— Алексей Петрович, Вы были в том составе Государственной думы, когда происходило постепенное урезание всех демократических постулатов, заложенных в Конституции. Много изменений было внесено в избирательные законы для того, чтобы выборы перестали быть выборами. Это касается и референдума, и выборности глав регионов. Как это все происходило? Второй вопрос: стоит ли это все возвращать? Насколько это важно для нашего государства? Возможно ли это все вернуть? И надо ли это делать?
— Все это, конечно, вещи не спонтанные. Изменения планировались как стратегическое направление еще в период первого срока Путина. Я это говорю с полной ответственностью. Потому что в конце первого срока у меня были встречи с достаточно близкими к Кремлю людьми. Они мне в начале 2003 года говорили, что следующий срок будет проходить под знаменем концентрации власти в одних руках, построения «вертикали». Первое, что будет сделано, — отменены выборы губернаторов. Вот такую информацию я получил — повторю — за год до выборов.
    А после выборов 2004 года у «Единой России» в Думе стало 300 с лишним голосов — 2/3 палаты, и стало очевидно, что «реформе власти», в том числе, избирательной системы, помешать ничто не может. Без изменения избирательной системы у власти не получалась бы законченная конструкция «вертикали», она была бы не до конца «совершенной». Режим не мог допустить усиления оппозиционного сопротивления. В этом случае им было бы сложно проводить свои «реформы» в экономике, в социальной области, в сфере политического строительства, внешней политики и т.д. В последующее четырехлетие осуществлялись именно такие «реформы».
    Внутренние и внешние обоснования для изменений выбирались самые разные. Например, отмена выборов губернаторов и общее «скукоживание» выборного процесса оправдывалось Бесланом. Все помнят заявление Путина на эту тему. Политически это было совершенно необоснованно. Теракт и отмена выборов губернаторов — ну какая тут связь?!
    Дальше последовали: исключение строки «против всех», отмена порога явки, увеличение необходимой численности партий. Все это работало на то, чтобы укрепить так называемую «вертикаль власти».

— Но, может быть, такая «вертикаль» была полезна для страны?
— Я считаю, что на определенных исторических этапах, может быть, и полезна. Но! При одном непременном условии: если вертикаль власти некоррумпирована. Например, при Сталине вертикаль власти была репрессивной, но некоррумпированной. Я ни в коем случае не оправдываю сам сталинский режим. Однако даже сталинская вертикаль давала сбои. Но в основном — работала. И именно потому, что была некоррумпирована.
    Я не устаю повторять: если вертикаль власти коррумпирована, то на всех уровнях этой власти, снизу доверху, принимаются неоптимальные управленческие решения. Они обусловлены собственной, личной выгодой, а не выгодой государства. Это разрушает и саму «вертикаль власти», и страну. Накапливается огромное количество рисков во всех областях. И в экономической, и в социальной, и в политической… В какой угодно! Это громадное количество накопленных рисков рано или поздно перейдет в отрицательное качество. И разрушит систему. Созданная «вертикаль власти» абсолютно неэффективна. С другой стороны, в современном обществе, в XXI веке подобного рода «вертикали» неэффективны еще и потому, что сдерживают конкурентный процесс. Причем, в любой общественной сфере: интеллектуальной, экономической, политической. При отсутствии конкуренции, при наличии коррупции не самые эффективные люди начинают определять политику в той или иной области. Далеко не самые эффективные! Это очень снижает действенность системы.
    Мы внутри страны, может быть, не сразу это замечаем, но на международном уровне с точки зрения конкуренции мы становимся крайне уязвимыми. Единственное, что нас удерживает «на плаву» — нефтедоллары. Но нефтедоллары не создают конкурентную среду, а скорее, «консервируют» систему, не дают стране развиваться. Через 10-15 лет мы вдруг поймем, что и от Востока, наиболее продвинутого, и от Запада мы во всем отстаем на порядок.

— И что делать?
— Возвращаться и создавать конкурентную среду. Пусть постепенно, пусть не сразу.
Победить коррупцию без конкурентной среды невозможно. И прежде всего без конкурентной политической среды, когда здоровые оппозиционные силы подталкивают власть к борьбе с этим злом.
    Далее. Нельзя ожидать успеха без нормальных СМИ, без независимой судебной системы. Категорически надо придерживаться принципа разделения властей. Исполнительной власти — свое, также как и законодательной, и судебной. Должны быть самостоятельные правоохранительные органы, неподконтрольные партии, свободные выборы. Решение задачи возможно только в комплексном взаимодействии всех этих факторов.
    Подчеркну: постепенно, не быстро. Сразу ничего не получится. Ведь что произошло за последние восемь лет? Произошло удушение всех здоровых сил. Как политических, так и интеллектуальных. Свежий пример. Посмотрите, что происходит в Академии наук!

— Наверное, это самый яркий показатель?
— Да! Самый яркий.

-—Слабенькие ученые?
— Ученые-то, может, и не слабенькие, но весьма слабый главный организатор науки. И его опять оставили на очередной срок. Он же совершенно не конкурентен с точки зрения управления такой структурой, но удобен власти. Он соглашается со всеми решениями исполнительной власти об Академии наук. Это не Келдыш и не Александров. И даже не Фортов, который все-таки пытался бороться. Но у Фортова, я так понимаю, шансов без кремлевской поддержки было очень мало. А на сегодня его назначение было бы оптимальным.
Это ведь наука! Мы живем в XXI веке. Без науки и образования мы теряем темп. Уже потеряли, но все-таки хотелось бы надеяться, что можем наверстать.
    И партийное строительство надо разворачивать в совершенно другом направлении. В избирательной системе надо вернуть институты протестного голосования «против всех». Люди должны иметь возможность выбирать не из двух политических сил, а из тех, которые реально есть, пусть даже их будет 10 и более.
Все это надо возвращать.
    Да, с этим тяжело управляться. Да, у окрика из Кремля тут будет меньше возможностей. Кто-то посчитает, что это слабость власти. Я же думаю, что в этом сила страны.
    Независимость суда надо возвращать непременно! Абсолютно согласен с теми умными головами, которые считают, что без этого с коррупцией справиться невозможно. Ну, невозможно! Ну, никак!
    А тот административный ресурс, который у нас используется, я рассматриваю как антиконституционную категорию. Применение такого ресурса — это нарушение прав и свобод граждан, препятствие для их свободного волеизъявления. Когда человека как избирателя «трамбуют» со всех сторон — на производстве, через СМИ, в ЖЭКах — то он уже не может отдать свой голос свободно. Над ним висит административный контроль. Это — антиконституционный ресурс.
    У административного ресурса есть еще одна сторона, о которой никто не говорит. Он же саму власть разъедает, стимулируя коррупцию. Административный ресурс — раковая клетка, дающая метастазы в виде коррупции.

— В результате — недоверие граждан к государству.
— Конечно! Сегодня использовали административный ресурс, чтобы удовлетворить какие-то потребности высшей власти. А дальше высшая власть закрывает глаза на то, что начальники нижнего уровня, помогающие московским, например, получать нужные проценты на выборах, удовлетворяют свои потребности посредством рейдерских захватов, взяток, незаконным участием в бизнесе. Такую систему создали фактически в последние четыре года. Находясь в Думе четвертого созыва, я видел, как это продвигали. Продавливали одну за другой поправки к законам.

— Было сильное давление?
— Я был в оппозиционной фракции и лично давления не ощущал.

—А в комитетах?
— Там — да. «Единая Россия» все продавливала. У них везде было абсолютное большинство. Я был в комитете по образованию и наблюдал, как это делалось в законах об образовании. Сколько нас там было? Я, Мельников, Смолин, Зюганов, правда, он в работе комитета не участвовал, хотя голос его у нас был, еще Заполев. Пять человек. А в комитете — 16 депутатов. Мы могли говорить все, что угодно, приводить какую угодно аргументацию, как угодно возражать. Они это спокойно выслушивали. И голосовали «как партия указала». И во всех комитетах так. А в Думе в целом — конституционное большинство. Так что изменить, так как им надо, законы никакого труда не представляло.
    Все это делалось в тесном взаимодействии с Кремлем. Об этом много писали. Даже отдельные члены фракции «Единой России» публично на эту тему выступали. А Ермолин, например. Это он рассказал широкой публике, какие разговоры происходили с депутатами в кабинете Суркова. Просто ставились задачи — и все. Никаких возражений. Только исполнять. Депутатам прямо говорили, что они посажены в Думу по списку «Единой России» не для того, чтобы они что-то там «думали». Тем более, сопротивлялись. Процесс был отлажен.
    Это тоже разновидность административного ресурса. Он антиконституционен во всем, в том числе, и в отношении к депутатскому корпусу.
    Кто такой господин Сурков по Конституции?

— В Конституции об администрации президента всего одна строчка. Одна единственная.
— Какое право имел Сурков вообще собирать у себя на совещания депутатов?
    Меня всегда, мягко говоря, удивляла «пионерская» готовность Геннадия Зюганова мчаться на встречу с Путиным в Кремль. Я спрашивал членов фракции: «Почему он постоянно туда ездит? Во-первых, он руководитель оппозиционной путинской «Единой России» фракции. Во-вторых, если Путин хочет встретиться, то пусть приезжает в Думу. Ну, можно разок съездить в Кремль. Но потом-то, если есть желание у президента встретиться, — пожалуйте во фракцию.

— И что отвечал Зюганов?
— Да ничего не отвечал. Они об этом даже не думали. Никому даже в голову не приходит, что парламентская власть ничем не «младше» президентской. Она такая же, равноправная и самоценная. Непонимание этого меня всегда потрясало и внутренне возмущало.
    Вот недавний пример. Почти анекдотичный. Явлинский встречался с Путиным. Беседа затянулась. И вот, как мне рассказывали, Путин с Медведевым и Явлинским выходят, наконец, в коридор, а там сидят и ждут своей очереди руководство Думы и лидеры фракций. Причем, ждут уже полтора часа. Мало того! Путин, Медведев и Явлинский разговор не закончили и продолжают беседовать, прогуливаясь по коридору. А эти все ждут. Молчат. Лицезреют прогулку.
    Такое отношение президента к парламенту, такое низкое «самоуважение» самих парламентариев — это ведь очень опасно для страны. Очень опасно! Принцип разделения властей предполагает, как минимум, взаимное уважение ветвей власти. А тут что мы видим?! Все сидят и покорно ждут. Ну ладно бы там Грызлов и «Единая Россия». Но почему Зюганов сидит и ждет?! Я не понимаю. Встать бы да уйти в знак протеста. Руководитель оппозиционной партии. И что ему Путин?
    Это очень серьезная проблема. Потому-то президентская и исполнительная власть «поплёвывает» на парламент, чувствуя вседозволенность. Более того, она ее демонстрирует, считает, что так и должно быть. А потому — «телефонное право», административный ресурс. Дальше — неэффективность всей системы.

— Как Вы думаете, такие изменения общественной системы, такое «бетонирование» политического поля — приведет ли это к недовольству населения?
— К недовольству населения приведут несколько иные проблемы. Прежде всего, галопирующая инфляция, бьющая по социальным гарантиям.
    Для одной части населения это будет отправной точкой социального протеста и сопротивления. Для другой части, более молодой, точкой может стать отсутствие «социальных лифтов», которых сегодня совершенно нет. Большое значение будет иметь депрофессионализация страны. У нас, с одной стороны, дефицит квалифицированных кадров. С другой — очень много молодых людей не могут получить высокую квалификацию. С третьей стороны, даже если такая квалификация есть, то неизвестно, где ее можно применить кроме Москвы, Петербурга и еще двух-трех городов.
    Эта социальная группа столкнется с бесперспективностью своего существования в нашей стране. Это будет ее точка протеста.
    Для предпринимателей такой точкой будет правовой произвол, рейдерство, невозможность найти защиту ни в правоохранительных органах, ни в суде, бесконечная необходимость «отстегивать». Неизбежно они начнут этому сопротивляться.
    Эти категории населения будут стимулировать политическую элиту, политический класс к сопротивлению. Значительная часть политического класса вытеснена из политического процесса. Те же Лимонов, Каспаров и другие. Очень много профессиональных, молодых и пассионарных людей, занимающихся политикой, не допущены в политический процесс. У многих групп и лиц есть недовольство происходящим. Это постепенно создает общее недовольство. Оно может привести к социальному взрыву. Взрыватель под страну заложен властью созданной ей системой. Именно к взрыву ведет вот это самое «бетонирование».

— Как Вы считаете, ФСБ может быть элитой страны? Или все-таки у нее другая роль? Может быть, эту организацию надо понимать как «обслуживающий персонал» государства?
— С моей точки зрения, те, кто работает в ФСБ, должны быть частью элиты. Они не должны быть маргиналами. Они решают очень серьезные задачи. Если спецслужбы маргинализируются, это приводит к очень нехорошим последствиям. Но они не должны определять «повестку дня»: ни политическую, ни экономическую, ни социальную. Никакую. Они должны работать в рамках уже определенной «повестки».
    Да, есть большая террористическая угроза, но не ФСБ должно определять методы борьбы с ней. Не они должны определять законодательство на эту тему. Не они должны определять приоритеты в этой сфере. Это определяет вся существующая политическая система в целом, включая не только власть, но и оппозицию.
    ФСБ должна работать под жестким контролем.

— Ходят слухи, что есть намерения ввести в уголовный кодекс ответственность за неумышленный шпионаж и неумышленную измену родине. Как вы к этому относитесь?
— Это очень страшная штука. Этого категорически нельзя делать.

— К чему это может привести?
— К очень серьезным необоснованным уголовным процессам. Проще говоря — к репрессиям. В том числе, против политически неугодных лиц.
    Что сейчас происходит? Почему тех же Сутягина, Данилова считают политическими заключенными? У ФСБ сейчас есть несколько направлений работы. Одно из них контрразведывательное. Посадки ученых — это как раз контрразведывательное направление. Я-то считаю, что уголовные процессы над учеными — это полная дискредитация контрразведки. В XXI веке к ученым должно быть особое отношение, их надо холить и лелеять, а их за решетку отправляют. Абсурд.
    Я не говорю, что ученые должны пополнить касту неприкасаемых. Допускаю, что кто-то может совершать нарушение закона и должен нести ответственность. Однако ответственность должна быть соразмерной совершенному деянию. Они, ученые, определяют вектор развития страны, они обеспечивают конкурентоспособность нашего общества в XXI веке. Если контрразведка получает первичную оперативную информацию о предполагаемой противоправной деятельности кого-то из мира науки, то такая информация должна проверяться, в том числе и в рамках оперативной разработки. И это не делается за один день. Зачем же накапливать информацию и доводить дело до суда, куда гуманнее и полезней для страны приостановить на какой-то стадии «разработку» и ограничиться профилактикой провинившегося.
    Раньше был институт официального предупреждения или институт профилактики. Сейчас таких институтов нет, но все равно есть возможность вызвать и сказать «Кончай. Остановись». Зачем доводить дело до тюрьмы и давать безумные сроки? Это категорически не правильно. Сегодня по тюрьмам и лагерям уже столько ученого люда, что впору «шарашки» восстанавливать. Репрессивную психологию по отношению к собственным гражданам надо категорически изживать из сознания сотрудников и практики работы спецслужб. Иначе будем скатываться в произвол и добавлять взрывоопасного материала в общую ситуацию, что является также серьезной угрозой нормального существования общества.     |я|