ИКОНА БОЖИЕЙ МАТЕРИ ВЛАДИМИРСКАЯ «УМИЛЕНИЕ» (ЛЮБЯТОВСКАЯ)
В псковской церкви св. Николая Чудотворца в Любятове до революции находилась особенно почитаемая святыня — чудотворная икона Владимирской Божией Матери (первая половина XV века; по описи монастыря называлась «Умиление»). Икона в 1581 году была прострелена в руку и в Лик во время осады Пскова польским королем Стефаном Баторием, когда чудесное заступничество Божией Матери избавило монастырь от поляков.
В 1928 году чудотворная икона была вывезена из монастыря и с 1930 года до настоящего времени находится в собрании Государственной Третьяковской галереи.
В конце ноября 2009 года Министерство культуры РФ во исполнение просьбы Патриарха Кирилла объявило о передаче во временное пользование Русской православной церкви Торопецкой иконы. Решение вызвало бурный протест музейного сообщества. По мнению специалистов Государственного Русского музея, которое было высказано в открытом обращении к Дмитрию Медведеву, «…любое нарушение существующего режима хранения может привести икону к гибели, которая станет настоящей национальной трагедией». Однако президент остался к их призывам равнодушным. В ночь со 2 на 3 декабря икона была тайно перевезена в церковь Александра Невского в Княжьем Озере.
Скандальный характер всей этой истории придало то, что приход, в который перевезли Торопецкую икону, находится в элитном и хорошо охраняемом коттеджном поселке. Для большинства православных верующих образ Девы Марии с Младенцем стал еще менее доступным, чем прежде. Хотя именно свободный доступ всех желающих к иконе, которую Церковь считает чудотворной, был главным доводом высшего духовенства в обосновании необходимости ее передачи РПЦ.
Именно на волне всех этих событий остро встал вопрос, назревавший все последние годы: как сохранить культурные ценности, одновременно сделав их доступными для верующих. Поиск ответа на него фактически поставил по разные стороны баррикад представителей музеев и Церковь. Первые выказывали обеспокоенность сохранностью исторического наследия, вторые настаивали на возвращении экспроприированного после революции имущества. Оставалось лишь непонятным, на чьей стороне государство.
Секретарь Общественной палаты Евгений Велихов, пытаясь сгладить назревающий конфликт, в декабре прошлого года направил письмо спикеру Госдумы Борису Грызлову. Он предложил обсудить при участии членов палаты, представителей РПЦ и иных конфессий, Минкультуры, музейного сообщества, а также реставраторов вопрос о необходимости внесения изменений в Федеральный закон «О музейном фонде и музеях Российской Федерации».
Эта идея нашла поддержку в структурах власти. Однако в несколько ином виде — никакого открытого обсуждения правительство решило не проводить, вознамерившись прекратить все споры принятием совершенно нового закона, который регламентировал бы имущественные отношения государства и религиозных конфессий. Вскоре текст законопроекта стал достоянием общественности.
По замыслу его разработчиков из Минэкономразвития, любое государственное имущество, которое будет признано имуществом культового назначения — иконы, храмовые здания, территории, на которых когда-либо находились храмы или иные религиозные святыни, — может быть передано религиозным организациям в собственность или безвозмездное пользование. Для этого религиозной организации всего-то и надо, что заявить о своих правах на него.
Естественно, поверить в то, что власти с такой легкостью готовы пойти на неслыханный по своей щедрости шаг, было трудно. Казалось, что законопроекту — кто бы ни выступал его лоббистом — не суждено получить одобрение в Госдуме.
Но в начале января премьер-министр правительства совершенно неожиданно объявил о передаче Новодевичьего монастыря — музейного объекта культурного наследия, охраняемого ЮНЕСКО, — в собственность РПЦ. Хотя согласно действующему законодательству никаких юридических оснований для этого не было. По факту Русская православная церковь, как и любая другая религиозная организация в России, отделена от государства. Таким образом, возник прецедент передачи в частные руки федерального имущества.
Стало понятно, что свое правовое обоснование акт передачи монастыря получит уже в рамках нового закона.
Сила закона
По мнению специалистов, законопроект — в том виде, в каком он существует сегодня (не исключено, что к моменту принятия он может существенно измениться), — производит странное впечатление. Суть его сводится к праву прямой реституции всего, что религиозная организация признает предметом культа.
Критики закона шутят, что если, допустим, КПРФ вдруг объявит себя церковью, она тогда сможет напрямую потребовать от государства в собственность, например, крейсер «Аврору» или все здания бывших обкомов, сославшись на то, что они необходимы правоверным коммунистам для совершения культа...
Конечно, музейных работников правовая абсурдность этого закона волнует меньше всего. Прежде всего их беспокоит, что религиозные организации не смогут обеспечить должной сохранности старинных предметов искусства, большинство из которых требуют особых условий содержания или реставрации. Ведь в большинстве своем случаи передачи культового имущества верующим заканчиваются гибелью бесценных памятников истории.
Например, Боголюбская икона XII века стоимостью несколько миллионов долларов была отдана на временное хранение в Успенский собор Княгинина монастыря во Владимире и там съедена грибком. От гибели образ спасло только то, что его формальным собственником являлось государство. Искусствоведы вовремя начали бить тревогу, добившись начала реставрации иконы.
С принятием вышеупомянутого закона такой возможности у них больше не будет. Церковь станет полноправным собственников переданных ей икон, монастырей, земель и сможет распоряжаться ими как заблагорассудится.
Кроме того, при таком раскладе существует угроза не только ухудшения состояния исторических памятников, за которыми просто некому будет следить. Гораздо страшнее то, что многие из них могут быть безвозвратно потеряны.
Мы можем сколько угодно рассуждать о духовности. Но надо понимать, что бесчисленное множество предметов церковного искусства, десятки тысяч зданий и земель, находящихся сегодня в государственной собственности, по самым скромным оценкам стоят миллиарды долларов. Одна только икона Рублева дороже нескольких алюминиевых заводов Олега Дерипаски. В чьих руках все это окажется, в каких целях будет использоваться — неизвестно.
Та же Русская православная церковь — огромный институт, в структурах которого работают самые разные люди. От имени «высшего духовенства» выступают в том числе и светские общественные организации. Некоторые из них, возможно, будут не прочь поживиться дорогостоящей иконой. Бесценные сокровища будут просто разворованы и проданы в западные частные коллекции.
По словам директора Государственного Эрмитажа Михаила Пиотровского, идея написания такого закона могла прийти в голову только тем людям, которые воспринимают духовную культуру как имущество и считают музеи «складом, полезным для удовлетворения разных своих амбиций и интересов».
С этим утверждением трудно не согласиться. Тем более если учитывать, что реституции подвергнутся еще и земли.
К примеру, в 1928 году совсем недалеко от Кремля стояла церковь Параскевы Пятницы — теперь на ее месте возвышается гостиница «Москва». По новому закону, РПЦ может в любой момент потребовать возвращения этой земли в свою собственность. Что в этом случае должно произойти с гостиницей — непонятно.
Конфликт интересов
О. ВЛАДИМИР ПОПОВ,
МИТРОФОРНЫЙ ПРОТОИЕРЕЙ ЦЕРКВИ СВ. НИКОЛАЯ В ЛЮБЯТОВЕ (ПСКОВ):
В свое время музеи были единственным способом спасти икону, и в истории СССР музеи сыграли спасительную роль. Но времена изменились, и важно, чтобы иконы обрели подлинное место и свое подлинное назначение. И когда мы видим, что такие знаменитые иконы, как Владимирская Божия Матерь или Любятовская, находятся в музеях, то это противоестественно.
Я всегда воздерживался от требования забрать иконы, потому что Церковь не всегда имеет возможность их сохранять. И этот момент надо учитывать, как и нельзя огульно обвинять музеи в том, что они являются «местами заключения» икон. Но, с другой стороны, нужно этот вопрос решать при обоюдном согласии обеих сторон: государства и Церкви. Есть иконы, которые являются настолько выдающимися памятникам искусства, что есть смысл хранить их в музеях. Можно без обоюдного ущерба разрешить эту проблему.
Что касается украденных, фальшивоприобретенных икон, которые пытаются вывезти за границу, и их возвращают музею, то это неправильное решение вопроса: они украдены в церквах, и поэтому они должны быть возвращены в Церковь.
Ясно, что этот закон написан в угоду РПЦ в качестве своеобразного подарка Патриарху на интронизацию. Ясно, что доступ к госсобственности получат далеко не все конфессии. Но конфликта интересов все равно не избежать. Все-таки Россия является поликультурным государством, на территории которой одновременно действует несколько религиозных организаций.
Не будем забывать о старообрядцах, число которых в нашей стране достигает полутора миллионов. На протяжении нескольких веков государство экспроприировало имущество раскольников, и они вполне могут потребовать его возвращения. А это уже прямое столкновение интересов РПЦ и Старообрядческой церкви.
Помимо старообрядцев правопреемниками Греко-Российской православной церкви себя считают Русская православная церковь за границей, так называемая Русская истинно-православная церковь, а также Российская православная автономная церковь. Все они могут стать конкурентами Московского патриархата в грядущем переделе государственной собственности.
Неизвестно, какую позицию по вопросу реституции займут мусульмане. Пример Крыма показывает, насколько жестким может быть противостояние приверженцев ислама и христианства. Как известно, уже много лет в Бахчисарае идет настоящая война между Святоуспенским монастырем и Бахчисарайской татарской общиной. Война, которая иногда заканчивается кровопролитием.
Российские мусульмане пока предпочитают отмалчиваться. Не в пример католикам, уже начавшим работу по сбору информации об имуществе, до 1917 года принадлежавшего Римской курии. Они настойчиво напоминают правительству, что Католической церкви до сих пор не возвращены храмы в Самаре и селе Венгерово Новосибирской области, храм в Барнауле Алтайского края и многое другое.
Рано или поздно интересы конфессий обязательно пересекутся. Во что это выльется, сказать трудно. Вряд ли имущественные споры будут решаться в залах суда. Намного вероятнее, что конфликты выплеснутся в открытые противостояния простых верующих, зачастую готовых отстаивать свои святыни силой. А это уже первый шаг к религиозному расколу страны.
Этим путем уже прошли Балканы. Неужели пришла очередь России?
Церковь и музеи
Сергей Чапнин
Перенесение Торопецкой иконы из Русского музея в православный храм вызвало бурные общественные дискуссии. Против обычного обсуждение оказалось конструктивным и стало основой для создания двух законопроектов, один из них регулирует вопросы передачи религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной и муниципальной собственности, а второй — реставрации тех объектов религиозного назначения, которые имеют историческое и художественное значение и уже находятся в собственности религиозных организаций.
Заявление министра культуры о том, что проекты законов уже готовы, вызвали новую волну дискуссий. Забота о предметах церковного искусства — общее дело музеев, государства и Церкви. Однако ситуацию нельзя назвать благополучной. Что делать?
Основные принципы отношения к культурному наследию весьма просты. Во-первых, сохранность. Во-вторых, доступность. К сожалению, нельзя сказать, что современные музеи в России выполняют эти задачи успешно. Да, есть замечательные музейные хранители, есть музеи, которые могут оплачивать лучших реставраторов, но таких музеев немного. С сохранностью музейного фонда сегодня большие проблемы. С доступностью проблем не меньше. В экспозиции находится от 3 до 5 процентов музейных коллекций. Всё остальное лежит в запасниках, доступ в которые весьма затруднен. Таким образом, на сегодняшний день доступность музейных коллекций — это миф. По самым скромным подсчетам в запасниках российских музеев находятся более 200 000 икон, которые могут увидеть только специалисты.
Музеи заинтересованы в том, чтобы информация о состоянии музейных фондов оставалась тайной за семью печатями. О том, насколько остро стоит проблема, говорит конфликт между руководством Эрмитажа и аудиторами Счетной палаты, весьма подробно освещавшийся в СМИ в 2000-м году. Причиной конфликта стали выводы аудитора Счетной палаты Петра Черноморда, сделанные по результатам проверки Эрмитажа и утвержденные постановлением Коллегии Счетной палаты № 5 (197) от 18 февраля 2000 года.
Петр Черноморд формулирует проблемы жестко и однозначно: «Руководством Государственного Эрмитажа неправомерно поручалось выполнение реставрационных и иных работ коммерческим организациям, не имеющим лицензии на соответствующие виды деятельности Специальным научно-реставрационным производственным мастерским, не имеющим в нарушение Федерального закона «О лицензировании отдельных видов деятельности» лицензии на осуществление работ по ремонту и реставрации особо ценных объектов культурного наследия народов России. За 1998-1999 годы мастерскими неправомерно выполнены реставрационные работы на сумму 17,8 млн. рублей».
В 2006-м году новый шок. Кражи из Эрмитажа с театральным возвратом одного из предметов через мусорный бак. Тогда во время внутримузейной проверки в русском отделе Эрмитажа была выявлена пропажа 221-го экспоната. Оказавшись под подозрением, прямо во время проверки скончалась одна из эрмитажных хранительниц — Лариса Завадская. Позднее ее муж, Николай Завадский, предстал перед судом по обвинению в краже более чем 70-ти экспонатов из числа пропавших. Суд приговорил Завадского к пяти годам лишения свободы, а также удовлетворил гражданский иск в пользу Эрмитажа в размере более 7,3 млн. рублей.
Комментируя пропажу, телеведущий и литератор Александр Архангельский заметил : «То, что пропала 221 единица хранения, это ужасно. Но почему все узнали о том, что они пропали? Потому что хранители и дирекция Эрмитажа по доброй воле внесли в общую опись, хранящуюся в музее, опись тех ценностей, которые находились в этом отделе. А что это за ценности? В основном то, что Советское государство украло у Церкви, и прятало, и заставляло музейщиков прикрывать свои действия. Музейщик обязан хранить. Такова его функция, он сам далеко не всегда интересуется, кто, откуда и по каким причинам передал предметы в музей. Ему в официальном порядке передали некие предметы, и он, исполняя государственный заказ, это все сохраняет. При этом сохраняется вот такая странная ситуация: в хранилище стоит ящик, в нем — шесть тысяч предметов. И есть маленькая тетрадочка, где содержится опись этих шести тысяч предметов».
Дело о хищениях из Эрмитажа вызвало большой общественный резонанс — в результате была создана правительственная комиссия для проверки всех музейных фондов России. На конец октября 2008 года из 83 миллионов проверенных комиссией предметов, музеями не была предъявлена значительная часть — порядка 86 тысяч.
Описывая ситуацию в музеях, я далек от мысли, что в Церкви хранение культурных ценностей налажено лучше. И здесь есть свои проблемы: кражи икон из храмов перестали быть чем-то исключительным, реставрация ведется с серьезными ошибками и издержками, во многих епархиях нет никаких контролирующих реставрационную деятельность органов. Забота о сохранении культурного наследия до сих пор не осознана как задача всей Церкви.
Конечно, есть положительные примеры организации охраны, реставрации и экспонирования, но сугубо церковных среди них крайне мало. В основном это примеры удачного сотрудничества конкретных храмов и конкретных музеев: Троице-Сергиева Лавра, храм святителя Николая в Толмачах (теперь к историческому названию принято добавлять «при Третьяковской галерее»), московский Новодевичий монастырь (в ближайшее время мы станем свидетелями перевода монастырского комплекса из совместного с музеем исключительно в церковное ведение), очень перспективно выглядит ситуация на Соловках после того, как в 2009 году наместник Соловецкого монастыря назначен директором государственного музея.
Конечно, нельзя исключать из этой схемы и государство. Возникает уникальная, небывалая ситуация — государственное движимое имущество, имеющее особый статус охраны, безвозмездно передается Церкви. Отдельный закон — это хорошо и правильно, но этого мало. Необходим более масштабный документ — конкордат, иначе остается слишком много препятствий не только для развития полноценного сотрудничества по сохранению культурных ценностей, но и в других сферах.
Если же говорить о собственности, то отношение к ней должно быть дифференцированным. Например, можно выделить три категории церковного имущества, находящегося в музеях:
Первая — собственно музейные коллекции, формировавшиеся как до октябрьского переворота (например, часть коллекции Русского музея), так и переданные в музеи современными коллекционерами (полагаю, Церковь не будет требовать возвращения предметов из собрания Глеба Покровского, переданного в 2009 году в дар Центральному музею древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева ).
Вторая — иконы и церковная утварь, спасенные от уничтожения, т.е. привезенные из экспедиций и т.п.
Третья — конфискованное (награбленное) большевиками церковное имущество.
Статус предметов в каждой из категорий должен быть по возможности четко определен. Возможно, необходимо разработать и общую шкалу степени сохранности. Возможно, следует по-разному относиться к шитью, к иконе, к утвари из металла и камня.
Говоря о том, что музейщики и реставраторы сохранили многие предметы церковного искусства, не стоит забывать, что не для музеев написаны иконы, не для музеев сшиты церковные облачения и покровы на раки святых. Это выражение веры, материальное свидетельство о сердечной молитве и личном опыте богообщения. Отчуждать эти предметы от храма, выносить их из литургического контекста далеко не всегда оправданно.
Тем более опасной выглядит риторика упоминавшегося выше Пиотровского, который утверждает, что «Музей — такая же святыня, как храм». Другими словами, музей и храм равноправны не только в отношении к культурному наследию, но и в абсолютном, «священном» смысле. Возможно, попытка придать сакральный статус музею кому-то покажется наивной, но только на первый взгляд. За этими словами проглядывает еще одна попытка оторвать культуру от культа, придать культуре полную самостоятельность, сакральный статус, «уравнять в правах» с религией.
Любопытно, что это лишь промежуточная цель. В том же абзаце Пиотровский проговаривается: «В церкви доступность вещи ограниченна. В музейном пространстве икона не теряет возможности общения с человеком, верующим или нет. В храме с человеком светским она не общается». Другими словами конечная цель Пиотровского доказать, музей лучше, чем храм. Музей «сакральнее» храма. Но без подтасовки фактов доказать этот тезис невозможно.
Выше я уже говорил о том, что доступность культурных ценностей в музеях — миф. По всей видимости, Пиотровский это прекрасно понимает и пытается перекрыть один миф другим — о якобы недоступности иконы, находящейся в храме, для светского человека. Странное, безосновательное утверждение.
Государство и музейное сообщество сегодня не справляются с задачей сохранения культурных ценностей. Конечно, признать это трудно, но все-таки необходимо. Если же набраться мужества и сделать первый шаг, то вполне понятным становится и второй — поиск надежных партнеров для решения поставленной задачи. Русская Православная Церковь, безусловно, надежный и заинтересованный партнер.
Однако каждой из сторон следует изучить и оценить риски, которые при таком сотрудничестве возникают. Понятно, что передача ценностей не будет одномоментной. Но в каких масштабах она будет происходить? Кто этим будет заниматься? Где и какие будут нужны помещения для экспозиций и хранения? Какой режим охраны потребуется? Что такое изготовление капсул для хранения отдельных святынь? Как организовать мониторинг состояния икон? Кто, как и где будет вести реставрационные работы такого значительного объема? Боюсь, что на эти вопросы сегодня не только нет ответа, но и сами вопросы еще не поставлены.
Церкви нужны не отдельные специалисты и не отдельные помещения, а целая система, которую предстоит создать практически с нуля. Парадокс же заключается в том, что сегодня в Церкви нет даже соответствующего административного учреждения. За культурное наследие в Церкви сегодня отвечают все и никто.
Между тем, еще в 2006 году в ходе консультаций между Управлением делами Московской Патриархии и Росохранкультурой звучали предложения по созданию Синодального отдела по культуре, в котором два основных отдела занимались бы движимым и недвижимым имуществом соответственно. Предполагалось, что такой синодальный отдел мог бы работать в тесном сотрудничестве с Росохранкультурой и его территориальными управлениями.
А пока эмоциональные дискуссии продолжаются... И на всплеске эмоций возникает ложная дилемма: или-или. Или музей, или храм. В пылу споров исключаются совместные проекты — церковные музеи, храмы с музейными экспозициями. И все-таки я не могу себе представить, что музеи и Церковь поссорятся, разойдутся в разные углы.
В 2007 году Борис Боярсков, в то время руководитель Росохранкультуры, утверждал, что Русская Православная Церковь является крупнейшим в стране пользователем и собственником объектов культурного наследия. Около 95% всех памятников религиозного назначения находится в пользовании либо в собственности приходов и монастырей РПЦ.
Церковь и музеи обречены на сотрудничество. Да, время от времени будут и конфликты. Но единственный разумный путь — всеми доступными средствами развивать взаимодействие. Для этого:
- государство должно создать необходимую правовую базу и предоставить финансовое обеспечение;
- музейщики должны отказаться от бесполезных попыток сакрализации своей деятельности и трезво оценить возможности по сохранению фондов;
- Церковь призвана осознать свою ответственность за культурное наследие и деятельно включиться в его сохранение.
Нам всем крайне необходима новая концепция музейной работы, организации экспозиции, но это тема отдельного разговора.
А РПЦ ругая коммунистов,похоже все более уподо***ется им. И не известно что в итоге страшнее...