— В четверг стало известно, что следствие исправило ошибки в деле Удальцова — Развозжаева по требованию суда, а Генпрокуратура утвердила новое обвинительное заключение. Документы направлены адвокатам обвиняемых?
Мне еще ничего не прислали, что довольно странно, потому что на прошлой неделе следователи мне звонили и хотели привести мне документы в Замоскворецкий суд, но так этого и не сделали.
— Но ты знаешь, что они исправили, изменили?
Материал по теме: утверждено новое обвинительное заключение Сергею Удальцову и Леониду Развозжаеву. Координатор «Левого фронта» получил обвинительное заключение на 768 листах. Его обвиняют в организации массовых беспорядков на Болотной площади в Москве 6 мая 2012 года и в приготовлении к массовым беспорядкам осенью этого же года. (ДАЛЕЕ)
Да, от других адвокатов я знаю, что там. На мой взгляд, указания суда не выполнены демонстративно и явно. Просто формально следствие было возобновлено и также формально было завершено. Той же самой следственной группой, которой мы неоднократно заявляли отводы. А делали мы это потому, что в состав этой группы входят свидетели и потерпевшие по другому делу, где обвиняемым значится Леонид Развозжаев. Это дело о так называемом заведомо ложном доносе. Эта группа вообще ничего не имеет права расследовать.
Тем не менее ей опять было поручено так называемое расследование. Естественно, ничего сделано не было. Мы об этом в суде скажем, как только дело поступит в суд.
И все, пока больше я этот вопрос не могу комментировать.
— А зачем тогда в принципе нужно было отсылать дело из суда, если им занимались те же люди?
Тут надо понимать, что следствие и суд — разные организации, и даже суд и прокуратура — разные организации. Суд увидел серьезные недостатки (суду же дело рассматривать) и вернул следствию, чтобы эти недостатки были устранены. Но они не были устранены, причем сделано это было демонстративно.
Посмотрим, что теперь скажет суд. Вся эта ситуация только в плюс нам.
— Теперь скажи, что же все-таки случилось 16 января на «болотном процессе». Как ты можешь прокомментировать собственный твит из суда: «То, что сегодня произошло на процессе по #БолотноеДело, может принципиально изменить ситуацию — и не в лучшую сторону. Надеюсь, я не прав».
Да, именно случилось. В четверг защита завершила представление доказательств, и, честно говоря, мы хотели перейти к прениям, то есть начать с понедельника прения сторон. Но есть такая стадия дополнений в конце судебного процесса. И в этих дополнениях обвинение предложило большое количество огромных документов, на мой взгляд, совершенно бессмысленных и не имеющих отношения к предмету доказывания. Например, огромное количество инструкций омоновца — они мало того что большие, так еще и одинаковые.
Я считаю, что это просто попытка затянуть процесс, может быть, до каких-то известных событий. Это означает, что обвинение будет стараться получить жесткий приговор.
Я хотел бы подчеркнуть, как патриот и государственник, что, кроме всего прочего, каждый день этого процесса наносит ущерб нашему государству, нашей стране.
И жесткий приговор нанесет ущерб России. Потому что все видят, что произошло, все видят, кто находится на скамье подсудимых. Это совсем не те люди, которые погоны правоохранителям срывали или по лицу полицейских били.
Мы слышали, что наш президент, по моему мнению, совершенно справедливо гневается на тех, кто применяет насилие в отношении полицейских. Но в этом процессе на скамье подсудимых сидят совершенно не те люди — это интеллигентнейшие и приятнейшие мальчики. И все обвинения против них, мягко говоря, сомнительные. На мой взгляд, их невиновность несомненна.
И жесткий приговор по этому делу, который, как я понимаю, хотят все-таки им дать, нанесет ущерб всей стране. Это же очевидно. И вчера я все это наглядно увидел — сторона обвинения намеренно затягивает процесс, чтобы добиться вот такого результата.
— Но раньше ты давал достаточно оптимистичные интервью, и вдруг такой пессимизм. Это только из-за того, что были предоставлены эти большие по объему документы?
Ничего себе только! Они шесть месяцев представляли доказательства! А то, что они вчера сделали, на мой взгляд, свидетельствует о концепции, о подходе к делу и о результате.
Но я оптимистичен и сейчас: обвинение — это одно, суд — другое. То, что в целом «болотный процесс» приносит вред России, очевидно не только мне, но, я надеюсь, властям — была амнистия.
Отношение к делу, конечно, изменилось, но вокруг него, как сейчас модно говорить, существуют разнонаправленные тенденции. И кстати, жесткий приговор по этому делу до некоторой степени выгоден тем, кто хочет наше государство дискредитировать, тем, кто хочет и дальше показывать, что у нас «кровавый режим». Тут все непросто.
Даже не то что в России, я в мире сейчас не вижу аналогов нашему делу — так, чтобы через такой срок судили людей за массовые беспорядки, судили оппозиционеров. Поэтому результат по этому делу может сыграть серьезную роль.
И я вижу желание, скажем так, деструктивных сил использовать этот процесс. И жесткий приговор здесь им поможет.
— Допросы обвиняемых закончились. Как они проходили?
В целом все прошло в спокойной обстановке. Но после этих допросов чисто по-человечески, кроме всего прочего, мне наших ребят стало ужасно жалко. Они ведь даже не нацболы, это просто очень добрые люди. Вот Барабанов кошек двух из подъезда приютил, они у него дома живут. Савелов в показаниях говорил: «Я как увидел полицейского, сразу поднял руки. Мне было так страшно».
Может, они на меня обидятся, но они же не бойцы. Это студенты и люди, которые просто пришли на митинг. Они совершенно не погромщики. И все это так было в ходе допросов видно. И мне хочется сказать: за что же вы в них так вцепились? Ну отстаньте уже от них, не ломайте людям жизнь! Вот такой у меня крик души.
В четверг я был просто возмущен, и это возмущение донес до суда, попросив полностью отказать прокуратуре в заявлении этих ходатайств. У нее было шесть месяцев! Они полгода представляли доказательства! И я потребовал перейти к судебным прениям, и все подсудимые меня поддержали.
— А судья?
Ходатайство большое, заявлено оно было уже 19 часов. Для более детального ознакомления и высказывания мнений всеми участниками процесса перерыв до 11.30 понедельника. Но у меня такое ощущение было, что судья от этого сама была не в восторге. Ей-то зачем затягивать процесс?
— Если говорить о суде. Вас перевели в Замоскворецкий суд. Какие там условия? Все же жаловались на Никулинский…
Безусловно, с точки зрения адвокатской работы и общения с подзащитными в Замоскворецком суде условия самые лучшие. В Мосгорсуде залы не приспособлены — в них нельзя слушать дела, это не судебные залы. Это что-то такое помпезное, но суд там проводить нельзя. В Никулинском суде чуть получше, но все очень далеко от осуществления права на защиту. Кстати, конкретный зал 303 Никулинского суда уже является предметом рассмотрения в ЕСПЧ по «делу 40 нацболов».
А в Замоскворецком суде все нормально. Недостаток один — зал маленький, и туда не могут попасть все желающие. Но тем не менее родственники все попадают, вип-персоны тоже, журналисты проходят, внизу организована трансляция. Если говорить о Европейской конвенции и ее требованиях, то зал Замоскворецкого суда ближе всего к ней из тех четырех залов, в которых мы были.
— Кстати, а что там с документами по ЕСПЧ?
Сегодня 17 января. И сегодня крайний срок, для того чтобы правительство Российской Федерации дало ответ на вопросы Европейского суда по правам человека. Вопросы очень серьезные. Честно скажу, я такой интенсивности не видел ни по одному делу в Страсбургском суде. И дело движется быстро. Если по первой партии подсудимых установили четыре месяца правительству для ответов, то по второй партии только два. Это редко бывает, обычно четыре все-таки дают.
— А какие конкретно вопросы у ЕСПЧ?
По незаконности ареста, что тоже бывает крайне редко — у Страсбурга установка, что арестовать государство имеет право. Поставлен вопрос о незаконности продления сроков содержания под стражей и о бесчеловечном обращении в следственных изоляторах, в ходе перевозки в автозаке и в здании суда.
— По всем обвиняемым?
На сегодняшний день все оставшиеся подсудимые в «болотном процессе», все восемь человек, охвачены приоритетным производством в Европейском суде. И по всем по ним ситуация серьезная.
И даже если будет вынесен жесткий приговор, хотя я надеюсь, что этого не произойдет, в перспективе он войдет в серьезное противоречие с решениями ЕСПЧ.
— А в принципе может быть такое, что правительство не ответит на вопросы Страсбурга?
Теоретически такое возможно, и тогда просто процесс продолжается без его комментариев. Как в гражданском процессе: если вы не хотите ничего говорить, тогда выслушаем только одну сторону.
Но правительство Российской Федерации всегда аккуратно и в срок отвечает. Я, кстати, тут в Википедии прочитал любопытную вещь: оказывается, за все время существования Европейского суда по правам человека не было ни одного случая, чтобы хоть какая-то страна не выполнила его решения.
Материал по теме: «Мы вышли на свободу только потому, что полтора года все вы вели серьезную борьбу за нас» — большое интервью с амнистированным фигурантом «болотного дела» Владимиром Акименковым. (ДАЛЕЕ)
Сегодняшний день для ответа — последний. Как правило, они и отвечают в последний или предпоследний день. Но в пятницу — крайний срок ответа по первой партии подсудимых. Там Акименков и шестеро других, в том числе и Михаил Косенко.
— А ответы пересылаются адвокатам?
Обязательно. Ответ или так называемый меморандум правительства обязательно перешлют нам, потому что мы уже имеем право в месячный срок дать на него свои комментарии. И после того, как они будут получены ЕСПЧ, суд вынесет решение. И я уверен, что тянуть он с ним не будет.
— А что было у вас на процессе — какие-то документы из ЕСПЧ вы в наш суд уже представляли?
Да, мы представили в суд документы из Европейского суда. Европейский суд, напомню, является частью, по Европейской конвенции, правовой системы нашей страны. Производство там ведется на английском языке. А у нас нет института официальных переводчиков в России. И мы обязаны, я подчеркну, представлять в наш суд оригиналы. Что я и сделал.
А вот уже суд по своей инициативе может, если надо, их перевести. Хотя понять срок, например, 14 февраля, и фамилии Луцкевич, Полихович и Зимин можно и без знания английского языка. То есть я не имею права представлять в суд документы, неизвестно как и неизвестно кем переведенные. Перевод же можно сделать так, что исказится смысл. Так что мое дело — представить оригиналы, а суд уже должен с ними поступать так, как ему нужно.
Суд это к сведению принял.
У меня вообще сложилось такое впечатление, что и прокуратура, и суд эти материалы знают и читают с карандашом в руках.
— То есть суд не приобщил материалы из Страсбурга?
Нет. Он их обозрел и отдал мне обратно. Сказали, что они на иностранном языке.
Но к сведению приняли.
А моя здесь задача — просто показать суду, что компетентный орган, в юрисдикцию которого входит Российская Федерация, принял и еще примет решения, некоторые из которых повлекут юридические обстоятельства. Вы можете эти решения принимать к сведению, не принимать, но мое дело — предупредить. И я это сделал, я показал, а дальше поступайте, как вам подсказывают честь, совесть и профессионализм.
Материал подготовили: Мария Пономарева, Александр Газов
Комментарии