Что представляет собой наше правосудие на современном этапе развития

Татьяна Москалькова, сегодня мы видим попытки свернуть суд присяжных

Главный принцип судопроизводства в ходе уголовного процесса — справедливость. То есть то, что мы называем соразмерностью между деянием и наказанием. И достигнуть этой справедливости можно только тогда, когда сформированы настоящие механизмы создания доказательственной базы и признания этих доказательств сообществом, то есть участниками уголовного судопроизводства.

Неслучайно в результате известной реформы уголовного судопроизводства в 1864 году в России появился суд присяжных. Это высшая степень гарантии справедливости, когда формализованной системе доказательств и формализованному подходу профессиональных юристов противостоят представители народа, не обремененные юридическими познаниями, которые, выслушав приводимые на процессе доказательства, на основе бытового, общечеловеческого представления о справедливости принимают решение, что человек совершил преступление и должен быть наказан. А меру наказания определяет суд — в тех рамках, которые предусмотрены существующим уголовным кодексом.

Неслучайно также, что при социализме на смену суду присяжных приходит институт народных заседателей. То есть и при социализме мы сохраняли баланс между профессиональным судьей и непрофессиональными представителями народа, которые должны были установить, виновен человек или не виновен. На основе принципов гласности, доступности, публичности в ходе процесса оценивалось, насколько убедительна та система доказательств, которая была собрана следствием и представлена суду.

Восстановление суда присяжных было связано с тем, что народные заседатели стали формально подходить к судебному процессу, к уголовному судопроизводству. Очень важно, что присяжных больше, чем народных заседателей: народных заседателей было двое, присяжных — 12 человек. И одно из условий: их избирают из числа людей, которые не являются юристами-профессионалами, не были ранее судимы и не работали адвокатами, прокурорами, следователями. Именно так можно установить баланс между двумя составляющими: юридическим профессионализмом, с одной стороны, и восприятием общества явления, названного преступлением, с другой.

Суд присяжных у нас рассматривает только дела особой тяжести, когда решается судьба человека, когда возможно пожизненное лишение свободы, когда судьба человека переворачивается коренным образом. Хотя я считаю, что судьба человека в уголовном процессе коренным образом переворачивается с первых ступеней, с момента возбуждения уголовного дела. И очень важно, чтобы баланс между профессионалом и народным восприятием полностью соблюдался.

Сегодня мы видим попытки свернуть суд присяжных, который является наиболее существенной гарантией прав личности, в первую очередь обвиняемого. Появляются новые категории дел, которые не рассматриваются судом присяжных. На мой взгляд, необходимо поставить барьер на пути свертывания этого института.

Если мы посмотрим на практику рассмотрения уголовных дел, на практику уголовного судопроизводства в целом, то увидим большую разницу между числом оправдательных приговоров, вынесенных единолично судьей и судом присяжных. Большая часть оправдательных приговоров выносится судом присяжных.

Мы знаем, что следственные органы не любят, когда есть альтернатива и обвиняемый может выбирать, будет ли его дело рассматриваться судом присяжных либо единолично судьей. Я знаю случаи, когда на обвиняемого стараются всячески воздействовать, обещая ему, что его дело будет максимально лояльно рассмотрено судьей. Его уговаривают согласиться на рассмотрение дела единолично судьей, поскольку суд присяжных чаще выносит оправдательный приговор.

Сегодня существует очень опасное явление — когда судья пытается воздействовать на присяжных с тем, чтобы они вынесли вердикт, который он считает правильным в данном случае.

Я приведу конкретный пример — дело Сергея Черненко, когда судья остался недоволен оправдательным вердиктом, вынесенным присяжными. Под надуманными предлогами было признано, что состав присяжных формировался с нарушением закона. Был сформирован новый состав присяжных, и они вынесли обвинительный вердикт. Но, по свидетельству родственников, адвокатов и других участников процессов, еще до начала разбирательства судья вступал в контакт с присяжными и, нарушая закон, объяснял им, что перед ними преступник и их задача — осудить виновного.

Это совершенно недопустимое явление. Я думаю, существует система нравственности, которая обязательно вернет общество и к этому конкретному делу, и к явлению в целом. Судья обязательно должен соблюдать закон и те нравственные принципы, которые регулируют отношения между присяжными и судьей, напутствующим их вынести честный, справедливый вердикт, исходя из внутреннего побуждения и восприятия тех доказательств, которые были представлены.

Татьяна Москалькова, логика выносимых судьями вердиктов понятна далеко не всегда

Теперь по поводу так называемой «досудебной сделки», или особого производства. Это крайне спорный институт, который позитивен только при условии очень высокой культуры правосудия, когда существуют шкала принципов и понятие соотношения между правом и нравственностью. Да, действительно не стоит запускать весь механизм правосудия, если человек признает себя виновным и готов к упрощенному судопроизводству. Тогда судопроизводство осуществляется в меньшем объеме и может быть более скорым. Человек, который понимает, что он совершил преступление, что он виновен и все равно понесет наказание, сам заинтересован в том, чтобы правосудие свершилось как можно быстрее, чтобы быстрее начался отсчет срока наказания и быстрее наступил срок условно-досрочного освобождения или вообще освобождения из-под стражи.

Но если этот институт запускается под давлением следствия или судьи, которые хотят использовать упрощенную систему судопроизводства, тогда он во вред. Тогда мы порой понуждаем невиновных людей идти на сделку и с совестью, и с правосудием, и с государством, с тем чтобы этот ужас в их жизни наконец закончился. Это крайне негативное явление.

Чтобы оценить, что представляет собой наше правосудие на современном этапе развития и в чем мы недорабатываем, этому следовало бы посвятить целую передачу. Уголовный-процесс — это самая уязвимая сфера общественных интересов, самая сложная и самая важная для того, чтобы работали государственные механизмы. Это единственная сфера, где возможно столь острое вторжение в личную жизнь человека — обыск, выемка, допрос, когда человек рассказывает о самом интимном и секретном, о чем не знал никто: об отношениях в семье, об усыновлении, о вере, о своих грехах и поступках. Мы ведь вторгаемся в жизнь не только обвиняемых и подозреваемых, но и третьих лиц, не причастных к преступлению. Обыск может быть проведен у любого человека, если есть основания полагать, что в его жилище, в его офисе хранятся доказательства данного преступления. Поэтому в этой сфере должны быть созданы особо надежные механизмы защиты чести и достоинства, неприкосновенности личности, жилища, имущества и так далее.

Сегодня, может быть, настало время оценить, насколько и законодательство, и правоприменительная практика способны обеспечить достижение этих целей. Если мы проведем параллели с правосудием в Соединенных Штатах Америки, от которых в сегодняшнем правосудии мы восприняли очень многое, включая институт сделки, то увидим, что в англосаксонской системе права (а Соединенные Штаты Америки — это англосаксонская система права) есть как позитивное, так и негативное. Она прецедентная, как правило. Она основана на шкале наказания. А шкала наказания — это почти что математическое явление, когда каждому элементу совершенного преступления соответствует определенная математическая формула.

Предположим, человек совершил кражу, и согласно статье Уголовного кодекса США за это деяние предусмотрено пять лет лишения свободы. А дальше каждый нюанс, связанный с личностью лица, привлеченного к ответственности, учитывается в открытом обсуждении между стороной защиты и стороной обвинения. Впервые совершил преступление — минус год лишения свободы. Имеет детей (одного, двух, трех) — минус еще какое-то количество месяцев, лет. Угрожал оружием — прибавляется определенный срок. Не работал — прибавляется столько-то месяцев. Но смысл не столько в этих математических расчетах, сколько в том, что участникам уголовного судопроизводства полностью понятно, почему вынесено именно это наказание. Предположим, три года лишения свободы.

В нашей системе сторонам не понятно, почему вынесено то или иное наказание. Потому что после рассмотрения доказательств в открытом режиме суд удаляется. Как происходит обсуждение и какими мотивами руководствуется судья, стороны не знают. И далее объявляют приговор с наказанием, допустим, пять лет лишения свободы условно. Почему? Что учел суд? То, что человек впервые совершил преступление? То, что у него есть несовершеннолетние дети? Почему именно условно? Почему не общего режима? Или, наоборот, приговор — 12 лет усиленного режима. Почему 12? Почему не 13? Что при этом имел в виду судья, который исходил из внутреннего убеждения? Мне кажется, очень важно, чтобы человек понимал, почему он получил именно эту меру наказания.

Я приветствую сегодняшние законы о либерализации уголовного судопроизводства, когда мы впервые разделяем преступления против личности, то есть убийства, нанесение тяжких телесных повреждений, кражи, изнасилования, сексуальные домогательства и так далее, и экономические преступления. С точки зрения общей ситуации в России и тех механизмов, которые подвигли людей на свершение преступлений, это совершенно обоснованно. Абсолютно обоснованно и предложение президента об особом подходе к вынесению наказания за коррупционные преступления. Общество можно криминализировать в том числе и с «помощью» несправедливых законов.

Совсем недавно был принят закон об увеличении налогообложения среднего и малого бизнеса. Я имею в виду повышение размеров страховых социальных взносов с 26 до 34 процентов. Если мы посчитаем расходы малого и среднего бизнеса, то увидим, что в случае работы «по-белому» с выплатой всех налогов, арендной и заработной платы и страховых взносов любое предприятие среднего и малого бизнеса обречено на банкротство. Таким образом, мы искусственно криминализируем средний и малый бизнес, который начинает использовать «черные» и «серые» схемы, выдавать зарплату в конвертах, укрывать доходы от налогов.

Закон о монетизации льгот, который изначально был воспринят обществом как несправедливый, породил и социальный протест, и напряжение в обществе, и протестные акции, в том числе стихийные, на которые не было получено разрешения. И милиция была вынуждена разгонять митинги и задерживать тех людей, которые принимали в них участие. Ведь если нет разрешения на проведение митинга, значит, он должен быть прекращен. То есть из добропорядочных людей мы сделали правонарушителей.

Очень важно, чтобы законодательная система была выстроена на основе ценностных ориентиров, на основе представлений о нравственности и справедливости. Если этого не будет, мы будем криминализировать общество и искусственно создавать социальное напряжение.

Татьяна Москалькова, суды буквально штампуют решения о заключении под стражу

Несмотря на очень серьезные поправки, которые были внесены президентом по экономическим преступлениям, несправедливым остается и применение меры пресечения в виде заключения под стражу. Оно не отлажено с точки зрения защитных механизмов. Заключение под стражу — самая жесткая мера пресечения в уголовном процессе. Раньше ее применение санкционировалось прокурором. На мой взгляд, эта система была более справедливой и взвешенной, чем сегодняшняя.

И вот почему. Прокурор мог проверить аргументы следствия, которые приводились в обоснование необходимости применения этой самой суровой меры пресечения. Ведь заключение под стражу — огромнейший стресс для каждого человека, не говоря уже о том, что порой это просто ломает всю его судьбу. Прокурор имел возможность ознакомиться с документами и проверить, действительно ли имеется тот набор законодательных мотивов, который позволяет поместить человека в следственный изолятор. То есть есть ли основания предполагать, что человек скроется от следствия, сбежит, что он будет влиять на свидетелей, потерпевших, разрушит доказательную базу. Все это нужно было аргументировать. Эти аргументы следствие добывало в том числе с помощью оперативно-разыскных мероприятий, подтверждающих, что есть основания для применения этой меры пресечения.

Мы отказались от прокурорского надзора и перешли к судебному контролю над применением этой меры пресечения. С одной стороны, судебный контроль является более независимым, во всяком случае, теоретически. С другой стороны, суд не обладает механизмами, рычагами проверки. Поэтому он был вынужден принимать все, что утверждало следствие. У него была одна формула: нет оснований не доверять следствию.

На уровне закона эта ситуация была исправлена. Теперь суду нужно представить доказательства, что человек действительно хочет сбежать. Скажем, он приобрел билеты или есть данные, полученные в результате прослушивания телефонных разговоров, что он собирается уехать. Если таких доказательств нет, человека нельзя держать под стражей.

Тем не менее суды сегодня буквально штампуют соответствующие решения. И прокурор, который присутствует при вынесении судом таких решений, на мой взгляд, работает неэффективно, как бы отстраняясь от ответственности за них.

Я думаю, что возврата к прокурорскому надзору и санкциям прокурора в данном случае не будет. Но судебная система должна быть в зоне внимания Верховного суда. И, кстати, Верховный суд уже неоднократно проводил пленумы по этому вопросу.

В рамках парламентского контроля проводились и парламентские слушания, и круглые столы. Но система, защищающая интересы различных ведомств, не способна гарантировать права людей, попавших в эту ситуацию. Конечно, следствие удобнее проводить, когда человек находится под стражей.

Но каждый из следователей, каждый из прокуроров должен понимать, что речь идет о судьбе человека. И нужно сделать все возможное, чтобы собрать доказательства, не сломав ему жизнь еще до вынесения приговора. Ведь это еще невиновный человек, а презумпцию невиновности никто не отменял. Это принцип Конституции, принцип российского уголовного судопроизводства, к сожалению, не работающий сегодня должным образом.

Материал подготовили: Мария Пономарева, Алексей Козин, Дарья Шевченко, Виктория Романова, Ольга Азаревич, Лидия Галкина, Александр Газов