Фемида

Георгий Хруслов, член Квалификационной коллегии судей Москвы, ч. 4

АГ: Но и людей наших, которые очень часто недовольны судебной системой, можно понять. И есть у нас такие громкие истории, которые взорвали общество, — Сергей Магницкий, Вера Трифонова. Люди лишились жизни, попав в систему, как вы говорите, правосудия. То есть правосудие, по сути, убило людей. Что с этим делать? Почему это происходит?

ГХ: Ну, начнем с того, что не правосудие убило людей. Во-первых, если человек умер в СИЗО, то он не в суде умер буквально.

АГ: Если буквально. Но в том числе судья имеет к этому отношение.

ГХ: Судья самостоятельно не выносит решения о содержании человека под стражей, о продлении меры пресечения в виде содержания под стражей или не продления. Это судья решает при наличии определенных заявлений со стороны органов следствия, выслушав, например, мнение адвоката, представителя этого человека. И тогда судья решает, применить эту меру пресечения к данному конкретному человеку либо не применять.

АГ: Смотрите, какая интересная история. Сейчас сотрудники прокуратуры, которые работали в деле Трифоновой, говорят, что они не хотели продлевать арест Веры Трифоновой. Якобы судья это сделал.

ГХ: Опять же, я не знаю. Я не знаком конкретно с этим делом. По-моему, здесь где-то лукавство идет со стороны сотрудников прокуратуры. Потому что если у судьи нет заявления или некоего документа со стороны следствия, судья самостоятельно по своей воле этого не делает. Если не поступил документ, судья по истечении установленного законом срока для содержания человека под стражей выносит определение, что человек свободен.

АГ: По закону сейчас судьям дана свобода решать: продлевать арест или не продлевать. Мы все знаем, что вступили в силу, еще в начале апреля, поправки президентские, призванные гуманизировать судебную систему в Российской Федерации, и освободить предпринимателей, бизнес от преследований органов. Как было сказано: «Прекратите кошмарить бизнес». И доводы, которые высказывал президент, всем были понятны и всеми поддержаны. Но после того как 108-я статья со всеми поправками вступила в силу, мы что-то не увидели, как активно судьи стали исполнять эту поправку. Вам не кажется, что есть некое замалчивание этого закона? Неисполнение откровенное?

ГХ: Мне трудно судить. Но я считаю, что каждый конкретный случай надо рассматривать в отдельности. То есть если мы говорим, что к людям, привлекаемым по экономическим преступлениям, нет необходимости применять такую меру пресечения, как содержание под стражей, но ведь мы не знаем существа конкретных дел. То есть когда идут экономические преступления, человек не привлекается по одному пункту. А там их несколько, как правило. Очень трудно бывает для судьи оценить. Идет чисто экономическое преступление, и с ним рядом уголовное. И как судье в этой ситуации быть — выпускать? Тогда возникает вопрос: а человек, может быть, убил человека, к примеру.

У меня нет фактуры и нет конкретных дел, по каким применять, по каким не применять. Но я уверен, что судьи все-таки ориентируются на закон. И раз уж такая поправка существует и действует, я думаю, что судьи будут как можно активнее ее применять. Очень трудно спрашивать с судей, требовать его исполнения, когда закон только успели принять. Существует наработанная определенная практика рассмотрения тех или иных конкретных дел. Поэтому судьям, может быть, тяжело перестроиться. Приходит представитель органов следствия и говорит, что вы сейчас отпустите человека, он скроется, и мы его потом не найдем.

У нас же действительно были такие случаи, когда привлекают человека к ответственности по экономическому преступлению. Сразу возникает ряд адвокатов с громкими именами, которые фактически не дают идти процессу. То есть судья хочет рассмотреть конкретное дело, и очень быстро рассмотреть. Чтобы человек лишнего в СИЗО не сидел. Начинают меняться адвокаты, один за другим, и каждый требует время для ознакомления с делом. Проходят месяцы содержания человека под стражей. Подается ходатайство об изменении меры пресечения. А следствие говорит: «А мы даже в суде дело рассматривать не начали. У нас такой материал фактический на этого человека, что если вы, господин судья, увидите, у вас волосы встанут дыбом и вы поймете, что этого человек никак отпустить нельзя». И как судье здесь поступить?

АГ: Нас больше пугает необязательность исполнения закона. Понятно, что судье бывает сложно принять такое решение. Может быть, он не перестроился. Но тут речь-то идет о судьбе человека. Как должно быть? Есть закон, и он должен исполняться. Это, на ваш взгляд, правильно?

ГХ: Это абсолютно правильно. Есть закон, и он должен исполняться. Но, к сожалению, во всех сферах нашей жизни не идеально… Мы говорим, что у Веры Трифоновой были медицинские показания. Но ни для кого не секрет, как иногда эти медицинские показания получаются. У нас масса липовых справок. Судья не специалист в медицинских вопросах. Приходит, например, адвокат и говорит: «У меня перечень заболеваний: если вы его не выпустим сегодня, то он завтра умрет». Если я поставлю себя на место судьи, то буду думать очень долго. Потому что, с одной стороны, брать на себя ответственность за чужую жизнь судья не может — это серьезный груз, и потом, не дай Бог, что с этим человеком что-то случится. А может быть и совершенно иная ситуация. Когда судья знакомится с делом и говорит: «Давайте, конечно, выпускать». Выпускает. Человек выходит, садится в самолет либо в поезд и скрывается. Человека нет.

АГ: Что касается Веры Трифоновой, то там одного взгляда достаточно было, чтобы все понять.

ГХ: Согласен.

АГ: Сейчас уже появилась идея некий список болезней составить, по которым нельзя меру пресечения применять. Очередная инициатива.

ГХ: На самом деле составление списка — болезнь нашего общества. Потому что существуют разные списки. Я по роду своей деятельности с ними встречался. У нас существовал список болезней, при которых лицо имело право на получение дополнительной жилплощади или жилья вне очереди. И эти списки имеют закрытый характер. Но жить по спискам — тоже не очень правильно. Хотя, если это будет внесено в качестве закона, то будет некий перечень.

У нас существует перечень того, что можно иметь, например, в камере осужденным. Есть перечни в кодексе. Он закрытый. Толкования нет. Все нормально, все довольны. И если действительно будет список наименований видов правонарушений или преступлений, по которым нельзя применять такую меру, как взятие под стражу, — ради Бога. Тогда будет проще работать, конечно, и судьям.

Мы очень любим кивать на заграницу и показывать, что у них вот так, а у нас вот так вот. У них гораздо лучше. Но они к своей юриспруденции шли немножко подольше, чем мы. И у них принципы существования общества немножко другие. И принципы права немножко другие. Прецедентное право. Плохо это или хорошо? По-разному. Всегда зависит от того, на чьей мы стороне. Выгодно нам это или невыгодно. Но это всегда так. Это природа человека.

Но это для судьи проще. То есть если когда-то и где-то это было, он выносит решение, он даже в существо не лезет. Он посмотрел — формальные признаки совпадают. Все. Выносит такое решение. И это где-то, может, правильно, а может, где-то неправильно. И это наше дело, соглашаться или не соглашаться.

Сейчас, например, в Высшем арбитражном суде существует некая правоприменительная практика в отношении конкретных дел. То есть, дабы облегчить работу судьи, по неким знаковым делам часто принимается некий алгоритм их решения. И при наличии некоторых, что называется, родовых признаков дело решается вот так вот и никоим образом по-другому. Россия — страна большая. И в разных регионах суды по одному и тому же делу могут принимать совершенно противоположные решения. И, в принципе, они будут обжаловаться. Но тем не менее решения такие. И это до сих пор существует.

И будет существовать. Потому что у нас законодательство построено таким образом, что оно позволяет профессиональному юристу найти прорехи в том же законодательстве, и представить одно и то же дело он может в интересах как одной стороны, так и другой. И как бы судья ни решил… Потому что судья решает на основании закона. И судья не может считать, что некие сведения, доказательства имеют больший вес, чем другие.

Судейская профессия очень тяжелая. И, конечно, граждане вправе требовать от судей больше квалификации, большего внимания к своим проблемам, скажем так, большей объективности. Но они не должны забывать, что судьи работают в очень тяжелых условиях. Даже не материальных, а чисто психологических. Потому что не каждый человек может стать судьей. И не каждый человек, который стал судьей, может работать судьей.