— Как тебе судья? Она похожа на монструозных теток вроде Сыровой или Сташиной? Или по типу ближе к Елене Ивановой?
Конечно, ее не сравнить с судьей Сташиной. Пока, в первый день, у меня нет существенных замечаний по порядку ведения.
— Теперь насчет представителей прокуратуры. Как по-твоему, это простые служаки или более серьезные, опасные противники?
Там сидит пока одна девушка-прокурор. Я даже не знаю, насколько она знакома с делом и будет ли она поддерживать обвинение дальше. Ты помнишь, что обычно по таким процессам два-три прокурора, причем более старшего возраста.
Ничего пока сказать нельзя. Самое главное, что на ней есть мундир и погоны, а это значит, что вся сила государства за ней.
— На твой взгляд, суд будет брать высокий темп заседания или предпочтет затянуть? Можно это сейчас предугадать?
Я думаю, они постараются сделать темп быстрым, но это наткнется на естественные границы.
— Что за естественные границы?
Просто люди измотаются. Потерпевшие не будут своевременно являться, и все в этом роде. Тем не менее темп они постараются задать максимально быстрый, ведь они заинтересованы в том, чтобы рассмотреть это дело побыстрее.
— Как вели себя сегодня полиция и судебные приставы? Обычно до нас доходят жуткие истории — и про хамство, и про рукоприкладство. Что было сегодня?
Подобных историй я не заметил, но было принципиальное отличие от всех других судебных заседаний в Мосгорсуде. У меня не раз были там заседания с гораздо более тяжелыми обвинениями, но чтобы не давали беседовать… У этого «аквариума» есть такие боковые окна — в них всегда разрешают беседовать. А вот сегодня нас, адвокатов, оттуда отгоняли. Я такого раньше не видел. А все остальное, в принципе, в пределах нормы.
— А как подсудимые? Держатся бодро?
Подсудимые бодры. Но дело в том, что они сидят в двух этих тесных клетках. И так там тесновато, а если еще какие-то бумаги разложить, то и вовсе деваться некуда.
— Может, вам ходатайствовать о более просторном зале? Или это невозможно?
Я, конечно, думаю над этим, но ясно же, что более просторного помещения не будет. Понимаешь, можно заявить ходатайство, играя на публику, зная о том, что в итоге все равно будет отказано.
— А как твой подзащитный Володя Акименков? Ты с ним пообщался? Что он говорит?
Мы сегодня просили изменить нам меру пресечения.
— Но он успел высказать тебе какие-то мысли политического плана или все было только по делу?
Мы сегодня на эту тему не разговаривали, и в суде он об этом тоже не говорил. Мои подзащитные — да и все остальные — говорили сегодня о том, что будут являться, не будут скрываться, что ранее не судимы. Интересовались, нельзя ли изменить им меру пресечения. А о политике в зале суда сегодня не говорили.
— Что ты думаешь о людях, которые стояли сегодня в костюмах овощей у здания суда?
Я не видел. Слышал только, что «нашисты» какую-то акцию провели.
— Об этом и речь. Стоит человек в ростовом костюме огурца и с плакатом, который требует посадки. Такой вот троллинг.
Должно быть, имели в виду, что наши подзащитные — как овощи?
— Да, как овощи, которые нужно вкопать в грядку.
Я ни в коем случае не претендую на истину в последней инстанции, но все, что я знаю о движении «Наши», позволяет утверждать: это одно из самых отвратительных явлений в российской политической жизни.
Я сам эту акцию не видел, но издеваться над подсудимыми — это вообще в русской традиции не принято. Это подло и некрасиво.
Материал подготовили: Роман Попков, Нина Лебедева, Александр Газов
Комментарии