны. И уж вовсе не обязательно быть военным, чтобы отстаивать какие-то интересы или, наоборот, критиковать армию.

«Шпионские дела» призваны оправдать существование ФСБ

Если говорить о законодательстве, то это 275-я статья «Измена» и статья, которая не относится к гражданам Российской Федерации, — «Шпионаж». Можно сказать, что статьи эти написаны… С одной стороны, вроде все там на месте стоит. Если соблюдать последовательность юридической трактовки статьи, как она написана в законе, то доказать по тем делам, которые у нас уже прошли, шпионские, вину обвиненных и людей, которые сидят в тюрьмах и лагерях, невозможно. Потому что отсутствуют во всех мне известных случаях все составляющие этой статьи.

Всегда, во всех случаях. Возьмем мы дело Моисеева, дипломата. Возьмем мы дело Данилова, физика. Возьмем мы дело Сутягина. Везде отсутствуют все составляющие этой статьи. Поэтому все эти дела, которые я называю, — липовые. Они сфальсифицированы сознательно с одной целью: чтобы показать видимость работы этой статьи, чтобы показать, что по-прежнему страна у нас окружена кольцом врагов. А враги буквально все. Потому что перечисленные люди — они признаны шпионами всех имеющихся стран: Китая, Кореи, Японии, Англии, Соединенных Штатов Америки. Скандинавские страны были. Был майор такой Волков, Валов, я уж не помню. То есть показать, что у нас все-таки есть контрразведка. Что у нас есть ФСБ, что они не зря едят свой хлеб.

Эти шпионские дела они же не просто так инициировали — они много зайцев убили. Они отбили охоту других аналитиков что-то анализировать в этой области. У журналистов — что-то писать на закрытые темы. У общества — обсуждать закрытые темы. Они отбили охоту вообще залезать в то, что называется «общественный контроль над спецорганами». Они добились значительного увеличения финансирования этих органов. И они по-прежнему остаются закрытыми.

То есть самое закрытое сообщество — ФСБ. Что там? Куда там? Что они делают? Их коэффициент полезного действия мы периодически видим. Как увидели 29 марта, в понедельник. Два взрыва. Мы можем говорить, что там милиция не работала, пропускала какие-то автобусы, не проверяла паспорта. Что там недостаточный уровень безопасности в метро. А это сам по себе объект повышенной опасности. Там должен быть надзор совершенно другой. Мы должны говорить об одном и единственном — об отсутствии навыков или организации оперативной работы в органах ФСБ. Профилактика, засилие стукачей, информаторов, как угодно их назовите. Именно это способствует уменьшению угрозы терактов. Здесь мы видим... Это уже был седьмой по счету теракт.

Никаких выводов не сделано. Я уже не говорю, что в нормальных странах, цивилизованных — а Россия сама себя громко называет цивилизованной страной — в таких случаях сразу же подается рапорт на отставку со стороны всех этих бортниковых, колокольцевых, патрушевых, и так далее, и тому подобное. Мы этого не видим. А это значит, что эта организация по-прежнему будет безнаказанной. После таких взрывов. А значит, страшно сказать, по-прежнему будут взрывы греметь у нас в торговых центрах, в метро.

Нельзя, чтобы чекисты управляли страной

За последние двадцать, по-моему, лет, если начинать с 1995 года, — это дело Никитина, а в 1996 году было дело Платона Обухова, то на момент осуждения Сутягина и Данилова где-то человек, наверное, 10—12 было. И эти громкие процессы, которые я называл, — капитана Никитина, эколога, каких-то дипломатов, журналистов, ученых. Это все дела, высосанные из пальца. А еще было дело Оскара Кайбышева, который возглавлял институт. А еще было дело другого института, когда Решетин или Решетников… Сидят люди. Это были настолько громкие дела, что привлекли внимание общественности к ним. Общественность начала разбираться и что-то понимать. И они, ФСБ, поняли, что крови напились, можно уже остановиться. Потому что слишком большой интерес к этим делам. Если сейчас начать их раскапывать, то выяснится, что они сфальсифицированы и за ними ничего не стоит. И они напились крови так, что если раньше давали 4—5 лет за такие обвинения, то Сутягин получил, по-моему, 14 лет, Данилов — 13 лет. То есть дикие сроки для невиновных людей. И причем они сидят без помилований всяких и условно-досрочного освобождения. Вот Сутягин посидел уже десять лет. Одиннадцатый уже пошел. То есть понятно, что это еще и предвзятое отношение со стороны государства, органов правосудия к этому человеку. Я уж не знаю, что он для них невероятно плохого сделал, что так издеваться над человеком. И поэтому шпионских дел стало меньше. В принципе, насколько я разбираюсь в этом вопросе (а я писал дипломную работу по правоприменительной практике касательно этой статьи), их в принципе не может быть, шпионских дел среди гражданских людей. Шпионы настоящие есть только в их среде. В среде ГРУ, в среде ФСБ — вот все, что связано со спецорганами. Потому что они как профессионалы представляют интерес для западных разведок. Какой смысл западной разведке вербовать даже журналиста, который явно не вхож в секретные цеха, заводы, кабинеты, конструкторские бюро и так далее. Это бред. И тем не менее эти дела появлялись. Я не думаю, что их не будет в будущем. Возможно, в ближайшем. То есть период какой-то прошел, и опять начнется. Нет общественного контроля над ФСБ в нашей стране. Ни парламентских комиссий, ни каких-то других. А значит, эта спецслужба будет и дальше творить безнаказанно то, что она умеет творить. А она умеет творить фальсификацию уголовных дел. То есть я думаю, что это волнообразный процесс. Когда это остановится, я не знаю. Может, после того как мы наконец-то поймем в обществе, что нельзя, чтобы чекисты были безнаказанны, и нельзя, чтобы они управляли государством. Я бы мог понять нас, общество, что да, мы допускаем, чтобы нами управляли чекисты, если бы чекисты на протяжении последних хотя бы десяти лет предъявили, что вот, мы можем работать качественно. Мы можем организовать все процессы. Законодательные, исполнительные. Ну ни черта же этого нет. Назовите мне хотя бы одно-единственное дело в любой области, где бы чекисты сделали хоть что-то правильно, грамотно довели это до какого-то положительного результата. Ни одного, ни в чем, нигде. Поэтому я думаю, что эти дела будут продолжаться и мы еще о них услышим.