Председатель Московского городского суда Ольга Егорова — удивительная женщина. Удивительность ее заключается в том, что она пытается совмещать несовместимое.
С одной стороны, постоянные популистские заявления о необходимости гражданского контроля над судебной системой, о том, что у судов должна существовать какая-то форма «общественного отчета», что «общественные организации должны «принять участие в работе судов в форме комиссий». «Если снять существующий сейчас барьер недоговоренности, закрытости, обвинений в адрес судебной системы станет гораздо меньше», — рассуждала Егорова в недавнем интервью «Российской газете».
А с другой стороны, упорно выстраиваемая на протяжении всего последнего десятилетия судебная вертикаль в Москве — увольнение судьи Ольги Кудешкиной за критику в адрес начальства и судьи Александра Меликова «за излишнюю мягкость». Травля Натальи Васильевой. Предсказуемость приговора по любому социально значимому делу, оглашаемому в московских судах, от дела Ходорковского до дела Мохнаткина, от процессов над политическими активистами до процессов над "Запрещенным искусством".
И на деле — полное игнорирование общественных претензий к «третьей власти». Искренняя уверенность в своей непогрешимости, человеческой добродетельности и профессиональной адекватности.
Как-то раз, беседуя с журналистами «Коммерсанта», Ольга Егорова заявила: «Вы сходите в конвойное помещение или тюрьму, сделайте опрос. Кто-нибудь вам скажет про Егорову плохо? Никто. Потому что у председателя Мосгорсуда нет права ухудшить положение осужденного. Законом это запрещено. Могу улучшить, освободить, снизить. В их глазах свобода — это и есть справедливость».
Госпожа Егорова тут сильно заблуждается. Тысячи людей стонут и проклинают ее и выстроенную под ее чутким руководством московскую судебную систему.
Немного из личного опыта. Был в моей биографии один эпизод, точнее, даже период. В рамках резонансного политического «Таганского дела» в 2006—2008 годах я провел вместе со своими товарищами-нацболами два года в Бутырской тюрьме. Следствие велось долго, почти полтора года. И на протяжении этих полутора лет суд нам по закону обязан был каждые два месяца продлять арест в качестве меры пресечения.
Каждые два месяца нас вывозили в Тверской либо Таганский районный суд. Там очередной дежурный судья, с выражением безмерной тоски и скуки на лице, выслушивал бубнеж прокурора: «может скрыться», «оказать давление», «уничтожить улики», а также пламенную речь адвоката: «положительно характеризуется!», «не судим, не привлекался!», «дело имеет политический характер!». Затем судья удалялся на две минуты — столько времени нужно, чтобы давно готовый текст постановления вылез из принтера, — и, вернувшись, зачитывал свой вердикт. Вечером мы в автозаке возвращались «домой», в теплые объятия Бутырского централа.
У меня до сих пор хранится стопка постановлений о продлении меры пресечения. Отличаются эти документы друг от друга фактически только датой и фамилией судьи. Остальное — доводы в пользу необходимости ареста, казенные формулировки резолютивной части — все слово в слово. Хотя разделяют эти постановления месяцы и даже годы.
Но мы-то ладно, мы были «идейными», нам в психологическом плане сиделось все-таки значительно легче. Но помимо нас было и есть неисчислимое множество других.
Есть незадачливые мелкие воришки, фигуранты дел по части 1 статьи 158 Уголовного кодекса РФ, пытавшиеся стянуть в магазине бутылку водки и пойманные на проходной охранником. Большинство из этой публики — молодые пареньки, приехавшие в Москву из глухой провинциальной безнадеги. Приехавшие вкалывать в адских XIX века условиях, не выдерживающие постоянного стресса, срывающиеся в пьянку, в загул, приводящий к попытке мелкой кражи.
И вот такой «преступник» попадает в руки охраннику, далее — к ментам, далее — к следователю. На каждом этапе он отгребает побои и унижения, подписывает признательные бумаги, каждая карающая инстанция делает на нем свои «палки». Конечная точка маршрута — суд по мере пресечения.
У себя в родной Костроме-Вологде парень отправился бы «на подписку». Но это Москва. Дама в черной мантии, просмотрев материалы дела, избирает обвиняемому арест в качестве меры пресечения, так как московская регистрация отсутствует. И не важно, что он ни разу не судим и помещение в следственный изолятор, контакт с «блатной» публикой будут для его личности губительны.
Пока следствие дошивает дело, а какой-нибудь Басманный или Замоскворецкий суд продляет месяц за месяцем сроки ареста, человек сидит в камере, переполненный ненавистью. С жадностью впитывает учение «братвы» о том, что «менты — козлы», слушает легенды воровского мира. Неудивительно, что, отбыв свой срок и выйдя на свободу, он рано или поздно вновь вернется в камеру — преступный мир умеет вербовать и зомбировать. Удивительно другое — что судья, выписывая стоящему перед ней человеку первую тюремную путевку, об этом не думает.
Зато об этом приходится думать Федеральной службе исполнения наказаний — из-за гигантского наплыва ранее не судимых «легкостатейников» ФСИН вынуждена выделять отдельные камеры для «первоходов» в московских тюрьмах, чтобы не плодить уголовников.
Еще одна категория граждан, перед которыми московские суды гостеприимно распахивали тюремные двери, — предприниматели, «коммерсы», как их называют в тюрьме. Мимо меня их прошло много — средний класс, опора России. Изможденные дядьки, задыхающиеся в затхлых камерах, зачастую абсолютно неприспособленные к жизни в СИЗО из-за своей интеллигентности и порядочности, легкая и лакомая добыча для коррумпированных тюремных оперов и «братвы».
Постоянное вымогательство взяток со стороны «гражданина начальника», сопровождаемое угрозами «отправить в кругосветку» — это когда зэка кидают ежедневно из камеры в камеру. Постоянные наезды со стороны «братвы» с требованием денег «на воровское» и «на общее». Единственная отрада — тайно пронесенный в камеру мобильный телефон, тонкая нитка, соединяющая с волей. Да и то отрада сомнительная — слышать, как жена и мать сквозь слезы рассказывают, что на воле, пока ты сидишь, ушлые ребята расчленяют твой бизнес по кускам.
Отдельная песня — процедура рассмотрения кассационных жалоб Мосгорсудом, олицетворение московского правосудия. В СИЗО это называется «сходить на телевизор». Дело в том, что не каждый заключенный смекнет, что при составлении кассационной жалобы необходимо указать, что ты сам, лично, хочешь принять участие в заседании «путем выезда в Мосгорсуд». Если данный момент не отразить в жалобе, тебя отведут на «видеоконференцию». В специальной зарешеченной комнате в СИЗО стоит монитор, на котором имеется мутное изображение происходящего в зале заседаний Мосгорсуда. Слышимость — почти нулевая. Что-то где-то происходит, имеющее прямое отношение к твоей судьбе, но ты на эту ситуацию повлиять практически не можешь. Какие-то нечеткие фигуры в мантиях что-то бубнят, видят и слышат ли они тебя — толком непонятно. Картина из фильма-антиутопии.
Можно сколько угодно тасовать замусоленную колоду наших «силовых органов», переименовывать милицию в полицию и наоборот, пачками увольнять эмвэдэшных генералов, отделять следствие от прокуратуры и соединять их опять — все это никоим образом не скажется на потоке заказных дел, на количестве людей, гниющих в тюрьмах за ничтожную провинность или вовсе невиновных.
В Российской Федерации отправить человека в тюрьму имеет право только суд. Только судья росчерком пера в постановлении или приговоре определяет человеческую судьбу на месяцы и годы вперед.
До тех пор, пока судья воспринимает стоящего перед ним в клетке человека как мелкую, «понаехавшую» в Москву букашку (если речь идет, например, о 158-й статье УК РФ) или как «заказанный объект» (если речь идет о 159-й статье), суды останутся домами произвола и беззакония. До тех пор, пока судья, ведя процесс, сверяется в своих действиях не с Уголовным и Уголовно-процессуальным кодексами, а с инструкциями, полученными на планерках в Мосгорсуде или в иной вышестоящей инстанции, черная полоса русской истории не закончится.
Судьи должны стать «орденом справедливости». Для этого необходима фундаментальная реформа судебного сообщества. И начать ее необходимо с увольнения наиболее одиозных, системообразующих персонажей, ставших символами мрачной эпохи. Снятие с должности Ольги Егоровой стало бы знаком того, что государство реально хочет обновить судебную систему.
Материал подготовили: Роман Попков, Александр Газов
Комментарии